Кремлевское письмо - Ноэл Бен

— Он удивительно похож на Лимана Смита.

Поткин сравнил фото Уэббера с фотографией Смита, которая была у него в материалах.

«Несомненно, одно лицо. Уэббер? Смит? — мучительно вспоминал Поткин, роясь в бумагах. — Смит?»

Память что-то подсказывала, но что? Он почувствовал, что взгляды всех присутствующих устремились к нему.

— Когда Уэббер прибыл в Будапешт? — не заикаясь спросил Поткин. В исключительно важных случаях он переставал заикаться.

— 12 сентября, — отозвался офицер.

— А когда его ждали в Каире по моим данным?

— 12 сентября.

Поткин продолжал искать. Наконец он нашел нужные бумаги.

— Вот мое сообщение: «Прибывает между 12 и 20 сентября».

Его оппонент заглянул в свои материалы.

— А у меня указано 12 сентября.

— У вас полный текст или его изложение? — поинтересовался Поткин.

— Изложение, — ответил офицер. — Но это не имеет значения. Пусть даже между 12 и 20 сентября. Появился-то он в Будапеште, а не в Каире.

Поткин облегченно вздохнул.

— Он завез торт.

— Что?

— Он завез торт, — повторил Поткин, — обычный ванильный торт, украшенный красными цукатами. На день рождения мистера Уильяма Новака. Его мать дружна с директором ЦРУ, она испекла торт для сына. В последнюю минуту мистера Смита попросили завезти торт по пути в Каир, и он согласился. А из Будапешта он отправился в Каир. Можете проверить — сейчас он в Египте.

— Почему нас не поставили в известность?

— П-потому что он прибыл в Каир 18 сентября, в указанный срок.

— А вы не допускаете мысли, что он доставил в Венгрию какую-либо информацию? Ее легко было спрятать в торт.

— Передо мной стояла задача выяснить, куда и когда он отправляется. Мне не поручали выяснять, что он будет делать попутно.

— Ясно, — прервал его Коснов. — Забудем торт. Сколько оперативников вы охватили в процентном отношении?

— Около восьмидесяти пяти процентов. Остальных прорабатываем.

— Неплохо, неплохо, — одобрил Коснов. — А вам удалось добыть информацию по уволенным и отставникам? Вряд ли мы найдем среди них то, что нам нужно, но лишняя информация не помешает.

За неделю до вылета Поткина в Москву, Коснов затребовал информацию по агентам, которые были уволены, в отпуске или в отставке. Предстояло выяснить только имена, остальная информация могла подождать.

— Вот список отставников и уволенных, — Поткин достал из портфеля несколько копий и раздал их присутствующим. Список включал сто тридцать три фамилии. Решили прежде всего заняться теми, кто оставил службу после смерти Полякова. Таких оказалось пятьдесят девять. Сорок вторым в списке шел Роун, Чарльз Эванс, ВМС (ОМР), капитан-лейтенант, уволен 10 октября 1964 года.

Полковник Коснов ушел с приема ровно в девять. Поткин остался. Всю первую часть вечера он провел в поисках Бресновича. Наконец он решил отдать посылку зятю Бресновича, лейтенанту Гродину. Поткин едва притронулся к угощению, но выпил две рюмки водки. Ни Брежнева, ни Косыгина он не встретил, хотя их ждали. Скорее всего, они совсем не приезжали, а может, уже уехали. Микояна он видел, а Суслова — нет. Говорили, Суслов болен. Но можно ли этому верить? Отсутствовали еще несколько высокопоставленных лиц. Хрущев, например. Естественно, китайцы. Поткин вдруг подумал о жене и девочках. Как они там? Бородатый кубинец с сигарой прижал его к стене и с жутким акцентом говорил что-то на ломаном русском языке. Поткин увидел, как Гродин жестом зовет его. Он поднялся за ним по мраморной лестнице в библиотеку. Это была теплая, отделанная деревом комната с камином из резного камня, в котором горели дрова. Бреснович стоял у письменного стола, изучая содержание посылки. Это была небольшая картина, написанная маслом. Бреснович с трудом сдерживал восторг.

— Превосходно, правда? — произнес он.

— Да.

— Идите сюда, ближе. Вам же не видно.

Поткин повиновался. Он разглядывал картину без особого восторга. Он не любил искусства, не понимал его. На балете он просто засыпал.

— А теперь что скажете?

— Очень красиво.

— Больше чем красиво. Это одна из лучших его картин, она великолепна. Согласны?

— Да.

— Вы знали, что в посылке? — спросил Бреснович.

— Нет.

— А что вы подумали?

— Ничего, просто посылка.

Бреснович сиял от удовольствия, разглядывая очередное приобретение. Он явно дразнил Поткина.

— Просто посылка?

— Да.

— Но раму вы, наверное, чувствовали? Думали, что там?

— Я перевез столько посылок, что давно перестал об этом думать. Сейчас — произведение искусства, в другой раз — что-нибудь противоположное.

Бреснович рассмеялся.

— Вы, товарищ Поткин, молодец. Я бы на вашем месте не удержался, заглянул. Я, знаете ли, просто не выношу мысли, что что-то происходит без моего ведома.

Он положил картину на стол и подвел Поткина к большому кожаному креслу перед камином, сам сел напротив. Наклонившись к Поткину, он спросил:

— Как по-вашему, кто из них одержит верх?

— Что?

— Кто одержит верх? Брежнев или Косыгин?

— П-понятия не имею.

— Ну, ну, товарищ Поткин, — настаивал Бреснович, — вы же наверняка это обсуждали с кем-нибудь, с женой, например.

— Нет, ни с кем.

Бреснович отрепетировано нахмурился.

— Товарищ Поткин, сейчас 1964 год. Ленина и Сталина нет в живых. С Берией покончено. У нас больше нет диктатора. Мы теперь мощная, процветающая, цивилизованная страна. Наша сила всегда была в умении приспособиться — и к лучшему, и к худшему. Товарищ Суслов — убежденный сталинист. К нему прислушиваются. Мы не согласны с ним, но это не причина, чтобы убрать его. Страной управляет Центральный Комитет. Много человек с разными мнениями. Это нормально. Но со всеми мнениями приходится считаться. Товарищу Хрущеву этот урок дорого обошелся.

— Но я п-правда не думал об этом.

— Думали, думали, как каждый россиянин, европеец, американец, азиат, как сами Брежнев и Косыгин. Мы никого не вводим в заблуждение. Не надо быть диалектиком, чтобы понять: править может только один человек, при любом строе, будь то коммунизм, капитализм или монархия. История доказывает это однозначно. Сейчас мы стараемся угадать, кто это будет. Прямо общенародное увлечение. Я думаю — Суслов, а вы, Гродин?

— Думаю — Косыгин.

Бреснович, казалось, удивился. Он обратился к Поткину:

— А вы, товарищ Поткин, как считаете?

— Н-никак. Поверьте, я не думал об этом. У меня нет мнения на этот счет.

— Бросьте! Вы же русский! Речь идет о вашей стране, о вашем будущем. — Голос Бресновича звучал сурово. — Вы же член партии.

— Я р-работал. Думать было некогда.

— Именно то, чем вы занимались, может серьезно повлиять на обстановку в Кремле.

— Н-не понимаю.

— Как по-вашему, что затевает Коснов? Что стоит за «Серией Пять»?

— М-мне бы не хотелось говорить об этом.

— Придется, дорогой мой, потому вы и здесь. Спрашиваю еще раз: что, по-вашему, стоит за «Серией Пять»? Почему полковник Коснов занялся этим?

Это было уже ближе к компетенции Поткина. Он успокоился.

— Думаю, это может быть очень ценная информация.

— Каким образом?

— Полная информация об агентах противника и их действиях облегчит работу контрразведки.

— Так, по-вашему, полковник Коснов старается облегчить работу контрразведки?

— Полагаю, да.

— Полагаете?

— Я не знаю всех тонкостей. Делаю только то, что поручают.

Бреснович снисходительно улыбнулся.

— Товарищ Поткин, ваш отдел потратил за последние два месяца тринадцать миллионов рублей. Не важно, откуда мне известно об этом. Главное — известно, и не от моего зятя. Мне все равно, верите вы или нет. Вам не кажется, что тринадцать миллионов — несколько многовато для облегчения работы контрразведки?

Поткин молчал.

Бреснович откинулся на спинку кресла.

— Что вы знаете о письме?

— К-каком письме?

Бреснович и Гродин переглянулись.

— Что, по-вашему, ищет Коснов?

— 3-замену Полякову.

— А почему это так важно? — Бреснович наклонился к Поткину. — Почему это должно обойтись только вашему отделу в тринадцать миллионов рублей?

— Н-не знаю.

— Создается впечатление, что это дело для Коснова важнее всех других.

Поткин задумался.

— Кажется, да.

— Вам известно, чем Поляков занимался в Москве?

— Нет.

— Он привез письмо от англичан. У нас есть все основания полагать, что оно предназначалось какому-то высокопоставленному лицу, возможно из ЦК.

— Что за письмо?

— Мы полагаем, соглашение.

— Не понимаю.

— По крайней мере четыре группировки боролись за то, чтобы снять Хрущева с должности и занять его место. Каждая из них старалась заручиться поддержкой Кремля и ЦК. Союзников соблазняли чем могли, шли на любой риск, иногда по-глупому. Все, что делалось, можно толковать по-разному, кое-что даже как предательство.