Гипербола жития, или Удивительные, блистательные похождения двух Аяксов - Владимир Маталасов

– Ну тогда прими наши поздравления, отец! Живи долго и упорно!

– Благодарствую! – отозвался дед Пескарь, крякнул и дёрнул вожжи. – Но-о, милая, пошевеливайся!

– А велика ли деревня, отец? – поинтересовался Бабэльмандебский.

– Да как ведь тебе сказать, внучек. Велика деревенька наша будет, дворов на сто. Хоть и далече от цихвилизации-то, но имеется и свой клуб, и столовая. Библитеку имеем для приобщения к городской культуре, огромадный магазин. Я уж не говорю о детсадике, о школе-десятилетке, об медпункте. Всё у нас есть, как у людей полагается. Помолиться пожелаешь, душу облегчить, значит, пожалуйста – цельный храм выстроили.

– А как у вас здесь насчёт рыбалки? – поинтересовался Манюня.

– Ну так, как я понимаю, что раз вы на отдых прибыли, то без того, чтоб рыбалить, ну никак нельзя, вот. Рыбы тут, хоть пруд пруди. Карась, окунь, лещ, щука, сом. Раков – море. Хошь, на Шалунье рыбаль – это у нас речка так называется. Хошь – на озёрах. Их тут много по лескам да лужкам раскидано.

Вдали в лучах солнца засверкали церковные купола. Окрестность огласилась звоном колоколов.

– Загогулька ваша проживает на отшибе, на хуторе значит. Это от другого конца деревни километрах в полутора будет. Так что придётся вам, сынки-внучатки, пешочком, через всю деревню, в самый конец её шагать, да и там полчаса ходу. А я в этом конце проживаю. Явитесь, Фёкле – этой старой перечнице, передайте, мол, дед Пескарь кланяться велел.

Распрощались. По пути набрели на столовую. Решили подкрепиться. Зашли. Зал вмещал в себя около десятка столов. За одним из них, только что, расположились двое взрослых парней и один подросток. Как явствовало из их разговора, они являлись работниками птицефермы. Приезжие разместились неподалёку, через стол.

– Что будем заказывать? – спросила официантка – она же помощник шеф-повара, – подойдя к работникам.

– А шо есть? – полюбопытствовал один из взрослых.

– В меню всё указано! – ответила работница питания, равнодушно глядя в потолок.

– Не вижу её, меню-то! – озираясь по сторонам, развёл тот руками. – Давайте, братцы, меню искать.

– А правда, где же меня? – встревожился другой взрослый.

– Да вот же оне! – радостно воскликнул подросток, срываясь с места и подхватывая меню с дальнего стола.

– А-а! Ну это другой коленкор! – обрадовались работники.

К счастью у отдыхающих меню оказалось под руками. Выбор был невелик. На первое – щи «Колхозные». На второе – котлеты «Механизаторские» под гороховым гарниром «Симфония».

– «Пятая симфония Глазунова», – попытался сострить Манюня, прыснув от смеха в кулак. – Запьём всё это компотом… Как он тут? Ага! «Чистый родничок» называется. Другого не дано. В общем-то, не одобрямс, но кушать хотца.

– Васька! Шо толкаешься, медведь ты гималайский? – прозвучало замечание подростку. – Сиди себе смирно, не крутись.

– А гималайский медведь, это где он, Кось? – спросил Васька.

– В Гималаях.

– А что это такое?

– Горы такие.

– А где эти горы Гималаи?

– Ты разве не знаешь? – вытаращив глаза и перестав жевать, удивился Коська. – Ну ты даёшь! В Альпах, чудак! Чему только вас в школах учат!

– А Альпы где? – не унимался чересчур любопытный Васька.

– Гы! Спрашиваешь! Знамо где. В Эфиопии, а где ж им быть? Алиментарно! Учись, пока я жив.

Бабэльмандебский и Чубчик еле сдерживали смех. Они делали вид, что поглощены процессом приёма пищи.

А тем временем за соседним столом продолжался оживлённый разговор. Темы мелькали, словно калейдоскоп, одна за другой, проливая свет на разные жизненные проблемы и обстоятельства мелочного характера, но так необходимые для жизненного статуса существования.

– А что, Васька? Слабо насчёт кулачков с соседской пацанвой из Угореловки? – справился Коська у подростка. – Я слыхал, как они хвастали, что запросто закидают вас шапками.

– Это кто тебе сказал? Федька что ль, у которого брат сисьмологом работает? Пусть только попробуют! – В глазах Васьки мелькнули воинствующие огоньки. – Пусть! А мы эти шапки соберём, продадим, а на деньги от продажи купим бронепоезд и баян в придачу. Хотел бы я посмотреть на них апосля этого. Вот!

Затем разговор зашёл о работе. Взрослые парни, на правах наставников, взялись бранить Ваську за неподобающее отношение к ней.

– Неправда всё это! – оправдывался тот. – Как вы не поймёте! Я очень люблю работать. Очень! Но – недолго.

– Вот те на! – воскликнул Коська. – А если долго?

– То не очень! Организьм у меня больно уж слабый.

– Смотри, девки любить перестанут.

– Скажешь тоже! Меня все девки любят в радиусе ста метров. Она как!

Приезжие расплатились за обед и покинули здание столовой. На самой окраине деревни пред их взором предстала картина совершенно иного характера. На лавочке под забором, возле покосившейся избы сидел невзрачного вида мужичок. Он размеренно покачивался, вперив отсутствующий взгляд в одну точку, где-то там, над горизонтом. Был он в кургузом пиджаке и в ботинках на снос, в пожёванных брюках и помятой коричневой шляпе, съехавшей на затылок. Он улыбался, и весь мир улыбался ему. Над ним, сложив руки на груди, стояла дородная женщина-тяжеловес. Глаза её метали искры.

– Ну и каланча! – удивился Манюня. – Она ведь его сейчас одним пальцем пришибёт.

– Тихо будь! – одёрнул Иван Абрамыч. – Не ровён час, и нам перепадёт под горячую руку. Не смотри в их сторону!

– Ну что, опять скажешь? Мол, в выпимшем состоянии? – бранилась женщина. – На вид ты мужик вроде бы и ничего, так себе, но пользы от тебя, как от козла молока.

– Не треплись почём зря, женщина, гадюка ты этакая! Наскрозь тя вижу… И тихо будь, люди ведь кругом!.. – и мужик неприлично выругался.

– Это ты будь тише. Так материшься, что все окна матом покрываются.

– Сяводнь ча? Вторник шо ль? – язык мужика еле ворочался.

– Вторник, вторник! – Женщина отвернулась в сторону и произнесла куда-то в пространство: «Хотя точно знаю, что сегодня пятница!» – Ты где это изволил так нализаться с утра пораньше, дуралей, а? Я кого спрашиваю? Отвечай! Небось опять у Маньки? – Каланча подбоченилась и приняла воинственную позу.

– Ну чо раскорячилась, дура? У ней, кажись… Нет, я у ней больше по средам да пятницам гощусь… Знать – у Варьки… Самогон у ней градусов семьдисять пять будить.

Раздался громкий, глухой шлепок по затылку, за ним другой.

– Вот тебе Манька, вот тебе Варька! – приговаривала женщина, одаривая мужика подзатыльниками. – А вот тебе «семьдисять пять будить».

– Господи! За что? – взмолился тот. – Снизойди и ниспошли, а её, пираньюшку мою, прочь отжени!..

Что дальше было, приезжие уже не видели. Они были на полпути к хутору Фёклы Авдотьевны Загогульки.

– Мужик, явно, с рельсов сошёл, – подытожил Бабэльмандебский. – У него налицо половое влечение: его влечёт к полу.

– Но какова бабенция, а? – удивлялся Чубчик. – Один мой хороший знакомый всех женщин делит на две категории: женщин лёгкого и тяжёлого поведения. Женщина лёгкого поведения – это женщина, которая порхает, парит, скачет, кувыркается и так далее. Женщина тяжёлого поведения – это женщина с походкой лапчатого гуся, которая стучит кулаком по столу, ругается нехорошими словами и выходит из себя, куда подальше.

5. Знакомство друзей с деревенским укладом жизни

Курица – не петух,

тёща – не мать родная.

Хутор находился в полутора километрах от околицы. Стоял он на пригорке, в живописной берёзовой рощице, в стороне от центральной просёлочной дороги.

Поднимаясь по тропинке к избе, приезжие увидели стоявшую у калитки женщину в длинном платье и блузке. Это оказалась хозяйка дома Фёкла Авдотьевна Загогулька, сухая, жилистая сто двухлетняя женщина. Была она не по возрасту бодра и подвижна. Гостей встретила и приняла любезно и приветливо. Разумеется после того, как прочитала записочку от Кочергина—Бомбзловского.

– Надо так значит понимать, что на отдых, если я правильно поняла племянничка? – справилась она на всякий пожарный.

Получив тому подтверждение, хозяйка провела гостей в избу. Поступило предложение располагаться и отобедать. От обеда отказались, сославшись на то, что уже успели это сделать.

– Здесь, в избе, будете столоваться, – пояснила хозяйка, – а спать на сеновале, в сарае. Ну а ежели пожелаете в избе, то на печке место найдётся. Правда душно будет, жарко.

Сошлись на том, что для ночёвки лучше места, чем сеновал, и не найти.

Изба представляла собой деревянный сруб. Сени вели в просторную кухню, обустроенную русской печкой с лежанкой. Около окна стоял тёсаный стол с двумя лавками по бокам. В одном из углов размещался шкафчик с посудой, в другом виднелся образок с двумя лампадками по бокам.