Дело №346 - Лариса Капицына

От страха у Егора Ивановича так сильно забилось сердце, где-то у самого горла, что он невольно схватился рукой за шею и выпустил дверь, которая сразу захлопнулась, может, от сквозняка, а возможно потому, что здесь все подчинялось этому мерзкому старикашке. Пока старик шел ему навстречу, Егор Иванович стоял с колотящимся сердцем, выставив перед собой портфель на манер щита, а когда тот подошел совсем близко, Тучков, плохо соображая, размахнулся и ударил его портфелем, потом еще раз, и еще – бил, куда придется, лишь бы попасть! – до тех пор, пока старик, прикрывая голову руками, не сполз по стене. Тучков остановился, посмотрел на портфель, отбросил его, потом посмотрел на свои руки, брезгливо вытер их о рубашку, распахнул дверь – она оказалась не заперта, и выскочил из подъезда.

На секунду зажмурившись от ослепившего его солнечного света, Егор Иванович оглянулся на окно на первом этаже и увидел за стеклом старческие патлы, свисающие вдоль уродливого морщинистого лица и злобно прищуренные глаза. Он опомнился и побежал, на этот раз не разбирая куда, лишь бы подальше от этого проклятого дома. Круг бесновался, мешал бежать, спутывал ноги. Сам не зная как, Тучков оказался на трассе. Метрах в тридцати он увидел шлагбаум железнодорожного переезда и уходящее вдаль полотно железной дороги. Егор Иванович отдышался и направился к будке дежурного. Но не увидел никого – все как будто вымерло, отвлекся на секунду, а потом случайно бросил взгляд влево и увидел ее – крепкую здоровую тетку в беретке. Он так и не понял, откуда она взялась, будто соткалась из воздуха. Она стояла и смотрела на него изучающе. Тучков остановился и стал смотреть на нее. Ему почему-то не хотелось к ней подходить, должно быть, сработала интуиция. Егор Иванович крикнул, не двигаясь с места:

– Как добраться до центра?

Тетка ничего не ответила и продолжала рассматривать его пристально, как дети рассматривают насекомых через увеличительное стекло, но в ее глазах не было ни любопытства, ни интереса, а было что-то бездушное, как у робота. Склонив голову набок, она шарила по Тучкову маленькими, заплывшими глазками, и как видно не собиралась отвечать. Егору Ивановичу вытер испарину со лба, потоптался на месте.

– Где у вас тут остановка? Мне срочно нужно в город… – неуверенно спросил Тучков и снова в ответ – ни звука.

Тетка пошла Тучкову навстречу, а приблизившись, по-хозяйски взяла его за руку и повела за собой. Она сделала это так уверенно, что Егор Иванович растерялся и какое-то время шел за ней послушно, как ребенок, но вскоре спохватился и стал выдергивать ладонь, которую она крепко сжала своей очень сильной, почти мужской рукой. Миновав будку дежурного, они вышли к железнодорожным путям, за которыми желтела лесополоса. За все время пути она не выпускала его руку и тянула за собой почти насильно. Когда он робко спросил, куда они направляются, она бросила не оборачиваясь:

– Молчи, дурак!

На железнодорожной насыпи рядом со знаком: «Берегись поезда!» они остановились – навстречу им, подавая громкий оповестительный сигнал, неслась электричка. Тетка вдруг взяла Тучкова двумя руками за плечи, повернув лицом к железнодорожному полотну, сказала почему-то, когда он дернулся:

– Погоди. Рано еще…

Поезд стремительно приближался.

За несколько секунд до того, как с ними поравнялся красный вагон локомотива, он понял, что она собирается вытолкнуть его на рельсы.

Егор Иванович выворачивался, крутился в ее руках как мог, но у нее была железная хватка – он никогда не встречал женщину с такими сильными руками! Он сделал обманчивый ход – покорно обмяк в ее руках, и она купилась, ослабила захват, а он рванул что есть мочи, перепрыгивая через рельсы, чуть ли не у самого носа электрички.

Поезд разделил Егора Ивановича и эту нелюдь. Он побежал по насыпи, в сторону, противоположную движению поезда. Когда прошел последний вагон, он оглянулся: нелюдь стояла на месте и смотрела на него, злобно прищурившись. Егор Иванович показал ей неприличный жест и быстро зашагал вперед, туда, где виднелся перрон железнодорожной станции. Его трясло, как в лихорадке, пот заливал глаза, но он не только не остановился, а даже ускорил шаг, все больше удаляясь от этой твари. Напоследок он обернулся и крикнул:

– Оставьте меня в покое, сволочи! – и гневно погрозил ей кулаком.

На станции он сел в автобус.

До центра добрался без происшествий, сев в хвосте салона, особняком от других пассажиров, чтобы не спугнуть их своим вторжением. Он больше не хотел ни в чем убеждаться. Он знал, что стоит ему подсесть к ним поближе, как они уставятся на него, будто он умер неделю назад и вдруг решил немного прогуляться, а потом скопом сойдут на ближайшей остановке. Пока автобус несся навстречу новостройкам, он сидел тихо, стараясь не привлекать к себе внимания, глядя в окно и с облегчением отмечая, что пустыри, грязные домишки и железная дорога остаются далеко позади.

До него доносились обрывки чужих разговоров: парень напротив Тучкова, сладко потягиваясь, обещал своему приятелю, сидевшему рядом, что приедет домой и сразу завалиться спать. У обоих были опухшие лица и красные глаза, должно быть из-за бурно проведенной ночи. Старуха в цветастом платье громко жаловалась соседке у окна, что «…у Васьки обострился ревматоидный артрит, и она уже неделю корячится на даче за себя и за того парня». Тучков мрачно озирал лица попутчиков, озабоченных заурядными житейскими проблемами, и задыхался от зависти. Он готов был поменяться местами с любым из этих ничем не примечательных людей, только бы не погружаться в липкий вакуум, только бы не ощущать пределы мерзкого Круга, от которого ныла голова и колотилось сердце. Он чуствовал себя жертвой чудовищной несправедливости и не понимал, почему выбор пал на него. Ведь согласно логике этого горе-проповедника из телепередачи, которому давным давно, еще в глубоком детстве, следовало посетить хорошего ортодонта, Егор Иванович получался аморальным эгоистом, который разрушает Среду или Материю, в общем, какую-то хрень изнутри. А Егор Иванович был категорически не согласен с такой формулировкой. Он не считал себя плохим человеком. Вовсе нет. Какой же он аморальный? Он не развратничает, не ворует, не подсиживает, никому не причиняет зла. Наоборот! В последнее время именно ему приходится терпеть унижения со стороны окружающих, мириться с их равнодушием, высокомерием и хамством. Правда, у него почему-то совсем не осталось друзей. Единственный человек, с которым Егор Иванович поддерживал приятельские отношения был тихий, интеллигентный электрик Юра, сосед со второго этажа. Егор Иванович ходил к нему раз в неделю, переброситься в картишки, а заодно потрендеть о политике, поучить его жизни (Юра был моложе на шесть лет и часто советовался с Егором Ивановичем по разным вопросам). Они отлично ладили, можно сказать, дружили. Но в последнее время Юра стал его избегать. Должно быть, потому что Егор Иванович нелестно отозвался о его жене, сказал как-то, что она, конечно, женщина заботливая, добрая, чаем всегда напоит и встретит приветливо, но уж очень некрасивая, больше смахивает на здорового, крепкого мужика, небось, рада до смерти, сердешная, что нашелся лох и взял ее замуж – с такими-то ручищами! – и еще пошутил, мол, понятно, почему Юра такой тихий. Юра посмотрел на него как-то странно, промолчал, но больше Егора Ивановича к себе не приглашал. Выходит, все же обиделся. Только причем же здесь Егор Иванович? Он ничего не придумал, не солгал, жена у Юры и впрямь не красавица. Так на что же тут, спрашивается, обижаться? А в общем, ему все равно, как она выглядит. Плевать он хотел на Юрину жену. Да и на Юру тоже.