Элегия Михаила Таля. Любовь и шахматы - Салли Ландау

– Саллинька, тебя на Новый год видели за одним столиком с Мишей Талем. Вот бы тебе с ним поближе познакомиться. Это гениальный мальчик из очень хорошей семьи…

А когда одна моя рижская приятельница, спустя еще пару дней, сказала, что хочет пригласить меня в гости к своему знакомому, к Мише Талю, что он очень просил ее привести меня к нему в дом, я поняла, что меня “окружают”, и мне уже стало любопытно.

Вот так, однажды вечером, я впервые перешагнула порог дома Талей. Помню, меня сразу поразила обстановка их квартиры. И дело не в удивительно красивой антикварной мебели или фантастической хрустальной люстре, висевшей над большим тяжелым, впечатляющим столом. Меня вообще ни тогда, ни сейчас внешние “прелести” жизни не волновали, хотя, как мне кажется, толк в красоте я понимаю. К разным драгоценным украшениям была всегда равнодушна. Миша меня называл – надеюсь, не без оснований – бессребреницей.

Помню, когда мы с родителями жили вТашкенте, меня послали за хлебом, как говорили тогда, “отоварить” хлебные карточки. Ко мне подошла нищая старушка, и я отдала ей все хлебные карточки. Можно только представить, какой скандал устроили родители – семья осталась без хлеба до конца месяца. Но оказалось, что старушка с этими карточками все время незаметно шла за мной, постучала в дверь и отдала их родителям. Старушку накормили, надавали ей каких-то вещей, и перед уходом она сказала, должно быть, самый дорогой в моей жизни комплимент: “Девочка! Я всю жизнь буду за тебя молиться”.

Так что не наружный вид квартиры Талей поразил меня в тот вечер, а тот какой-то несоветский дух их дома. Я сразу вдохнула буржуазный (в самом хорошем смысле слова) воздух. Кто бывал в этой квартире, тот поймет меня. Как-то сразу становилось ясно, что здесь живут не “серийные” люди, а совершенно “штучные”, и отношения между этими людьми не укладываются в привычные рамки социалистического общежития.

Меня встретили Ида – Мишина мама, элегантный Роберт – Мишин отец. Встретил меня Миша. Он был возбужден и, по-моему, немного нервничал.

На этот раз я разглядела его довольно отчетливо. Невысокого роста, щупловатый. Огромные глазища, в которых как бы отражаются сменяющие одна другую озорные мысли и идеи, совершенно великолепные выгнутые брови, акцентированный нос и неповторимая пухлая нижняя губа, которую он очень характерно выпячивал…

Разговор как-то сразу не заладился. Чувствовалась некоторая неловкость. Показали мне, как водится, всю квартиру, и я обратила внимание на висевший на стене портрет интересного мужчины. “Кто это? ” – поинтересовалась я. “Этоой отец, – сказал Миша, – доктор Таль”…

Только много позже я узнала, что отцом Миши на самом деле является Роберт, но считается доктор Таль. Это особая история – она подчеркивает нестандартность взаимоотношений в семье Талей. И к ней я вернусь обязательно…

Потом Миша вдруг сказал: “Мне Саша Замчук говорил, что Вы очень хорошо поете. У нас есть инструмент. Спойте что-нибудь… Пожалуйста”.

Сейчас я очень стесняюсь садиться за рояль или петь, и редко кому удается уговорить меня “помузицировать”. А тогда меня не надо было упрашивать. Я могла часами петь и играть, и никакая обстановка меня не смущала.

Я села и сыграла сначала свою любимую “ЭЛЕГИЮ” Рахманинова. Сколько раз впоследствии по Мишиной просьбе я играла эту вещь! Миша вообще обожал Рахманинова – он был, думаю, абсолютно созвучен его душевным настроениям.

И я помню изумленное Мишино лицо, когда он вдруг увидел и услышал, как молоденькая красивенькая рыжая девушка играет Рахманинова. Он смотрел на меня так, словно сделал какое-то невероятное открытие. И еще я спела тогда одну песню, которая стала для Миши во взаимоотношениях со мной своеобразным паролем – “Я сказал тебе не все слова… ”

Я сказал тебе не все слова -

Растерял я их на полпути.

Я сказал тебе не те слова -

Их так трудно найти…

Всякое между нами было и тогда, когда мы жили вместе, и тогда, когда уже не вместе жили, но вдруг раздавался откуда-нибудь из Буэнос-Айреса телефонный звонок, и в трубке непременно слышалось “я сказал тебе не все слова… ” А я и вправду думаю, что в нашей жизни он мне сказал не все слова, и я ему, к сожалению, тоже все слова сказать не успела…

Но, похоже, что я и впрямь не так уж плохо играла тогда и пела. Во всяком случае Миша часто говорил про меня, когда знакомил со своими друзьями: “Это моя жена. Если в компании находятся тринадцать мужчин, то двенадцать влюбляются в нее сразу, а тринадцатый – после того, как она садится играть и петь”…

Когда мы с моей приятельницей стали собираться домой, Миша сказал, что уезжает в Тбилиси на первенство СССР, и спросил, не дам ли я ему свой телефон и не буду ли против, если он мне оттуда позвонит. Я сказала, что не против. Но не могла предположить, что это невинное “Вы не против, если я Вам оттуда позвоню” превратится в настоящую ежедневную телефонную “бомбежку”…

Я была увлечена Хомским. Иногда мне кажется, что я – своего рода прибор, способный улавливать импульсы таланта или, во всяком случае, неординарности. Искра божья, дарованная таланту, могла порой разжечь и во мне костер, и этот костер разгорался по мере того, как я подбрасывала в него хворост своих фантазий. Мне свойственно наделять человека такими качествами, которые бы я хотела в нем видеть. Люди вроде меня часто становятся жертвами обмана, разочаровываются. Но в этом отношении Бог меня миловал… Не всегда, конечно, но хорошо, что не часто…

Паша Хомский был мной сфантазирован. Отношения наши родились в одночасье, но долгими не стали, очевидно, к счастью и для него, и для меня.

Пик наших отношений как раз пришелся на то время, когда Миша “бомбил” меня из Тбилиси. Но, может быть, именно эти его атаки и сыграли свою роль. Во всяком случае, когда он возвратился после чемпионата в Ригу, мои фантазии иссякли, и костер погас так же быстро, как и вспыхнул.

А с Мишей мы начали встречаться. Прошу прощения за это слово “встречаться”. Я не переношу этот ханжески-условный эвфемизм и выражение “встречаться” в данном случае употребляю в его чистом первозданном значении. Миша часто приглашал меня к себе домой, где меня привечали его мама и Роберт. Они были исключительными людьми, людьми высокой интеллигентности и безупречного такта. Общение с ними было для меня приятным, но далеко не простым. Дело в том, что