Элегия Михаила Таля. Любовь и шахматы - Салли Ландау
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“Миша, – сказала я так, словно ничего между нами не произошло, – я в Вильнюсе на гастролях. Если хочешь -приезжай”. И положила трубку. Все-таки из цепочки слу- чайностей складывается закономерность. Кто мог знать, что Рома Векслер спровоцирует меня на абсолютно школьный спор, что я позвоню в Ригу и этот звонок в очередной раз предопределит мою судьбу, и не только мою…
Значительно позже я узнала, что у Миши была в Москве приятельница, известная пианистка Белла Давидович. Муж ее умер. У нее остался маленький ребенок. Отношения их с Мишей постепенно стали более чем дружескими. И Мишины родители ничего не имели против возможной женитьбы. Но я, помимо своей воли появившись на Мишиной “орбите”, если не сняла этот вопрос окончательно, то, во всяком случае, отодвинула его далеко-далеко.
Последняя же наша ссора как бы реанимировала не окончательно свернутые взаимоотношения, тем более что Мишины родители, как я уже .говорила, очень хотели, чтобы их сын наконец повзрослел и чтобы ничего его не отвле- кало от шахмат. В тот вечер после моего звонка из Вильню- са Миша влетел в комнату мамы и сказал: “Мурочка! (Так Таль называл свою маму. Он вообще любил давать ласково-шутливые прозвища.) Я собрался ехать к Белле, но только что позвонила Салли. Как ты скажешь, так я и поступлю!”
Мишина мама рассказала мне об этом через пару лет после того, как я вышла за Мишу замуж. “Доченька! – сказала она мне. – Поверь мне! Что бы я ни ответила, Мишенька все равно поехал бы в Вильнюс. Поэтому я отделалась уклончивым советом: поступай так, как подсказывает тебе твое сердце…”
Как вы можете догадаться, заметный в моей судьбе спор с Ромой Векслером я выиграла – на следующий день после моего звонка Миша был в Вильнюсе. И я, которая еще вчера считала себя остывшей, окончательно излечившейся от “талевского синдрома”, была страшно рада, что он приехал. Как будто с моей души сняли тяжелый камень…
Приезд Таля в Вильнюс вызвал двойной ажиотаж. Во-первых, в Вильнюс приехал “волшебник Таль”, а во-вторых, он приехал к Салли Ландау – к “нашей” вильнючанке! (Стыжусь – до сих пор не знаю, как правильно называть жительницу Вильнюса.)
Миша остановился в нашем доме, то есть в доме моих ро- дителей. Они были счастливы – их мечта сбывалась. К нам бесконечно приходили близкие и дальние знакомые, чтобы увидеться с шахматной звездой и на следующий день хвас- тать: “ Вчера мы были в гостях у Ландау. Там был Миша Таль. Мы с ним подружились. Удивительно талантливый мальчик и очень остроумный…”
Таль и в то время, и всегда был человеком очень общи- тельным, легким и контактным. Он находил общий язык практически с любым собеседником, даже с тем, который ему был не очень интересен. Он был прекрасно воспитан и не мог позволить себе обидеть невниманием или высокомерием. Это его качество приводило к тому, что многие, побывавшие в его обществе всего один раз, уже записывали его в свои друзья. Так продолжалось в течение всей его жизни. Так продолжается и после его смерти – в периодической печати, на радио и телевидении вдруг появляются какие-то Мишины “друзья” и начинают рассказывать о нем порой несусветный вздор. Читать и слушать это обидно, но что поделаешь?..
Помимо домашних посиделок нас приглашали на разные приемы, вечеринки, дни рождения. Вильнюс наполнялся слухами о том, что Таль сделал предложение Салли Ландау. И надо сказать, что эти слухи были не лишены оснований…
В Вильнюсе жил тогда шахматный мастер Вистанецкис. Это был высокий, красивый, светский в полном смысле слова человек. В один из дней далекого теперь 1959 года на приеме в честь Миши он вдруг встал и предложил поднять бокал за здоровье “нашей очаровательной землячки Салли Ландау, которая выходит замуж за представителя братской прибалтийской республики”. Тут все повскакали со своих мест и стали чокаться с нами и поздравлять. Оркестр заиграл что-то торжественное… Я изумленно взглянула на Мишу, но он пожал плечами и, выпятив нижнюю губу, загадочно уставился в потолок, а потом наклонился ко мне, чмокнул в щеку и сказал негромко: “Вистанецкис – хороший мастер и вряд ли так мог ошибиться в расчетах…” Теперь представьте мое положение. Мне-то что делать? Отрицать? Может, возмущаться? Ничего глупее нельзя придумать! Я принимала поздравления, благодарила, отшучивалась… Я убеждена, что устами Вистанецкиса Таль осуществил одну из своих рискованных победных комбинаций. Конечно, не на ровном месте. Он чувствовал, что я очень обрадована его приездом в Вильнюс, и сделал ход, разрубивший узел двусмысленности наших отношений. Я не могу сказать, что он пожертвовал чем-то ради меня. Он сделал это и для себя. Он хотел этого, потому что любил меня, потому что был уверен в том, что я его тоже люблю. Это не Вистанецкис “не мог ошибиться в расчетах”. Это не мог ошибиться Таль. Да он и не ошибался....
На следующее утро я принимала поздравления с состояв- шейся накануне помолвкой, о которой уже сообщила, не помню, правда, какая, вильнюсская газета.
В Ригу мы возвратились вместе, и я решила переехать от Аманды Михайловны в театральное общежитие, так как оплата проживания у нее мне тогда была не по карману, а переезжать к Мише насовсем у меня еще не было оснований. К тому же, рассуждая о будущей семейной жизни, я думала об отдельной квартире, в которой никого не должно быть, кроме меня и Миши. Он же, наоборот, никаких других вариантов в голове не держал, кроме того, что мы обязательно должны жить у него на улице Горького вместе с Мурочкой и Джеком (так Миша называл Роберта). В тот розовый период это были, пожалуй, единственные наши разногласия. В конце концов выработался компромисс – я много времени проводила в доме Талей, часто оставалась там ночевать, но сундук с моими вещами оставался в общежитии, и номинально я жила в общежитии…
Вот теперь самое время немного рассказать о семье Та- лей. Я уже говорила о том, какое впечатление произвели на меня эти люди, эта квартира, когда я в первый раз пересту- пила порог их дома. Меня поражали отношения Иды и Ро- берта – странный сплав простоты и изысканности. Первое время удивляли отношения Миши
