Новые рассказы Южных морей - Колин Джонсон

— Так вот как ты к нам относишься.

Рука резко взлетает и бьет меня по лицу.

— Почему ты сбежал?

Я молчу.

— Ты заранее придумал взять свитер?

Вот и старина Дикки явился.

— Скоро тебе будет жарко, мой мальчик, ха, ха. А это что такое? Эге, фляжка?! Ты и завтрак прихватил?

— Нет, сэр.

— А что же ты собирался есть?

— Я думал, найду по дороге какие-нибудь фрукты, сэр.

— Значит, ты планировал не только бегство, но и кражу! Ты понимаешь, мой мальчик, сколько преступников именно с этого начинали свою печальную жизнь?

Старину Дикки начинает заносить, но босс кивает ему на дверь.

— Благодарю вас, брат.

Дикки, подобрав полы рясы, уходит. Босс выдвигает ящик и достает ремень.

— Очень сожалею, мой мальчик, но мой долг научить тебя отличать добро от зла. Я совершил бы большую ошибку, если бы не наказал тебя за сегодняшний проступок. Однако помни: мне это причинит еще большую боль, чем тебе. А теперь пойди к тому стулу.

Я закусываю губу, чтобы сдержать слезы, когда шесть ударов один за другим ложатся на мой незащищенный зад.

— Теперь можешь идти. И не забудь помолиться.

Наконец я в постели и глубоко зарываюсь в подушку, чтобы приглушить рыдания. Щелкает выключатель, и я чувствую рядом присутствие брата. Я лежу, не шевелясь и притворяясь спящим, выключатель щелкает еще раз.

Сволочи! Никогда больше не произнесу ни одной молитвы. Мне все равно. Все равно…

Воспоминания нагнали на меня тоску, и я решаю поискать кафе, где у меня назначено свидание с девушкой. Взад и вперед идут студенты: некоторые поодиночке — они серьезные, с книгами под мышкой; другие группами или парами — эти смеются, что-то обсуждают. Я прислушиваюсь к их разговорам.

— И все-таки Кафка, несомненно, более гениальный мизантроп?

Более, чем кто? И что такое мизантроп? В тюрьме я читал его книжку. Любопытно, но до сути я так и не смог докопаться. Следом за обогнавшей меня компанией добираюсь до кафе, и один из них, придерживая дверь, ждет когда я войду. Я отрицательно качаю головой и остаюсь снаружи, ощетинившись, как пуганый, бродячий кот в незнакомом месте. Там я буду не в своей тарелке. Надо выбраться, выбраться из этой пропасти. Надо избавиться от этого до ее прихода, а то не успеешь спрятать лицо.

Не понимаю, что меня сюда занесло. Наверное, любопытство. Но я ведь уже давно не любопытен, потому что быть любопытным — это думать, что все еще может перемениться, а я больше так не думаю. Тогда, значит, я жду встречи с интересными людьми? Значит, я хочу, чтобы меня что-то заинтересовало? Да ну, просто я хочу доказать этой девчонке и самому себе тоже, что я еще чего-то стою и ничего не боюсь. Ни во что я не верю, ничего не ищу, но я умею владеть собой и ни в ком не нуждаться, и в этом смысле я стою над миром дерущихся, обманутых дураков, к которому принадлежат и эти люди.

«Вперед, парень, — подхлестываю я себя. — Выпрямись, теперь войди туда как завсегдатай. Играй спокойно и с достоинством».

И я толкаю дверь.

Войдя внутрь, я останавливаюсь и с надменным видом оглядываю зал. За маленькими столиками сидят в основном студенты. Некоторые, как мне кажется, обычные городские ребята, но большинство принадлежит к так называемой богеме: девушки в неряшливых брюках и свитерах, бородатые парни в очках с темной оправой и почти все в вельветовых штанах и незастегнутых у ворота рубашках. Кафе освещается китайскими фонариками, похожими на большие белые луны. Другая дверь ведет во двор, где под яркими пляжными зонтами стоят еще столики; само кафе не очень большое и не поражает роскошью.

Одна стена сплошь оклеена пожелтевшими страницами из старых учебников, три другие увешаны картинами, подобных которым я никогда в жизни не видел, хотя меня и уведомляют, что это выставка современной австралийской живописи. Но тогда у меня нет ничего общего с теми, кого здесь называют австралийцами. Я всего лишь странный гибрид местной фауны и бездомного бродяги с золотого прииска.

Музыкального автомата нет, но откуда-то в зал словно вливается ускользающая классическая мелодия. Я сейчас на иностранной территории, хотя, кажется, никто, кроме меня, этого не замечает. Забавно, потому что стоит мне где-нибудь появиться, как я сразу же становлюсь объектом враждебного или подозрительного внимания, раздувающего мое я. Может быть, девушка нарочно выбрала это место, чтобы как-то принизить меня. Ну ладно, я все равно не могу позволить ей взять и исчезнуть. Что она о себе воображает? Теперь надо найти столик, сесть за него и, как обычно, пить кофе и курить, пока она не придет. А может быть, лучше подождать на улице. Прийти еще раз — не страшнее… тюрьмы. Ну, катись отсюда, важная птица.

Однако ждать мне еще целый час, и я чувствую, что должен подзаправиться. Набравшись храбрости, спрашиваю у застенчивого на вид парня, где ближайший бар. Он говорит, что есть один недалеко, минутах в десяти ходьбы, и показывает, в какой стороне. Итак, теперь у меня есть цель, и я большими шагами иду к выходу.

В баре я стараюсь держаться уверенно. В тюрьме я возмужал и должен сойти за совершеннолетнего, но так ли уж сильно посветлела моя кожа, как мне кажется? Если бармен примет меня за полукровку, он имеет право потребовать документы. Как квартерон[10] я могу здесь находиться, но как несовершеннолетнего меня опять упекут в тюрьму. Многие ребята из аборигенов, и это ни для кого не секрет, начинают свое тюремное образование именно с этого, но держу пари, что половине тех, кто сейчас здесь, нет двадцати одного. Однако я что-то не вижу, чтобы у них требовали документы, а если и так, то в тюрьму их все равно не увозят. Вон двое у стойки заспорили о футболе, и один, кажется, совсем готов. Его кукольные голубые глазки воинственно сверкают, и большие, как у грузчика, руки сжимаются в кулаки. А я-то думал, что по пьянке дерутся только аборигены.

Наконец подходит бармен, и я заказываю пиво. Он обслуживает меня как ни в чем не бывало. Спасибо старушке тюрьме — проехало. Я выпиваю для храбрости и иду обратно. Часы на башне показывают, что ждать еще полчаса.

Рядом с кафе книжный магазин. Книга придаст мне нахальства. Захожу внутрь и, пораженный, останавливаюсь среди полок и столов, заваленных книгами. Что выбрать? Что-нибудь подешевле. Может быть, из этих, в бумажных обложках, что для интеллектуалов? Беру одну с полки. «Преступление и наказание». Забавно, я читал ее в тюрьме. Славная история. «Война и мир», «Анна Каренина». Черт! Не думал встретиться с вами здесь.

Перехожу к полкам с надписью «Психология» и роюсь, как собака, в поисках сочных костей. То, что надо, но слишком дорого. Время идет. Драма. «В ожидании Годо». Открываю страницу наугад. «Мы ждем. Мы скучаем. Нет, не спорь, мы умираем от скуки, этого нельзя отрицать. Прекрасно. Нам подворачивается развлечение, и что же мы делаем? Мы даем ему сгинуть. Ну давай, двигайся, за работу! Миг, и все исчезнет, и мы снова окажемся одни среди ничего»[11].

Вроде подходит.

Расплачиваюсь и иду в кафе. Вооруженный пивом и книжкой, я с большей уверенностью открываю дверь, заказываю у стойки кофе и сажусь за столик в углу. Просто, не правда ли? Никто не обращает на меня внимания. Не отрывая глаз от двери, я отхлебываю кофе, и каждый глоток уносит с собой минуту. Глоток, минута, глоток. Достаю сигарету. Затяжка, минута, затяжка. Девушки все нет, но я не впадаю в панику. Продолжаю играть в спокойствие. Не очень-то я люблю такую музыку. Послушаешь ее и становишься чертовски спокойным. Рок — рев и грохот — хватает тебя за нутро и опьяняет. Как сумасшествие, как жизнь.

Я издеваюсь над самим собой. Читай, парень, книгу. Вот так-то.

«— Давай уйдем.

— Мы не можем.

— Почему?

— Мы ждем Годо».

Крутится дверь-вертушка, и наконец-то появляется она — девушка из солнечного дня. На ней туго обтягивающие брюки, которые, когда она идет, морщатся на коленях, и длинный свободный свитер. Сейчас она кажется маленькой и хрупкой. А я вдруг ощущаю пустоту. Желание видеть ее удовлетворено, и мне хочется исчезнуть.

Сижу с безразличным видом и жду, когда она меня заметит. Уголком глаза я вижу, как она делает круг на месте. Наверное, она всех тут знает и, когда проходит мимо, то и дело говорит: «Привет». Как это не похоже на меня: я никого не могу окликнуть вот так просто, да и двигаться так же свободно, как она, я не сумею. Но вот «приветы» ее кончились, и она приближается к моему углу, ведя за собой на буксире четырех приятелей. С тем же дружелюбно-безразличным видом, как и раньше, она говорит:

— Привет. Я знала, что ты придешь.

— Почему бы нет?

Она поворачивается к остальным:

— Это тот парень, о котором я вам говорила. С пляжа.