Мятеж на «Эльсиноре» - Джек Лондон

Мне было ясно, что эта парочка, лишенная и силы, и мужества, должна бояться тех людей, которыми призвана управлять. А эти люди! Дорэ никогда не мог бы собрать более адский состав. Когда я впервые увидел их всех вместе, у меня не хватило силы упрекнуть боцманов в том, что они боятся этих людей. Матросы не ходили. Они ступали тяжело и неуклюже, причем некоторые шатались то ли от слабости, то ли от опьянения.

Такова была их внешность. Я не мог не вспомнить то, что мне только что сказала мисс Уэст: суда всегда уходят в плавание, имея в команде несколько сумасшедших или идиотов. Но эти люди все выглядели сумасшедшими или идиотами. И я в свою очередь поразился, откуда можно было набрать такую массу человеческих обломков. У каждого из них был какой-нибудь дефект. Их тела были изуродованы, лица искажены, и почти все они без исключения были малорослые. У нескольких человек довольно хорошего мужского роста были бессмысленные лица. Один из них, высокий, несомненно ирландец, явно был сумасшедший. Он все время бормотал и что-то говорил сам себе. Другой – маленький, согнутый, кривобокий человечек, с головой, свернутой на бок, с ехидным и злым лицом и голубыми глазами, обратился с непристойным замечанием к сумасшедшему ирландцу, назвав его О’Сюлливаном. Но О’Сюлливан не обратил на него никакого внимания и продолжал бормотать. Вслед за маленьким кривобоким человечком появился перезрелый идиот – жирный юноша, сопровождаемый другим юношей, до того высоким и тощим, что казалось чудом, каким образом ноги выдерживают весь его остов.

А за блуждающим скелетом показалось самое фантастическое существо, какое я до сих пор видел. Это была уродливая пародия на человека. Его тело и лицо больного и слабоумного фавна, казалось, были искажены муками тысячелетних страданий. Его большие черные, ясные, живые и полные скорби глаза вопросительно блуждали с одного лица на другое и по всему окружающему. Они были так жалобны, эти глаза, словно были обречены всю жизнь искать нити мучительной, грозной загадки. Лишь впоследствии я узнал причину такого странного взгляда. Он был совершенно глух: его барабанные перепонки лопнули при взрыве парового котла, искалечившем и его тело.

Я заметил буфетчика, стоявшего у двери камбуза и на расстоянии за всем наблюдавшего. Его тонкое азиатское лицо, оживленное разумом, давало отдых глазам, равно как и живое лицо карлика, который вприпрыжку и посмеиваясь выбежал из бака. Но и у этого тоже был свой недостаток. Он был карлик, и, как я потом узнал, его веселое расположение духа и слабый ум сделали из него шута.

Мистер Пайк на минуту остановился возле меня, и пока он следил за командой, я наблюдал за ним. У него было выражение лица покупателя скота, и было очевидно, что ему внушали отвращение качества этого скота.

– Собачий народ, – проворчал он.

А те всё шли. Один – бледный, с вороватыми глазами, про которого я немедленно решил, что он большой негодяй. Другой – маленький дряблый старичок со сморщенным лицом и злыми голубыми, как бисеринки, глазками. Третий – невысокий, хорошо сложенный человек, показался мне наиболее нормальным и наименее глупым изо всех тех, кто уже вышел на свет. Но, очевидно, глаз мистера Пайка был более натренирован, нежели мой.

– Что с тобой такое? – проворчал он, обращаясь к этому человеку.

– Ничего, сэр, – ответил тот, немедленно остановившись.

Мистер Пайк, разговаривая с матросами, всегда ворчал.

– Твое имя?

– Чарльз Дэвис, сэр.

– Почему ты хромаешь?

– Я не хромаю, сэр, – почтительно ответил матрос и после отпускающего его кивка помощника капитана живо направился вдоль палубы, покачивая на ходу плечами.

– Это хороший матрос, – пробурчал мистер Пайк, – но я готов заложить фунт табаку или же все месячное жалованье, что с ним что-то неладно.

Трюм, казалось, снова опустел, но помощник со своим обычным ворчанием обратился к боцманам:

– Черт! Что вы тут делаете? Спите? Уж не думаете ли вы, что здесь санаторий для отдыха? А ну-ка, спуститесь туда и посмотрите, что там.

Сёндри Байерс, осторожно поджав свой живот, остался на месте, в то время как Нанси, с угрюмым лицом, выражающим страдание, неохотно спустился в бак. Почти тотчас оттуда донеслись скверные непристойные ругательства, сопровождаемые просьбами и упреками со стороны Нанси, которые произносились им кротко и умоляюще.

Я заметил свирепое и дикое выражение, которое появилось на лице мистера Пайка и которое предназначалось для неведомых чудищ, которые должны были появиться из бака. Вместо этого, к моему изумлению, появились три парня, которые поразительно превосходили мелкоту, вышедшую до них. Я взглянул на помощника капитана, ожидая увидеть, как смягчится его лицо. Но, наоборот, его голубые глаза превратились в узенькие щелки, а озлобленность голоса передалась губам, и весь он стал похож на собаку, готовую кусаться.

А эти три парня… Все они были невысокие и молодые, этак между двадцатью пятью и тридцатью годами. Несмотря на грубую ткань платья, одеты они были прилично, и движения их мускулов под одеждой говорили об их хорошем физическом состоянии. Лица у них были довольно тонкие, умные. И хотя в них чувствовалось что-то странное, я никак не мог определить, в чем именно оно заключалось.

Это не были плохо питавшиеся, отравленные виски люди, – не такие, как все остальные матросы, которые, пропив свой последний заработок, голодали на берегу до тех пор, пока не получали и не пропивали деньги, уплаченные им вперед за все предстоящее плавание. Напротив, эти трое были гибкими и сильными, с быстрыми и точными движениями. Они осматривались кругом равнодушными и вместе с тем взвешивающими взглядами, от которых ничего не ускользало. Они казались такими житейски мудрыми, такими невозмутимыми, такими в себе… Я нисколько не сомневался в том, что они не матросы. Однако я не мог определить и их место среди обитателей суши. Они принадлежали к тому типу людей, какого до сих пор мне не приходилось наблюдать. Может быть, я дам более верное представление о них, если опишу то, что произошло.

Проходя мимо нас, они окинули мистера Пайка таким же точно острым, равнодушным взглядом, как и меня.

– Как тебя зовут… ты? – рявкнул мистер Пайк на первого из трио, явно представлявшего собой помесь еврея с ирландцем. Несомненно еврейским был его нос, и так же несомненно ирландскими были его глаза, нижняя челюсть и верхняя губа.

Тройка немедленно остановилась и, хотя они не посмотрели друг на друга, казалось, что они молча советуются друг с другом. Второй из трио, в жилах которого текла одному лишь Господу Богу известная кровь – еврейская, вавилонская, латинская, – сделал предупреждающий сигнал. О, ничего резкого, вроде подмигивания или кивка. Я вообще сомневаюсь в том, что я перехватил этот сигнал, но все же уверен, что он предупредил о чем-то своих товарищей. Скорее всего, это был оттенок мысли, которая мелькнула у него в глазах, или же мерцание внезапно вспыхнувшего света в нем – во всяком случае какой-то сигнал был передан.