Совок 7 (СИ) - Агарев Вадим

Милицейско-попаданческий бог был сегодня за меня. И преступные элементы города тоже не подвели. Никто нас за последующие пятнадцать минут никуда не дернул.

Помдеж начал нас вызывать по рации минуты через три-четыре после того, как я доложился Аскеру, что свободен и возвращаюсь на базу. Сержант без лишнего ажиотажа выдал мне по радиостанции текст, который я вчера заставил Елизавету заучить наизусть слово в слово. На улице Северной вроде бы стреляли, а вроде бы и нет. Но окно сорок четвертого дома разбили, это точно. Сообщение на телефон дежурки, а не на ноль два. И ровно такое, чтобы оперативный дежурный не затревожился по-взрослому и не объявил общий сбор всем экипажам ОВО, ППС и ГАИ по проблемному адресу. Но это я зря, вряд ли бы кто-то забеспокоится всерьёз. На дворе пока еще та эпоха, когда огнестрел, это чрезвычайная редкость. А мелькнувший где-то ПМ или, упаси бог, АК-47, это есть железный повод для всесоюзной тревоги. От Бреста до Владивостока.

Смесь обычной, купленной в аптеке марганцовки и магниевой пудры, одолженной Вовой у эксперта-криминалиста Советского РОВД, сработала, как надо. Заряженные ею три спичечных коробка были снабжены обрезками обычных шнурков разной длины. Пропитанными разведенной в воде селитрой из хозмага. А потом просушенными. Потому и рванули эти коробкИ секунд через сорок после того, как пустая бутылка влетела в окно барсуковского дома. И рванули не одновременно.

Подтвердив приём сообщения, я велел сержанту водителю включить люстру и энергичную музыку. К дому экс-прапорщика мы подъехали пафосно, но вполне обоснованно и легально. По команде оперативного дежурного Октябрьского РОВД.

В адрес мы со Стасом ввалились со стволами в руках, по-колхозному и совсем неправильно в тактическом смысле. Но об этом я сейчас думал меньше всего. Водителя и эксперта я оставил на улице, приказав им двоим «оцепить» двор со стороны улицы.

Пинать калитку не пришлось, она была открыта. Во дворе озабоченно суетился рослый упитанный мужик. Даже, если бы Елизавета мне его подробно не описала раньше, я и так понял бы, что это прапорщик. Без обязательной привязки к фамилии Барсуков. Прапорщик, он и есть прапорщик.

— Руки за голову! На колени! — прогавкал я, моментально вспомнив свои командировки на южные окраины родины. — На колени, сука, я сказал! — заметив, что удивлённый до крайности Виктор, не спешит выполнить команду.

Но уже через секунду он послушно рухнул и обхватил затылок ладонями. Для этого мне всего-то и понадобилось большим пальцем придавить затворную задержку и передёрнуть затвор наведённого на него ПээМа. Дабы не пристрелить при бутафории клиента, патроны у меня так и остались в полученной из оружейки колодке. Играться стволом и передёргивать его затвор, можно было, не опасаясь беды.

— Кто такой⁈ Кто стрелял⁈ Документы!! — продолжал я в полную глотку отрывисто гавкать, против всяких правил, тыкая срезом ствола в лоб затейника прапора.

— Я живу здесь! Я Барсуков! Виктор Иванович. Прописан я тут! — не будучи философом, неожиданно тонким для своей комплекции голосом заблажил Витёк. — Это мой дом! Окна мне вот побили и убежали, а я вышел посмотреть! Можно я встану? — бывший прапор пытался держать фасон и не хотел стоять на коленях перед милицией.

— Я те встану, сука! — в стиле колоритных девяностых, шуганул я любителя бабьих турниров, — Только дёрнись, завалю паскуду!

— Нельзя мне коленями на холодной земле! — заскулил военный, — У меня артрит!

— Пох#й твой артрит! — ради достоверности приходилось быть безжалостным к барсуковской падагре. — Только пошевелись, падла, имею приказ стрелять! Где оружие⁈

Услышав, что есть какой-то приказ стрелять и полоумный сопляк с лейтенантскими погонами готов его тупо и бездумно исполнить, Витя обмяк, и безвольно опустил жопу на пятки.

Пока я держал прапорщика под стволом и нагнетал духоту, Стас за его спиной положил у ящика с газовыми баллонами прикупленную совсем недавно топографическую продукцию. Как он бросил рядом с бумажками два пээмовских патрона я не заметил, но точно знал, что он это сделал. Патроны я позаимствовал из доставшегося мне по наследству арсенала Толи Воронецкого. Какая там маркировка, я не знал, да и знать не хотел.

— Встал медленно! — не понижая нервического градуса и децибел, пролаял я, — Если дёрнется, вали его! — велел я Гриненко и от этого веления Виктор, вместо того, чтобы выполнить мою команду, начал клониться вбок.

Это же какой-то позор! Подумал я. Представитель золотого фонда министра обороны СССР, лучший из корпуса прапорщиков, оказался не только не боеготов! Он, вдобавок еще и в обморок падает по малейшему поводу и даже без оного! При том, что сказать, что я переборщил, было бы тоже неправильно. В пресловутые 90-е происходящее сейчас, считалось бы самой щадящей формой потрошения злодея средней степени паршивости. Но делать нечего и Витька надо было приводить в соответствие с проводимым оперативным мероприятием.

Помня о глазастых соседях, чтобы прилюдно не бить прапора по яйцам, я, примерившись, изо всех сил, да еще и с замахом, щелкнул его по кончику носа. Это срабатывало всегда. Сработало и сейчас. Из глаз сомлевшего прапора фонтаном брызнули слёзы. Витёк моментально проснулся и завизжал, как смертельно раненная неумелым кольщиком свинья, мелко суча ногами.

Он по-прежнему еще мало чего понимал, но, пусть и к неосмысленному движению, он уже был готов.

— Встал, сука! — продолжал давить я на него голосом, не давая времени для понимания происходящего, — Это что там у тебя такое, Барсуков? — я помог ему развернуться к ящику.

— Я не знаю! Я, правда, не знаю! — оживая, начал оправдываться боевой прапорщик из автослужбы, — Бумажки какие-то! — он обрадовался, что появился повод для общения и от него чего-то хотят, а, значит, вот прямо сейчас не застрелят.

— Ну-ка, подай их сюда, я сам посмотрю! — уже тише и с ярко выраженным интересом протянул я руку.

Витёк, поняв, что с этого момента мы с ним делаем одно дело, кинулся вперёд и быстро подхватив разобщенную пачку непонятных бумажек, понёс мне. За два шага успев сложить их в более или менее аккуратную стопку.

— И патроны сюда давай! — скомандовал я, указывая пальцем на два тускло блестящих латунью цилиндрика, которые я уже разглядел на земле.

Прапорщик Барсуков беспрекословно выполнил и эту команду. Когда он положил патроны на покрывающий мою ладонь носовой платок, он еще ничего не понял.

Глава 8

Подозревать неладное прапор начал, глядя, как я упаковываю и опечатываю патроны. Стопку бумаг я пока не трогал. Дав расписаться в акте и на конверте с изъятыми патронами приглашенным Стасом в качестве понятых гражданкам Коротченко, я подозвал Барсукова.

— Это не мои патроны! — стараясь выглядеть уверенно, бодро заявил он, настороженно косясь на сестёр.

— Теперь не твои, согласен с тобой! — пошел я на поводу у постепенно приходящего в себя мужика, — Распишись в акте! — протянул я ему акт изъятия.

— Не буду я нигде расписываться, не мои это патроны! — озлобленным зверьком исподлобья смотрел на меня вороватый аферист и любимец женщин.

— Ну и ладно! — снова со спокойным пониманием отнёсся я к непокорности Барсукова. — Гражданки Коротченко, еще раз удостоверьте в акте, что гражданин Барсуков от подписи отказался!

Дождавшись, когда бабки со степенным удовольствием поставят на бумажке свои очередные автографы, я вновь обратил своё внимание на главного бенефициара нашего спектакля.

— Ну, если не хочешь заниматься писаниной, тогда веди в свои воровские закрома! — шагнул я еще ближе к домохозяину. — Надень этому умнику браслеты! — велел я оперу. — Пусть привыкает!

Стас, достав из-за спины кандалы, охотно защелкнул их на запястьях экс-военного фармазона. А тот, ощутив себя в железе, сильно расстроился. Я и раньше замечал, что некоторые люди сильно падают духом, когда на них надевают наручники.

— Веди ко входу в подвал, Барсуков! — повторил я хмуря лицо, — В ту его половину, где у тебя твой уворованный шахер-махер хранится!