Апоптоз - Наташа Гринь

Ведь вовремя же умер, пока выходил, вроде бы пронесло, ан нет, вернулся обратно, страдать и коптиться. Настоящая лубочная картинка.

В сущности, меня соблазнила именно эта его слепая доверчивость жизни, готовность споспешествовать ее преступлениям. Ну и его православные локти. Они сразу, чуть оголившись, напомнили мне другие, такие же полные, надутые, крапленые. Те самые, из моей фантазии. Я вдруг так стекольно ясно увидела эту сцену – себя у него за спиной, за этими локтями, за этим плечом. Она засела у меня на сетчатке, и все как ладонью сняло, проявилось и понялось. Восстала вдруг передо мной вся его бледная, тупоугольная жизнь, которой радуется разве что его мать. В болезни и в здравии. Сынушу спасли. Да надолго ли? Спасли ли? Может, всуе? Кому он дал больше, чем взял? Никому и никогда. Луковки раздают, когда мы рождаемся. Он свою ухватить не успел, сердце не позволило. Ну должно же это о чем-то говорить.

Так мой список из одного перестал пустовать. Жизнь подняла голову слишком неожиданно, заправив за ворот немытые волосы. Я понимала, на что иду, что собираюсь сделать. И мне не было страшно. Ведь где родился, там и пригодился. Пора ему возвращаться к своим. Да и время сейчас такое – строгать гробы из воздуха.

От метро до дома я шла занемевшими остывавшими улицами. Паутина, прятавшаяся в нуаре, с аппетитом облизывала мои колени. Кто-то безглазый красновато курил в темноте второго этажа. Ортопедический салон, ломбард, рыбная лавка, займы без залога, псевдофранцузская кофейня, банк и аптека были уже закрыты. Только в «Магазине для взрослых» горел свет. Ну да, круглосуточно же. Я остановилась, вглядываясь в налитое кровью сердце со стигматом 18+, представляя, как выглядела бы эта вывеска в работе Пиросмани. Наверняка там была бы корова с набухшим выменем или стакан молока. Интересно, кто придумал этот глупый эвфемизм для секс-шопов. Магазин для взрослых – это хозяйственный или строительный, максимум – мебели и товаров для садоводства, но никак не для интима. Глупцы.

Удар пяток об асфальт неприятно отдавался в грудь. С каждым шагом я чувствовала, что за вечер она стала тяжелее и горячее, отекла и надулась, будто на что-то обидевшись. Меня тянуло к земле. Оторвав из-под ног понимающе-усталый взгляд, я посмотрела на небо – луна полно лунила. Мне вспомнилось, как в детстве бабушка рассказывала мне одну историю. Когда-то давным-давно луна была безупречно белой, пока на ней не проступили темные пятна из-за страшного греха. Жили по соседству два брата-земледельца. Однажды у старшего из них закончилось сено для скота, но вместо того, чтобы просто попросить его у своего брата, он стал воровать его сено по ночам. Младший быстро заметил неладное и решил поймать вора, спрятавшись в одном из стогов. Поздним вечером он пришел на сеновал, залег в сухую траву и затаился в ожидании. Время шло, но все было тихо, ни единого звука. Младший брат долго боролся со сном, но не выдержал и задремал. В это время старший как раз вошел в сарай и, желая унести побольше сена, со всей силы вонзил острые вилы в стог, проткнув младшего по самое сердце. Раздался страшный предсмертный стон, и вор, испугавшись, резко вынул вилы, с которых тяжело капала кровь. Ломкая травяная труха быстро начала багроветь. Наконец понял он, что натворил, и в слезах склонился над умирающим братом, ничем не в силах ему помочь. Крик его отчаяния прорезал ночную тишину и долетел до самой луны, осев на ней рисунком из темных пятен, который и сейчас можно увидеть в полнолуние. На нем старший брат закалывает вилами своего младшего брата. Поперек вселенной торчит преступление.

Я свернула во двор. Киргизский магазин еще работал, включив летний режим. Отлично, значит, еще успеваю взять пятилитровку воды, яблоки, пакет кефира, колу-ванилу и киндер молочный ломтик, это вкус детства. Всю жизнь, кстати, думала, что он немецкий. Место это неназванное, смрадное, темное, почти мифологическое, и, наверное, ни покупатели, ни продавцы, ни сами владельцы нисколько бы не удивились, узнав, что оно им попросту приснилось и никакого магазина у дома никогда не существовало. Независимо от сезона, дня недели и времени суток здесь стояло невыветриваемое ощущение, словно все продукты на полках вышли из срока годности десятки лет назад, что, конечно, не могло не нравиться тем, кто любит дарить своим врагам невкусные шоколадки с белым налетом. Тут продавалось то, что, кажется, уже не производилось, почти забытые сладости, которые ты последний раз видел году в 2005 в голубом ларьке у школы: съедобные часы-браслеты, жевательные резинки, одна – от одного взгляда на ее упаковку уже было кисло во рту, вторая – с наклейкой внутри, кукурузные чипсы со вкусом кетчупа и пиццы, я ела их каждый вторник и четверг после музыкалки, глазированный сырок с кокосовой начинкой, тянучка Дядя Степа, моя любимая – с клубникой и апельсином, мармеладки в виде челюстей с розовыми деснами и газировка Байкал. Такой органолептический тест на возраст. Мне особенно нравилось заходить сюда зимой и вдыхать запах лежалой рыбы и грязного белья, тогда он более резкий, огибать пухнувшие пластиковые ведра из-под краски, куда безостановочно плакалась дешевая потолочная плитка, даже когда не было дождя, а потом стоять в очереди на кассе, наблюдая, как школьники считают в ладошке скопленные монеты, которые сейчас обменяют на инфарктную еду. Пусть. Тут как-то раз передо мной стоял еще не старый мужчина, положивший на черный язык ленты хлеб, кочан капусты и три пакетика быстрорастворимого кофе, за что с него спросили сорок рублей, но в его кармане насчиталось только тридцать. Я протянула ему еще десять, но он вежливо отказался, уверяя, что он точно считал, у него хватало, было ровно сорок рублей. Спустя минуты две закатившаяся монетка все-таки нашлась, и мужчина вышел из магазина, опираясь одной рукой на костыль, другой на красную швабру. Такие вот фигуры и каприччо.

Бедром я толкнула турникет в серебристых порезах и с зеленой стрелкой на груди, и, срезая путь, сразу повернула налево, к молочке. Остановившись у витрины, я заметила, как из-за полок с рептильным прищуром выглянул усатый охранник, будто сделав ставку на то, что я сейчас попытаюсь своровать слиток печенья или коробку яиц. Не люблю такое. Задержав на мне взгляд на несколько секунд, он всунул руки в карманы застиранных штанов и с легким сомнением тела скрылся в бакалее – все-таки подозревает. Наверняка эту южную моду – носить кроссовки как тапки, зажевывая пятками задники, да еще