Кто скажет мне слова любви… - Ирина Верехтина

Тася была на седьмом небе от счастья, свалившегося на неё как снег на голову. Казалось, она нужна Павлу как воздух, без которого невозможно существовать. Он звонил каждый вечер и басил в трубку: «…Значит, в воскресенье как всегда – встречаемся за кольцевой? Лыжи не забудь смазать… А в субботу? Может, сходим в кино? Я тут афишу видел, в ДК метростроя ужастик идёт, «Муха». Может, сходим с тобой, а?» – просительно гудел в трубку Павел. Последнее слово неизменно оставалось за Тасей, и она всегда соглашалась. И никак не могла привыкнуть к тому, что Павел без неё никуда не пойдёт, и если она откажется, будет сидеть дома и ждать – её, Тасю.

Они встречались на старом месте, за кольцевой дорогой, ровно в девять, и катались, что называется, до упаду. После лыж (Тася успевала принять душ и привести себя в порядок, отдохнуть уже не успевала) отправлялись в кино, или на выставку, или в театр, Павлу всё равно было – куда, только бы Тася была рядом. Только с ней. Их вкусы совпадали, фильмы и спектакли нравились обоим, вечерами Тасина мама привычно оставалась одна и ждала дочь.

Тася возвращалась довольная и счастливая, уставшая от впечатлений длинного дня. Она не привыкла к такому вниманию. Что это? Любовь? Или дружба? Или просто взаимная симпатия и общность интересов…

Павел о своих чувствах не распространялся: он оказался на редкость неразговорчивым. Шёл рядом с Тасей и молчал, и этого ему было достаточно. Но не Тасе. Она с волнением ждала, когда же Павел одолеет свою робость и сделает первый шаг в выяснении их отношений (в том, что Павел любит её, она уже не сомневалась). Тася всё ждала, Павел всё молчал, а время шло…

Весной он пригласил её к себе – как догадалась Тася, «на смотрины». Показать матери. Она уже знала, что Павел живёт с матерью и замужней сестрой. Точнее, с её детьми. Сестра жила у мужа, а дети – у бабушки, и Павел с удовольствием возился с племянниками.

Не ехать же к детям с пустыми руками? Подарки Тася купила в «Детском мире» – «железную дорогу» в большой красивой коробке и набор разноцветных маленьких машин – с дверцами, бамперами, окошечками и крошечными сиденьями в отделанном бархатом салоне. Машинки сверкали лакированными боками, блестели хромированными фарами и были миниатюрными копиями настоящих. Подарки были дорогими, за «Железную дорогу» она отдала… ох, не спрашивайте, сколько. Зато про Тасю не скажут, что купила ерунду.

Дверь им открыла миловидная, уютная старушка, с улыбкой предложила Тасе пройти в комнату (старушка сказала – «в комнаты»), где играли два розовощёких малыша лет четырёх-пяти. Дели завладели комнатой целиком – кругом были разбросаны игрушки, кубики и книжки-раскраски. Тася похвалила малышей – забавные, весёлые, и мать Павла вежливо ей улыбнулась. Губы у неё растянулись в улыбке, а глаза смотрели на Тасю испытующе. Недобрительно.

Затем последовал традиционный чай, который они с Павлом пили вдвоём в чистенькой нарядной кухоньке – поскольку в комнате хозяйничали племянники – собирали подаренную Тасей железную дорогу, и пить чай было негде. Пашина мама за стол не села, сославшись на внуков, за которыми надо смотреть. Выставила на стол коробку шоколадных конфет и ушла.

Тася ей не поверила: вот же они, внуки, рядом, в комнате играют, что за ними смотреть? Просто не захотела Пашина мама пить с Тасей чай. И разговаривать не захотела. Конфетами откупилась. Конфеты были нераспечатанными, и когда Павел стал открывать коробку, Тася его остановила: «Не надо, оставь. С печеньем попьём». Павел не послушался, открыл, но Тася к ним не прикоснулась, взяла из вазочки карамельку.

И старательно улыбалась, чтобы Павел не понял, что она обиделась. Чем же она не понравилась его матери? Не с пустыми руками приехала, игрушки привезла дорогущие, мальчишки довольные, а эта… невзлюбила. И глаза недобрые.

– Я твоей маме не понравилась, – сказала она Павлу.

– Да почему? Понравилась. Она мне сама сказала, – уверил её Павел. Тася ему не поверила. Слишком хорошо помнилась история с телефоном…

Тогда, в лесу, они обменялись телефонами, которые пришлось запомнить – записывать было нечем. Номер у Павла оказался простым, и Тася твердила его всю дорогу, до самого дома. Звонить первой она не собиралась.

Но Павел так и не позвонил.

Наступил вечер субботы, и устав ждать, она всё-таки позвонила.

– Паша, это ты? Я так и подумала, что ты телефон не запомнишь! А я твой запомнила! Так мы завтра едем? В девять, как договорились?

– Девушка, а вы куда звоните? – перебили её на том конце провода.

– Извините… А можно Павла?

– Павла здесь нет.

– Но… Он же здесь живёт, он мне телефон дал и адрес, Перекопская, двенадцать.

– Он здесь не живёт.

– А где?

– У него и спрашивайте. Вам же сказали, нет здесь никакого Павла. И не звоните сюда больше.

Тася положила трубку. Может, она цифры перепутала? – Дрожащими пальцами набрала 503-08-53 и попала в какую-то организацию. Павла там не знали. – «Фамилию назовите! Не знаете? Ну, знаете… – возмутились на том конце провода. – У нас в управлении восемьсот человек, я что, всех по именам знать должна?»

Вот, значит как. Павел дал ей чужой телефон. Пошутил. А она так ждала воскресенья…

На лыжах она не поехала. Сидела с книжкой на коленях и смотрела, как падает снег. Вот, значит, как… Никому нельзя верить, правильно ей мама говорила.

На глаза навернулись слёзы, и она разозлилась – сама на себя. Почему она сидит дома? Чего испугалась, что Павла встретит? Да никого она не встретит – договаривались на девять, а сейчас почти двенадцать. Тася бросила книжку и побежала собираться.

На «папину» просеку она пришла в половине первого. И увидела Павла – с красным от холода носом и обожжёнными морозом щеками. Он попытался улыбнуться, но от холода губы не слушались, и улыбка получилась кривая. Тасе стало смешно. Она больше не злилась на Павла, ей было жалко его – замёрзшего и несчастного. Даже улыбнуться не может! Тася сама ему улыбнулась, и Павел, поняв, что его простили, зачастил обрадованно: «Пришла?! А я уж думал, не придёшь… Я здесь четвёртый час… туда-сюда катаюсь, тебя жду. А ветер как в трубе, а ты всё не идёшь! Я твой телефон, ещё когда домой ехал, забыл. Думал, ты позвонишь, а ты не позвонила. Ну, думаю, надо ехать, договорились ведь – в девять, на этой самой просеке. А тебя нет и нет,