Дьявол в бархате - Джон Диксон Карр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лидия, явно не доверявшая Джайлсу, все еще стояла на коленях на краю кровати, но теперь ее голубые глаза смеялись.
— Я знала это! — воскликнула она. — О, я была уверена в этом с тех пор, как мы поженились… — Лидия подняла глаза кверху, — три года, один месяц и четыре дня тому назад.
— Уверена в чем, дорогая?
— Подойди, и я шепну тебе на ухо. Ближе! Еще ближе!
Фентон послушно склонился к ней, приподняв локоны парика. Лидия слегка укусила его за ухо, заставив подпрыгнуть от неожиданности, хотя это отнюдь не было неприятным.
— Что за шутки? — проворчал он, все еще держа в руке кинжал и насмешливо глядя на нее. — И где же ты это узнала?
— Ты сам научил меня, — ответила Лидия. Внезапно ее голос стал серьезным. — Ник, ты стал сегодня другим, и поэтому я скажу тебе… Перед тем, как мы поженились, я говорила с моим отцом. Он тебя ненавидел. Знаешь, что я ему о тебе сказала?
— Понятия не имею.
Лидия с гордостью произнесла, не сознавая, насколько нелепо звучат ее слова:
— «Он добр, как священник, — сказала я, — и храбр, как «железнобокий»[31].
Последовала пауза.
Крышка гроба вновь угрожающе заколебалась.
Худшего комплимента Лидия не могла ему сделать. В происходившей более тридцати лет назад гражданской войне[32] кавалеров[33] с круглоголовыми не было более отчаянных роялистов, чем отец и дед сэра Ника.
К тому же в своих научных изысканиях, волновавших его куда больше, нежели текущая политика, профессор Фентон был таким же убежденным кавалером, как его тезка. Споря о взглядах круглоголовых с Паркинсоном из колледжа Кайуса, он его по-настоящему ненавидел.
— Я не заслуживаю подобного комплимента, — чрезмерно вежливо откликнулся Фентон. — Все же, если бы вы сказали: «храбр, как кавалер»…
В глазах Лидии появилось испуганное выражение.
— Не надо! — взмолилась она, закрыв лицо руками. — Да простит меня Бог! Еще одно слово, и мы опять все разрушим!
— Каким образом, миледи?
Лидия устало откинулась на подушки, поддерживая голову правой рукой. Казалось, что она вот-вот лишится чувств.
— Ник, — тихо промолвила Лидия, — почему ты захотел жениться на мне?
— Потому что я любил тебя.
— Я тоже так думала и на это надеялась. Но в этом ужасном доме достаточно было лишь краткого упоминания о ком-нибудь, кого меня с детства учили любить и почитать, как ты сразу же разражался насмешками. Даже если речь заходила о великом Оливере…
— «О великом Оливере!» — передразнил Фентон, вцепившись левой рукой в столбик кровати, а правой в рукоятку кинжала. — Ты имеешь в виду Кромвеля?[34]
Он произнес эту фамилию с такой ненавистью, какую только можно было вложить в одно слово. И ненависть эта была абсолютно искренней.
— Я родился, — заговорил сэр Ник, — в год, когда твои доблестные круглоголовые отрубили голову королю Карлу I[35]. Они установили эшафот у окна Банкетного флигеля. Короля вывели из Сент-Джеймсского дворца, провели через парк и ворота Хольбейна[36] в длинные комнаты Уайтхолла, к окну, у которого стоял эшафот. Снежным январским днем они отрубили ему голову.
Сэр Ник, а может быть, профессор Фентон глубоко вздохнул.
— Ни один человек не умирал так храбро. Ни один король не вел себя так благородно, хотя они в него плевали и пускали ему в лицо табачный дым, когда он проходил мимо. — Повернувшись, сэр Ник вонзил кинжал по рукоятку в столбик кровати с такой точностью, что не отломилась ни одна щепка. — Пусть обрушится Божье проклятье на них и им подобных!
Лидия приподнялась, ее халат снова распахнулся. В глубине души все это ее не так уж интересовало.
— Ты женился на мне, — спросила она, — чтобы «укротить круглоголовую девку», как хвастался в таверне «Борзая»?
— Нет.
— А я слышала, что да.
— Тогда, черт возьми, считай, как тебе угодно!
— Ну, так ты не укротил ее, — взволнованно произнесла Лидия. — Мой дед и вправду был цареубийцей, как твоя потаскуха Мег сказала прошлой ночью. В начале Реставрации я была еще маленькой девочкой, и меня не взяли смотреть, как его повесят и четвертуют, а останки бросят в огонь, но я слышала, что он тоже умер храбро.
— Лидия, ты знаешь, как мало цареубийц было казнено?
— А ты?
— За столом Совета король Карл II бросил записку милорду Кларендону[37]: «Я устал от повешений. Пусть они прекратятся».
— И эта тварь Мег, — продолжала Лидия, не обращая внимания на его слова, — сказала грязную ложь, назвав моего отца полоумным индепендентом. Он был не индепендентом, а умеренным пресвитерианином[38], и, как все люди его убеждений, ужасался убийству короля и голосовал против казни, о чем свидетельствуют записи. — Она вновь прижала руку ко лбу. — Отец никогда не был безумным, Ник. Все это знали. Его заперли в тюрьму, потому что он проповедовал Слово Божие так, как велела ему его религия. Все это не так уж важно, но из-за этого мы стали чужими! Зачем мне жить, если твои ум и сердце больше не со мной?
«Это нужно немедленно прекратить!» — в отчаянии думал Фентон.
Опустившись на колени, он вцепился в борт кровати. Фентон. знал, что должен победить сэра Ника ради Лидии. Ему казалось, что из гроба высунулась извивающаяся бесплотная рука, пытаясь схватить его.
— Помоги мне, Лидия! — воскликнул он, протягивая к ней руки.
Хотя Лидия не понимала его мучений и жестокой внутренней борьбы, она прижала его руки к своей груди и с радостью увидела, что его взгляд вновь просветлел.
— Лидия, — тяжело дыша, заговорил Фентон, — есть вещи, которые я не могу объяснить. Если бы ты могла себе представить… нет, лучше не надо. Но иногда я сам не свой, даже будучи трезвым. Оставайся со мной…
— Разве я хочу чего-нибудь другого?
— …и если бессмысленный гнев снова овладеет мной, кричи: «Вернись! Вернись!» Что нам с тобой до старых ссор наших предков? — мягко добавил он. — Даже шпаги и пистолеты теперь другие. Круглоголовые пользуются не меньшим уважением, чем принадлежащие к государственной церкви[39]. А что касается Оливера, то пусть его старая и твердая душа покоится в мире.
— Тогда… Да хранит Бог короля Карла! — страстно воскликнула Лидия, обняла его за шею и заплакала.
Таким образом, между ними наступил мир, если
