Сумрачная дама - Лаура Морелли

пешки в игре куда большей, чем их жизни. При малейшем подозрении имена нашептывались блокфюрерам СС. Соседей-евреев – мужчин, женщин, даже невинных детей вроде сынишки Нусбаумов – в мрачной тишине выводили из домов и толпами увозили, будто бы они не люди, а шахматные фигуры на огромной доске. И мальчики, едва ли старше четырнадцати лет, маршировали в военной форме, и их голоса звучали по улицам долгим эхом.

«Сегодня Германия наша, а завтра – весь мир».

Эдит, Генрих и, как ей представлялось, тысячи других таких же людей по всему Рейху чувствовали себя беспомощными и не сопротивлялись, боясь последствий.

Найдут ли они друг друга, прибыв в Польшу? И каким увидят они дом, если повезет вернуться живыми?

Эдит надеялась, что письмо поможет ей успокоить нервы, унять тревогу о предстоящем. Вместо этого у нее в голове возник шквал вопросов. Как же все так быстро дошло до такой степени? Почему она не могла, как Манфред, предвидеть планы директоров музея? И как ее – простого реставратора, тихо возившегося в своей подвальной мастерской, – вдруг вытолкнули в самый центр этого конфликта?

Когда у нее выкристаллизовался ответ на этот вопрос, сердце ее замерло.

«Потому что это я обратила их внимание на эти картины». Она почувствовала себя круглой дурой из-за того, что вовремя не осознала, о чем именно ее просят. Не поняла, что это значит и какие у ее, казалось бы, безобидного исследования в музейной библиотеке будут последствия.

Эдит достала папку с каталогами произведений искусства, которые, по требованию директоров музея, она должна охранять. Она развязала папку и вновь пролистала страницы. Наверняка же эти картины – лишь небольшая часть имущества семьи Чарторыйских.

Долистав до репродукции «Дамы с горностаем» да Винчи, она остановилась. «Это я виновата в том, что эти картины в опасности, – подумала она. – Это я виновата, что мы едем отбирать эти картины у Чарторыйских. Вся моя сознательная жизнь была посвящена сохранению произведений искусства. И все же, в одно мгновение, ради того, чтобы выполнить свою работу, я подвергла опасности одни из самых бесценных произведений искусства. Возможно ли как-то возместить нанесенный ущерб?»

Ритм ее мыслям задавали стук колес и клубы пара от паровоза. За окном пролетали кроны деревьев, сливаясь в одну длинную тень.

Разум Эдит искал ответа, искал способ спасти «Даму» да Винчи и остальные картины, которые она, сама того не желая, поставила под огонь. Но, глядя, как рваные силуэты деревьев исчезали, а небо чернело, Эдит чувствовала лишь поселившуюся камнем в груди тяжесть отчаянья. Эти картины тоже стали костями в игре, вышедшей из-под контроля, в последовательности событий, которые Эдит теперь была не в силах остановить.

12

Чечилия

Милан, Италия

Январь 1490

Чечилия запустила цепь событий, которые уже не в силах была остановить. Именно об этом писал ее брат, хотя выразился более витиевато.

Она провела пальцем по сломанной печати на присланном братом Фацио пергаменте – послание оповещало Чечилию о том, что их мать благополучно добралась домой в Сиену. Чечилия гадала, когда мать в следующий раз заговорит с ней сама, если это вообще когда-нибудь случится.

Мать Чечилии поняла, что с той самой секунды, когда ее бесстыжая дочь не поклонилась, но осмелилась выйти вперед и обнажить зубы перед Людовико иль Моро в беззастенчивой улыбке, пути назад не было. Регент Милана отныне будет считать ее своей собственностью. Никто не имеет власти остановить его; тем более такой власти не имеет вдова из Сиены, толстушка в облепленном грязью платье. В конечном счете Чечилии было жаль мать: той ничего не осталось, кроме как завизжать, разбить тарелку, сесть в экипаж и исчезнуть из замка Сфорца в облаке тумана и грязи.

Чечилия полагала, что теперь, когда мать далеко, над этим можно и посмеяться. И она посмеялась немного, тихонько сама с собой. Больше заняться было нечем, пока она сидела, поглаживая свое скользкое шелковое платье в ожидании Людовико иль Моро. Он уже давно должен был быть здесь, но она догадывалась, что у него, кроме как навещать ее в ее новой спальне, есть и другие дела.

Без всяких сомнений, Людовико был занят беседой со своими военными и политическими советниками. Из окна спальни Чечилия видела, как дипломатические ливреи пересекают двор, как развеваются флаги Феррары и Мантуи. Будучи регентом Милана, Людовико постоянно находился под угрозой со стороны Венеции и армии французского короля – это рассказал Чечилии брат. Даже со стороны собственного племянника. Ближайших советников своего племянника Людовико уже отправил на виселицу, как поведала Чечилии горничная Лукреция, пока расчесывала ей волосы при свете свечей. Девушка объяснила, что если ты обладаешь таким могуществом, любой друг может в мгновение ока стать врагом.

Так что Чечилия ждала. Она уже по несколько раз осмотрела каждый дюйм своей спальни. Как много книг здесь было! В шкафу хранились стопки фолиантов, сшитых вместе льняными нитками, длинными пергаментными шнурками и кожаными переплетами. У некоторых томов были жесткие картонные обложки с шарнирными корешками. Она часами изучала коричневые чернила на пергаменте. Нашла даже «книгу секретов для леди», своеобразный сборник рецептов косметических смесей, вроде той, которую она вытерпела по настоянию Лукреции, чтобы удалить все до одного волосы на теле. Она снова и снова рассматривала живописные изображения на стене, оживляющие сюжеты многих из этих книг: древние предания о любви, предательстве, битве, смерти, искуплении. Она брала в руки все стеклянные флаконы и позолоченные шкатулки со стола, смотрела, как утренний туман стелется по саду за окном, и перемеривала все шелковые и бархатные платья, висевшие в шкафу. Она позволила себе раствориться в груде шерстяного и шелкового постельного белья и задрапированного вокруг высокой кровати балдахина. Из открытого окна доносился аромат риса, обжаренного в сливочном масле с кубиками лука.

– Моя дочь отправляется в монастырь! Все уже решено! – слова матери против воли звучали в ее голове. – Или возвращается со мной в деревню. Либо то, либо другое.

– И что там с ней будет? – спросил Фацио. – Будь я дома с тобой, может, все сложилось бы по-другому, но теперь, благодаря братьям, у нее нет приданного, чтобы выйти замуж в приличную семью. Она станет обычной крестьянкой. Старой девой. Здесь же она получит богатство и статус. Это не навсегда, матушка.

– А какой монастырь примет ее после того, как она потеряет девственность? – с вызовом спросила мать, уперев руки в боки. – Ни один мужчина к ней до сих пор не притронулся! Ты это знаешь не хуже меня.

– Понимаю,