Базалетский бой - Анна Антоновская

Не без усилий удалось Квливидзе убедить ополченцев отойти от коней и, отведав обильное угощение обрадованной Дареджан, отдохнуть от бешеной войны.

— А притащатся арбы, — гремел Квливидзе, сорвав с папахи розы и передавая их Дареджан, — выборные от азнауров и ополченцев распределят их беспристрастно…

Наутро прискакали «барсы».

Увидя двух арагвинцев, Квливидзе мгновение обалдело оглядывал их, как бы не доверяя своим глазам, и вдруг гаркнул:

— Шакалы! Шакалы! Бейте их, собачьих детей!

— Стойте! — засмеялся Ростом. — Это гонцы от княгини Нато.

Всех удивило, что арагвинцев оставили на свободе и кормили, к великому неудовольствию азнауров, совместно с дружинниками.

Арагвинцы пробовали шутить, напоминая, что когда дерево опрокидывается, все на него бросаются — и с топором и без топора.

Дружинники мрачно отпарировали:

— Как бы верблюд ни упал, горб все-таки заметен.

Лишь один Арчил бесстрастно поглядывал на арагвинцев: он был спокоен, ибо, незаметно для остальных, приставил к арагвинцам двух своих разведчиков и вдобавок усилил стражу у ворот, — баз разрешения Арчила никто не мог выходить за пределы замка.

Едва закончилась веселая еда, как Саакадзе, ссылаясь на бессонную ночь, удалился в свою башенку. Туда незаметно пробрались и все «барсы».

Внимательно выслушав Даутбека и Ростома, Саакадзе несколько раз прошелся по комнате, поправил на коврике шашку Нугзара и опустился на тахту.

— Разгадать нетрудно, шакал укрепил свой замок, сделав его неприступным для моих дружин. И стража малая — всего одна княгиня Нато! А ведь она дала слово без совета Русудан не возвращаться в Ананури.

— Шакалу в ловкости отказать нельзя. Только если Теймуразу помогает, почему в Метехи первым после Шадимана стал? И еще — разве Андукапар не выследил бы? А Шадимана не так легко обмануть!

— Не так легко, мой Даутбек, а обманывает. Конечно, горцы ушли в Тушети с молчаливого согласия Зураба, о чем Иса-хан в неведении. Арагвское княжество от сарбазов очистил с согласия Хосро-мирзы; для какой цели Шадиман не догадывается. Потом вывел из Тбилиси половину войска Андукапара, который тоже не знает подлинную причину. Что затевает шакал? Думаю, обещал меня уничтожить, потому в Метехи все ему угождают. Но…

— Я тоже мучаюсь: почему два великих советника, Ростом и Даутбек, держа Миха в руках — полтора ишачьего хвоста ему на закуску! — не выжали из него признания?

— Если бы даже тебя на помощь пригласили, и тогда больше того, что узнали, ничего не прибавилось бы, — невозмутимо возразил Ростом.

— А разве речной черт не готов сам с себя шкуру снять ради своего Зураба? — возмутился Даутбек, ударяя нагайкой по пыльным цаги. — Что ты, длинноносый дятел, нас в глупости упрекаешь? Сам мог убедиться, как предан подлый мсахури отвратному князю. Пощади ишака, пусть сам трудится с хвостом.

— Не спорьте, мои «барсы», скоро узнаем от Папуна все. Ведь два арагвинца, вовремя отпущенные, поспешат не в Ананури — передать от Русудан послание и подарки, а в Метехи.

— Почему думаешь, Георгий? — удивился Пануш.

— Не сомневаюсь, что, увидя Дато и Гиви, которые вот-вот вернутся из Стамбула, арагвинцы помчатся к шакалу предупредить, что султан нам помощь пришлет.

— А если не пришлет? — слегка ошеломленный, спросил Матарс.

— Все равно — для Метехи выгоден слух, что пришлет. Как только с верхней башни страж увидит Дато, ты, Ростом, незаметно поскачешь навстречу и предупредишь друга, но вернешься, конечно, один, так же незаметно. Помните, что арагвинцы зурабовой выучки — значит, все равно что нашей.

— Теперь понимаю, — расхохотался Димитрий, — какая хатабала произойдет в Метехи, полторы змеи им под хвост! Даже Хосро потеряет сон.

— Я на подобное надеюсь. Помнишь, я дал слово тушинам изгнать персов. Здесь, друзья мои, большая игра. Надо, чтобы и Теймураз узнал, — осмелеет.

— А я, Георгий, голову ломал, все думал, на что тебе два прожорливых арагвинца? И почему на свободе, как почетных гонцов, держишь? Видишь, сколько около тебя ни нахожусь, ничему не научился! Вот Дато, Даутбек, Ростом, Димитрий…

— Ты что, ишак, полтора часа о моей учености поешь, как персидский соловей?

— А разве не так? Я-то одному лишь научился: выполнять волю Великого Моурави.

— Не мою, а Картли. И… мой Матарс, ты верный обязанный перед родиной, немало отдал ей. Вспомни Жинвальское сражение. Ты показал себя знатным воином. И еще скажу: где твой дом? Где жена, дети?

Пануш виновато потупился.

— О чем беспокоишься, Георгий, разве так не свободнее?

— Мой Матарс, ты раньше иначе думал.

— Раньше? Наверно, тогда еще не носил черной повязки, потому плохо видел.

— Такого, как ты, и с одним глазом грузинская девушка сильно любить станет.

— Выходит, Пануш, у тебя вместо глаза — стекло, раз не замечаешь, как подле тебя краснела Кетеван, внучка Сиуша…

— Может, нарочно пока не замечаю. Где жену держать должен? В хурджини?

— У отца пока не можешь?

— Для отца не стоит жениться.

Скрывая любовь и сочувствие к друзьям, громче всех засмеялся Даутбек.

Иногда человек любуется звездами, и кажется ему — нет прекраснее их. Но неожиданно на небесный простор плавно выплывает серебристая луна, и, восхищенный, он забывает о звездах и весь отдается созерцанию недосягаемого корабля.

Так и сегодня: хотя со сторожевых башен и уловили скрип с нетерпением ожидаемых ароб, но приближение трофеев никого не взволновало, ибо неожиданно появились два всадника на взмыленных конях, сверкающих лунным серебром, и понеслись к замку, а за ними поспевали двое дружинников.

Бешеный крик одного, смех другого и торжествующее ржание скакунов взбудоражили ополченцев. Сон как ветром выдуло из замка, даже дряхлый садовник, звякая ножницами, семенил по двору.

Азнауры рванулись к воротам; Дареджан едва успела накинуть на плечи платок; старший повар, вытирая о фартук руки, перегонял Омара; стрелой неслись Иорам и Бежан.

На балконе показались Русудан, Георгий, заметно обрадованный Газнели и Хорешани, высоко поднявшая маленького Дато.

А со сторожевой башни на весь замок продолжал кричать Автандил:

— Дато и Гиви! Ваша! Из Стамбула-а-а! Э-эй… Друзья!

Едва влетев в распахнувшиеся ворота, Гиви неистово крикнул:

— Победа, «барсы»! Победа, азнауры! — и, вдруг оглянувшись, накинулся на двух дружинников: — Осторожнее, пожелтевшие дубы! Не смешайте хурджини! Или вам неведомо, что в одном, кроме драгоценностей, хрустальный кальян подарок Моурави от самого султана. Э-э!.. Русудан! Дареджан! Победа! Смотри, Дато, кого Хорешани держит!

«Барсы», ополченцы, азнауры, дружинники и слуги тесным кольцом окружили Дато и Гиви, не давая им спешиться.

— Что?.. Что ответил султан? — взволнованно выкрикнул Нодар.

А за ним, словно эхо, вторили ополченцы:

— Что? Что?

— Во имя Георгия Победоносца! Что?

— Что ответил султан?

Дато загоготал:

— Турецкий султан ответил арабской мудростью: «Если у вернувшихся «барсов» грузинский аппетит, накормите их хоть задом персидского барана». — И, видя, что спешиться ему все равно не дадут, Дато встал на седло. — Ваше нетерпение мне знакомо, и я так в зале ожидания Сераля встретил везира Осман-пашу. — Выхватив из-за куладжи ферман, Дато развернул его. — Главное прочту. Надеюсь, потом пустите сойти с коней? Вот, слушайте:

«…Кто может отказать Георгию, сыну Саакадзе? Пусть исконные враги золоторогого Стамбула и зеленоликого Гурджистана трепещут перед мечом Моурав-бека! Я, повелитель вселенной, привратник аллаха, открываю двери рая достойному. Да воссияет вновь Моурав-бек в блеске славы и богатства! И да будет ему известно: шакалы на то и существуют, чтобы выть. И не забудется им, что власть подобна поводьям: выпустишь — и конь поскачет в другую сторону. Мудрецы уверяют: звезды сверкают — пока не гаснут; солнце — пока его не затмевает луна; а властелин силен — пока стоит на вершине. И я помогу неосторожному Моурав-беку вновь взобраться на вершину и схватить поводья… Повелеваю моему везиру Осман-паше оказать…»

Дато вдруг оборвал чтение и с изумлением уставился на арагвинцев. Гневно свернув ферман, он зашептался с Ростомом, пожал плечами, недовольно крикнул:

— Эй, Гиви, ты что, прирос к коню? — и, перемахнув через седло, спрыгнул перед расступившимся народом.

А Ростом поспешно подошел к Омару, стоявшему неподалеку от арагвинцев, и с притворным неудовольствием спросил, почему он не удалил гонцов при въезде Дато. Разве все для чужого уха? Будто смутившись, Омар оглянулся, но арагвинцы поняли, что их хотят удалить, и куда-то исчезли.

Ликование длилось до поздней ночи. Дружинники выкатили огромнейшие бурдюки и расположили их по кругу. Повара уже вертели на пылающих кострах баранов, козлят и свиные туши. Дурманил запах перца, вина, сала. Плыл клубами дым. На паласах и скамьях появились чаши, чуреки, сыр, зелень, фрукты. В начищенных до ослепительного блеска медных котлах вздувалось сладкое тесто, начиненное орехами.