Сумрачная дама - Лаура Морелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Доминик заметил, что за все время, что они с Полом провели вместе еще с учебного лагеря, они поделились друг с другом лишь краткими, отрывистыми рассказами о своей домашней жизни. И все же, поражался Доминик, время, проведенное вместе перед лицом постоянных опасностей, связало их так, будто они были знакомы всю жизнь. «Так и бывает на войне», – думал Доминик.
Пол мало говорил о своей семье. Доминик знал, что ему не перепало провести много времени с отцом: старый фермер воевал в Первой мировой и вернулся сломленным; с тех пор он больше времени проводил в обществе бутылки, чем собственного сына, и страдала от этого вся семья. Мать Пола одна растила пятерых мальчишек на разваливающейся скотоводческой ферме во время Великой депрессии. Ее сил едва хватало на то, чтобы прокормить сыновей, и на внимание к каждому сил, конечно, не было. Пол о них почти не упоминал, но зато часто упоминал Францину. Ни разу он не назвал любимую девушку красивой, но именно таким было выражение его лица, когда он о ней говорил. От одного только упоминания ее имени он будто бы светился изнутри. Доминику это чувство было знакомо.
– Ты всегда рисуешь жену? – спросил Пол, свесив бледные ноги с верхней койки.
– Как правило, – признался Доминик, и на лице его против воли появилась улыбка. – И всегда портреты. Я нарисовал почти всех вас и отправил рисунки Салли с письмами, чтобы она посмотрела, как вы выглядите. – Он улыбнулся.
– Ну ты хитер! Я знал, что за тобой глаз да глаз! – пошутил Пол. – А кто твой любимый художник?
Доминик опять пожал плечами.
– Когда я был маленький, я ходил в библиотеку и разглядывал репродукции в книгах. Старые мастера: Рембрандт, Рубенс… Но больше всего я любил Леонардо да Винчи. Думаю, ожидаемо: итальянец и все такое.
– Ты когда-нибудь был в Италии?
Доминик покачал головой.
– Мои родители очень хотели оттуда выбраться и начать новую жизнь в Америке. Так что они, пожалуй, скорее американцы, чем итальянцы. У них висит моя фотография в форме на фоне огромного американского флага, в полный рост. – Он усмехнулся, потом попытался поправить грязные и рваные остатки своей формы – теперь жалкого подобия шикарного вида, запечатленного в тот день на фотографии. – Но я бы хотел там когда-нибудь побывать. Увидеть эти шедевры в жизни.
Койка под Полом заскрипела: он снова откинулся на спину. Его голос теперь звучал приглушенно.
– Значит, когда-нибудь побываешь.
Хотел бы Доминик разделять этот оптимизм. Сам он так не мог, но Полу был благодарен. Такие мирные разговоры о чем угодно, только не о войне, были очень редки. Доминик уже сбился со счету в скольких боях они побывали, и после каждого выживание казалось все большим чудом. Сказались ли усилия его маленького подразделения хоть как-то на войне с нацистами? Повлияли ли они вообще хоть на что-нибудь? Даже после того, как он неделями чудом избегал смерти, Доминик все еще не был уверен. Он знал только, что надо продолжать, не упускать из виду цель: победить в этой войне. Его командиры хвалили его за меткость в стрельбе и самоотверженную защиту других солдат, но он знал, что в живых он остается лишь по воле случая. И, может быть, благодаря молитвам оставшейся далеко за океаном матери.
– Внимание! – Услышав, как у входа в палатку прозвучала эта команда, все до единого солдаты подскочили на ноги с автоматизмом пулеметного огня. Они выстроились в аккуратную шеренгу: ноги вместе, руки по швам, спины настолько прямые, насколько позволяли изнуренные мышцы. В палатку вошел офицер – блестящие звездочки на погонах сообщали, что майор. В мертвой тишине был слышен лишь скрип его сапог в скопившейся на полу палатки слякоти.
Майор прошел вдоль двойной шеренги, изучая имена, вышитые на солдатской форме.
– Блэкли! – выкрикнул он.
Потом его взгляд остановился на Доминике.
– Бонелли! – проревел он.
– Сэр! – Доминик отдал честь.
– Я слышал, у тебя хорошее прикрытие. – Взгляд темных глаз майора был непроницаем. Он поднял бровь. – Пойдемте. Для вас есть дело. Не заставляйте коммандера ждать.
10
Чечилия
Милан, Италия
Январь 1490
– Пойдемте. Не заставляйте его светлость ждать.
Подмышки Чечилии жгло так, будто ее ужалила сразу дюжина пчел. С неохотой она опять подняла руки. На Чечилии была только льняная сорочка без рукавов, и она позволила Лукреции Кривелли, камеристке, обмахнуть ее подмышки руками. Дюжина платьев – шелковых, атласных и бархатных – была разложена по всей спальне Чечилии.
– Ай! Что это? – Чечилия трижды глубоко глотнула ртом воздух, превозмогая боль.
– Немного негашеной извести, мышьяк, свиное сало. Еще несколько секретных ингредиентов. Любимый рецепт матери его светлости. Еще немного, – сказала Лукреция. – Прочтете дважды «Отче наш» – и все.
– Отче наш, иже еси на небесах… – начала Чечилия, но ее голос дрогнул. Она поежилась от холодного воздуха и зажмурилась от нового ожога.
– Привыкайте. Его сиятельство не любит, чтобы у его женщин были волосы на теле.
Чечилия широко открыла глаза и уставилась на Лукрецию, девушку одного с ней возраста, в задачу которой входило прислуживать Чечилии и помогать с волосами и платьем. Она внимательно вгляделась в широкие карие глаза девушки, пытаясь понять, не издевается ли та над ней.
– Правда? На всем теле?
Лукреция кивнула.
– Теперь сделаем твою pòmm. Терпи.
Чечилия не знала миланских слов, но догадалась какая часть тела подвергнется депиляции следующей. Она снова зажмурилась, преодолевая холод и почти невыносимое жжение. Она читала молитву, комкая слова и произнося так быстро, как никогда раньше. Во время молитвы Лукреция легонько постучала кончиками пальцев по подмышкам Чечилии.
Когда Чечилия дважды прочла «Отче наш», Лукреция подошла к очагу, где на огне кипел котелок. Она щипцами окунула в воду кусок ткани, затем отжала и сунула его, дымящийся, Чечилии подмышку.
– Ай!
Холод сменился очередным ожогом. Лукреция грубыми движениями смахнула с обеих подмышек мерзкую смесь, выдернув волосы у корней. Наконец Чечилия смогла уронить онемевшие руки. Она схватила с ближайшего стула коричневую бархатную накидку и набросила на плечи, затем поднесла пальцы к подмышкам. Там пульсировала голая кожа, безусловно гладкая, без единого волоска. Чувство жжения стало более терпимым, но еще не прошло, когда Чечилия подошла к кровати. Она мягким движением погладила
