Вторжение - Кирилл Манаков

– По последним оценкам от двух до трех тысяч особей.

– Простите, сколько? – в изумлении переспросил Магистр Рохос. – я помню, что речь шла о нескольких десятках.

– Информация о десятках бойцов Врага была распространена Магистратом Спокойствия во избежании паники. Вы разве не в курсе? – с деланным удивлением Канцлер обратился к де Ришу.

Тот ловко ушел от ответа, пробормотав что-то неразборчивое, что, впрочем, не укрылось от остальных.

Несколько секунд стояло неловкое молчание, которое было прервано Канцлером.

– Итак, братья-Магистры, я вынужден сообщить, что стремительная подготовка Совета негативно сказалась на качестве собранных материалов. Мы выслушали заявления общего характера, не подтвержденные достоверными фактами. У вас есть, что добавить? – он обратился к де Ришу.

Но тот, обладавший прекрасным чутьем и огромным опытом публичной полемики, понял, что лобовая атака с треском провалилась и предпочел снова уклониться от прямого ответа, произнеся несколько общих фраз. Вместо него ответил прямолинейный Рохос.

– Проблема заключается не только в перечисленных фактов, совсем не в этом. А в том, что Орден в целом оказался не готов к возникшим вызовам. За последние двадцать лет Орден прекратил быть тем Орденом, который нам оставили наши предки. Из властелинов Земли, творивших ее историю, мы превратились в жалкую колонию отшельников. И теперь мы оказались бессильны перед неведомым врагом. И мы погибнем… если не сможем восстановить величие Ордена!

Он произнес эти слова с такой страстью, что захватил своими эмоциями всех присутствующих. Ему ответил Канцлер, холодный тон которого контрастировал с горячими речами Магистра:

– Я не буду возражать вам, брат-Магистр. Если я правильно помню, остался последний вопрос – определение ответственного за наши провалы?

– Да, Великий Канцлер, – с той же горячностью ответил Рохос, – мы обязаны делать выводи и при необходимости карать виновных, несмотря на звание.

Гроховский и Ректор Академии одновременно сделали протестующие жесты и хотели что-то сказать, но их остановил сам Канцлер.

– Я думаю, что возражать вам не стоит… Потому что вы правы!

Изумленное молчание прервал резкий голос Канцлера:

– Действительно, я полностью принимаю на себя вину за происходящее с Эдемом и с Орденом. Я не хочу сейчас приводить аргументы в свое оправдание, поверьте, они есть, но обсуждение их и дискуссии вокруг виновности и невиновности отнимут у нас драгоценные силы и время. Но я хотел бы сформулировать задачи, которые нужно решить во имя нашего выживания.

Магистры слушали его с предельным вниманием.

– Вы правильно сказали, братья-Магистры, в нашем нынешнем состоянии мы обречены. Да, мы подготовили сотню бойцов, способных противостоять воинам Врага, мы вывели собак, которые способны распознать Врага в любом обличье, и, поверьте, ребята Штильмана подготовили для Врага несколько сюрпризов… Но это не является решающим в грядущей битве. Нас критически мало, мы будем просто раздавлены численностью.

Рохос горько усмехнулся, а Канцлер продолжил:

– Единственным вариантом спасения является выход на технологии Предтеч. От этого зависит восстановление коридора с Землей и, соответственно, получение помощи. Правда, в этом тоже есть риск. Мы не знаем природы коридоров, поэтому нет гарантии, что Враг не использует их для атаки на Землю… А это уже потенциальная угроза всему человечеству, защитником которого Орден был изначально. Исследование наследия Предтеч должно идти в двух направлениях – в лабораториях Штильмана и в поисках пропавшей экспедиции Великого Магистра, или хотя бы результатов, полученных этой экспедицией. А пока… держаться изо всех сил. И да поможет нам Бог.

Снова воцарилось тяжелое молчание. Канцлер медленно поднялся, опираясь о подлокотники резного кресла.

– А теперь, братья-Магистры, принимая на себя вину, я объявляю о сложении с себя высокой должности Великого Канцлера.

V

Первое, что Иленев увидел придя в себя и открыв глаза, было широко улыбающееся лицо Султангиреева. Иленев застонал и снова закрыл глаза.

– Вот видишь, Умар, какое впечатление ты производишь на людей, – флегматично заметил стоящий у кровати Коржавин, одетый в белый халат и такую же белую шапочку, – тебе не говорили, что твоим образом можно пугать детей?

– Почему? – искренне удивился Султангиреев.

– Ну, ты сам подумай. Если нормальный интеллегентный человек с двумя высшими образованиями впадает в кому и по прошествии двух суток приходит в себя, и первое, что видит – это небритая физиономия абрека, то как ты думаешь, что он подумает?

– Что?

– Что он умер, попал в ад, и черти уже явились за ним.

За спиной захихикала молоденькая медсестра, которой Бойко помогал настраивать какой-то мигающий огоньками медицинский прибор, соединенный с Иевлевым десятками тонких гибких проводков. Сложно сказать, насколько улучшились настройки медицинского оборудования, но, изначально строгая и суровая сестричка, вполголоса обсуждала с обаятельным лейтенантом что-то забавное и, безусловно, очень важное.

Султангиреев обиженно выпрямился. Он не одобрял легкомысленного отношения к потусторонним силам.

– Не надо так говорить. Это не шутки.

– Знаю, знаю, – Коржавин дружески взял его за локоть, – это не шутки, мы так снимаем нервное напряжение. Извини, Умар.

Иленев снова открыл глаза. Голова болела с такой силой, что перед глазами вспыхивали сиреневые сполохи. Казалось, если дотронуться рукой до лба, то наступит облегчение, но руки не слушались, были как ватные, не было сил даже шевельнуть пальцем.

– Что, браток, плохо? – сочувственно спросил Коржавин.

Тот нашел в себе силы разомкнуть губы и прошептать:

– Пить…

– Воды, быстро, – обернулся полковник.

Султангиреев налил в стакан воды из графина и передал Коржавину.

– Пей, дорогой, – он приложил стакан к губам раненого. Тот сделал несколько глотков и без сил откинул голову на подушку.

– Ну, вот и славно, – Полковник не глядя сунул стакан оставившему медсестру Бойко, – говорить можешь?

Иленев слабо кивнул.

– А ну-ка, ну-ка! – отошедшая от чар Бойко медсестра пришла в себя и решительно отодвинула Коржавина и Султангиреева от кровати, – Вам разрешили просто подойти и посмотреть! Больному нельзя разговаривать!

– Наденька, свет очей моих, – подхватил ее по руку Бойко, – ты же видишь, это просто дружеский разговор…

– Прекратить! – категорически заявила ставшая неприступной Наденька.

– Но…

– Никаких "но"! Отойдите от больного!