Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира - Александра Маринина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Констанция негодует:
– Осторожнее, дофин, твоя невеста тебя с толку сбивает. Не слушай ее!
– «Не голос правды говорит в принцессе – нужда ее», – честно признается Бланка.
Переводим на понятный прозаический язык: «На самом деле я, конечно, уверена, что ничего ужаснее отлучения от церкви быть не может. Но в данных обстоятельствах я вынуждена занимать другую сторону и голосовать за единство Филиппа и Иоанна, потому что от этого зависит моя личная жизнь».
Тут Констанция разражается гневной тирадой на тему противопоставления «правды» и «нужды», иными словами – общественного и личного.
– Если для тебя нужда (то есть личное) важнее правды (общественного) и ты готова пожертвовать правдой во имя нужды, то ты должна понимать, что правда воскреснет, если кончится нужда. Откажешься от личных интересов – воцарится прекрасная и высокая правда, а будешь зацикливаться на личном – и никакой правды и справедливости не получишь.
В общем, «прежде думай о родине, а потом о себе». Мы это проходили.
– Что-то Филипп долго молчит, ничего не отвечает, – замечает Иоанн.
– Давай же, Филипп, отвечай, как должен, – торопит короля Констанция.
– Король, перестань сомневаться и ответь, – вторит ей эрцгерцог.
– А ты набрось телячью шкуру, трус, – ехидничает Бастард.
Ну да, что-то он долго молчал, мы уже соскучились…
Наконец, Филипп открывает рот.
– Даже и не знаю, что сказать. Не могу решить.
– Ну уж скажи что-нибудь, только помни обо всех моральных тяготах отлучения от церкви, – говорит Пандольф.
– А вы бы как поступили на моем месте, святой отец? – спрашивает Филипп. – Мы с Иоанном только что договорились и пожали друг другу руки. Это означает мир для наших королевств, сохранение тысяч жизней, спокойствие и стабильность в наших странах. Теперь мы должны все это разрушить и снова начать воевать, проливать кровь. Вы же священник, божий человек, как вы можете толкать нас на такое? Придумайте что-нибудь, найдите выход, и мы будем вам благодарны по гроб жизни.
Но Пандольф непреклонен. Никаких компромиссов!
– То, что хорошо для Англии, плохо для всех остальных. К оружию, Филипп, иначе на своей шкуре прочувствуешь, что такое проклятие матери-церкви! Уж лучше бы ты держал змею за жало, чем пожимал руку Иоанну.
Ох, какие воинственные, оказывается, были служители церкви! А мы-то думали, что они за мир и дружбу…
– Руку могу отнять, а верность – не могу, – отвечает Филипп.
Пандольф произносит длинную речь-наставление, суть которой сводится к тому, что если пообещал сделать что-то плохое или неправильное, а потом обещание не выполнил, то это даже хорошо. Поклялся быть верным злому человеку и нарушил клятву – молодец. «Ложь исцелится ложью – так огнем огонь врачи смягчают при ожогах». Ну, типа «подобное лечится подобным».
– Примешь правильное решение, изменишь клятве, которую дал Иоанну, – мы тебя поддержим молитвами, а если нет – мы тебя проклянем, – резюмирует кардинал.
Эрцгерцог готов последовать совету кардинала и призывает к мятежу.
– Ты снова за свое? – вспыхивает Бастард. – Заткнуть бы рот тебе телячьей шкурой!
– Отец, к оружию! – кричит дофин Людовик.
Бланка в отчаянии: бракосочетание накрывается!
– Ты собрался воевать в день нашей свадьбы? Да еще против родственников твоей жены? Ну, давай, действуй, пусть за свадебным столом сидят одни покойники, а музыканты будут играть похоронный марш. Я тебя умоляю: услышь меня, не воюй с моим дядей!
Констанция пытается перехватить инициативу и повлиять на молодого дофина:
– Не иди против церкви!
Но Бланка не уступает:
– Вот теперь я и увижу, любишь ты меня или нет. Что для тебя важнее?
– Для него важнее честь, – уверенно парирует Констанция.
А Филипп так и стоит молча, ничего не говорит.
– Пап, ты такой спокойный, а ведь надо решение принимать, – обращается к отцу дофин.
Тут и Пандольф снова вставляет свои три копейки:
– Я на тебя наложу проклятие, – предупреждает он Филиппа.
И король Франции, наконец, решается.
– Мы – враги, Иоанн, – произносит он.
Интересно, как? Решительно и твердо? Или выдавливает из себя слова через силу? Смущенно и виновато или с полным осознанием собственной правоты? Вот уж раздолье актеру, который будет играть эту роль!
– Ну наконец-то! – радуется Констанция. – Ты снова стал нормальным мужиком.
– Эх, французы, – удрученно вздыхает Элеонора. – Все ваши клятвы – сплошной обман.
Иоанн рассержен и открыто угрожает Филиппу:
– И часа не пройдет – ты горько пожалеешь о своем решении.
– Ничего, пройдет время – и ты сам раскаешься, – вторит ему Бастард.
Бланка горько сетует: день начинался так прекрасно – и заканчивается крахом всех надежд.
– А мне-то что делать? Чью сторону принять? Если буду молиться о победе мужа, значит, буду тем самым молиться о смерти дяди. Встану на сторону дяди и бабушки – пойду против мужа. Чем бы ни кончилась эта война, я буду в числе проигравших.
– Твое, подруга, счастье только рядом со мной, – заявляет Людовик.
– Нет мне в жизни никакого счастья, – печально констатирует девушка.
Иоанн отправляет Бастарда стягивать войска и гневно объявляет Филиппу, что готов начать бой. Филипп не остается в долгу и отвечает угрозами.
Уходят.
Сцена 2
Равнина близ Анжера
Шум битвы, стычки. Входит Бастард с головой эрцгерцога Австрийского.
– А ничего денек получился, горячий, – довольным голосом произносит Бастард. – Так, пусть голова тут полежит, а я отдохну немножко.
Входят король Иоанн, Артур и Хьюберт.
– Хьюберт, присмотри за мальчишкой, – распоряжается Иоанн. – А ты, Филипп, беги к моей матери на помощь, ее палатку окружили враги, надо спасать королеву.
Бастард с головой эрцгерцога. Художник John Gilbert, гравер Dalziel Brothers, 1865.
Если вы уже забыли, что происходило в первом акте, то напоминаю: Филипп – это имя Бастарда, он у нас Филипп Фоконбридж. Правда, Иоанн в том же эпизоде объявил, что отныне новоявленный племянник станет носить имя своего отца: Ричард. Но, кажется, за всеми военными хлопотами успел об этом забыть.
– Не волнуйтесь, ваше величество, королева в порядке, я ее уже выручил. Но рассиживаться действительно некогда, еще одно небольшое усилие – и победа наша.
Уходят.
Коктейль получился, однако… Вместо замка Мирабо – палатка на поле боя. На самом деле Артур действительно попер буром на родную бабулю, и действительно в 1202 году, но только то была осада замка,
