Элегия Михаила Таля. Любовь и шахматы - Салли Ландау

кофе где-нибудь в кафе с каким-ни- будь из актеров, то для “общественности” это означало одно: у меня роман. На меня обращали внимание на улице. Моей вины в этом, конечно же, не было. Наоборот, мне было приятно, что меня замечают, на меня оглядываются, со мной хотят познакомиться. Назовите мне молодую красивую женщину, которую бы это раздражало. Если такая женщина найдется, значит, у нее не все в порядке с психикой и здоровьем. У меня же все было нормально.

Сказать, что меня все появившиеся слухи сильно раздражали, не могу. Скорее они меня забавляли. Я даже порой подыгрывала, зная, что за мной наблюдают, – возьму и демонстративно положу голову на плечо моему давнему знакомому. И на следующий день уже все говорят, что у ме- ня очередной роман. Я, можно сказать, умышленно подли- вала масла в огонь.

А Миши мне очень недоставало. Мне все время сообщали, как он там в Югославии играет, у кого выиграл, сколько у него очков. Но я, как уже упоминала, в этом не разбиралась. Говорили, что у него реальные шансы стать претендентом на звание чемпиона мира, на что я любила отвечать: “Мне гораздо важнее, что он претендент на звание моего мужа”.

И вот однажды утром я получила письмо из Югославии… Вообще-то Миша не любил писать письма. Он предпочитал телефонные разговоры. Не любил писать – и все. У меня сохранились всего два Мишиных письма: одно из Югославии и второе, которое я получила от него в ответ на мое письмо, где я просила у него официального развода. Интересно, что когда мы с сыном много лет спустя уезжали из Советского Союза, о чем речь будет ниже, таможенники, роясь в нашем багаже, наткнулись на эти письма и с большим интересом прочли их вслух, а потом сказали, что письма вывозу не подлежат, так как являются “историческими документами”. Гера незаметно взял у них эти письма и спрятал в нагрудный карман. Уже когда мы прошли пограничный контроль, он протянул мне письма и сказал: “Не потеряй! Это исторические документы”.

С некоторыми сокращениями привожу Мишино письмо из Загреба. Мне иногда кажется, что не было никогда того хо- лостого безмятежного времени, что все это из какого-то дав- него фильма, в котором даже и не мы играли главные роли…

“Добрый день, любимочка моя!

Наконец-то я снова получил от тебя весточку. Это ужасно – время тянется до того медленно, что просто не представляешь себе оставшихся 18-19 дней. А еще предлагают участникам турнира на недельку после турнира в Белграде выступить с сеансами. Когда мне Рогозин сказал об этом, я сообщил, что 4-го у Саллиньки (это имя уже известно!) день рождения, и я должен быть дома. Правда, там ма- ленькие нелады с расписанием самолетов. Есть один самолет 31-го октября, но, кажется, на него я не успеваю, так как в этот же деньофициальное закрытие турнира. А потом прямой Белград-Львов-Москва летит только 4-го. Если придется лететь этим самолетом, то придется тебе родиться на денек (ну, всего лишь один маленький денек) позже.

А как насчет идеи – этот вечер быть в Москве?! Еще есть две возможности.

1). Есть маршрут Белград-Будапешт и потом Будапешт- Москва на ТУ-104. Когда летит этот самолет – еще неизвестно.

И 2). Я не знаю, но, возможно, во Львове смогу проститься со всей честной компанией и оттуда полететь (кстати, через Вильнюс) прямо домой. Тогда я успею как раз вовремя.

Любимый мой Салюнчик! Как ты там без меня?..

…Я никогда не подозревал, что можно так соскучиться, хо- тя на турнирах играл, слава Богу, уже порядочно. Моя, только моя любовь, правда? Но ничего, девочка, приеду – потом долго-долго буду дома сидеть и отдыхать с тобой. Хотя 30-го ноября в Риге начинается международный турнир “Балтийское море – море дружбы”, и, конечно, Таль должен будет сыграть там несмотря на то, что сейчас вид этих деревянных фигур вызывает во мне нехорошие позывы. Но это все другое дело – ты ведь будешь рядом, и тогда играть в шахматы будет удовольствием… А потом Новый год. Думаю, что к нему мы придем в себя и сумеем встретить, как в доброе, старое “холостое” время!

Золотко мое, ты прости, что я не выполнил одного твоего указания, но мне в Загребе так понравился материал на вечернее платье (тафта), что его взял. Думаю, что тебе понравится, и будешь ты на Новый год Русалкой – князь-то все равно потонул! Да, чуть снова не забыл. Я дома просил, чтобы мне выслали заказы, размеры (особенно последние), потому что времени на покупки совсем не будет. Если те- бе еще случайно не передали, то немедленно по получении письма отправь мне или, что еще скорее, позвони по телефону. Кстати, ты думаешь когда-нибудь со мной говорить? Я уже начинаю дуться.

Пора закругляться. Через полчаса последний тур в Загре- бе. Теперь после получения твоих любимых каракуль результат мне совершенно ясен. Как видишь, со скромностью все в большом порядке. Надо успеть отнести письмо на почту, чтобы еще сегодня полетело к моей любимой, золотой рыбке, чтобы она его скорей получила и (чем черт не шутит!), может быть, даже ответила. Не буду говорить больше о том, что я люблю, страшно люблю, не буду говорить о том, что скучаю, хочу быть вместе с этой рыженькой девочкой, не буду говорить о том, что “нежной страстью, как цепью к ней прикован”, не буду говорить, вообще ничего не буду говорить! Скажу только: До скорого свидания, Саллинька любимая! Жду! (всего). Большой привет маме с папой, твоим друзьям в театре, нашим добрым знакомым.

Крепко целую тебя. Всегда твой Миша…”

Миша написал это письмо сразу после того, как получил мою записку, которую я передала в Загреб с одним нашим знакомым дипломатом. Записка была коротенькая, о том, что у меня все в порядке, чтоб ни в коем случае ничего мне не покупал (девичья гордыня!), что скучаю и чтоб он скорей приезжал… И вот он извиняется в письме, что “не выполнил моего указания” и “взял” (типичное совковое, словечко) мне материал на платье… Надо сказать, Миша терпеть не мог “шопинг”, но неукоснительно выполнял многочисленные заказы привести то, привезти се… Впрочем, я уже об этом говорила…

А через несколько дней после этого письма рано утром в комнатке моего общежития раздался стук. Почти не пони- мая, что происходит (по утрам я плохо соображаю, потому что люблю, как все артисты, вставать поздно), я