В огонь - Валерий Терехин

– Зд-зд-рав-вствуй-т-те…

– Не трудись. Я знаю, что тебе трудно говорить… Ванечка, а ведь было у тебя какое-то другое имя… Ну, ладно, не хмурься, – закокетничала она, забыв про возраст и седину.

Грузчики, натаскавшиеся коробок с мороженой рыбой, курили у распахнутых дверц рефрижератора, исподволь протирая их обоих скользкими усталыми взглядами.

– Н-нам н-н-нужны н-новые ин-ин-инвойсы за-заме-место т-т-т-ех, – эту заранее заготовленную фразу он постарался произнести внятно и, протянул ей папку с файликами, в которые были аккуратно уложены исправленные декларации-сертификаты, перечеркнутые товарно-транспортные накладные, и счета-фактуры, – з-з-здесь об-об-об-раз-раз-цы…

Но главный технолог отеля ненавязчиво перебила, поглотив маслинами глаз:

– Муж у меня умирает, Ванечка… А ему в горсовете саблю казацкую подарили… Команда наша выиграла в Киеве кубок Украины… Он всё в спортзале баскетболистов тренировал, а мне из управлении звонили, ругались, что людей срывает со службы… И только вчера сказал, что у него… – И не договорив, женщина смахнула платочком увесистую слезу, навернувшуюся вместе с капелькой туши на щёку. – …Таможню харьковскую перетрясли… посадили тупомордых западенцев… Не знаю даже, кому передавать твой пакет… И с кем… Раньше муж этим занимался…

Она подержала в руках папку… и вернула ему назад:

– Ты поезжай лучше в Воронцовск… Прямо сегодня… Иди на вокзал, есть еще билеты в прицепной плацкарт… Через час отправляется…

«Вон оно что… Накрылся мой полулюкс».

– Извини, Олежек… Ванечка… не могу даже принять, чтоб помылся – негде. В номера́ нельзя… Дома муж лежит, там всё лекарствами заставлено. Серебро ему, бедняжке, вводят в вену, всё мучается, кричит, запах ещё этот… Что заснули, хлопчики! Швыдче, швыдче выгружайте, а то машина простаивает, а мне потом платить!.. Я сейчас с расходничками к директору поднимусь, а когда спущусь, чтоб всё закончили!..

Технолог-метрдотель смолкла и тревожно покосилась. Кивнув на прощанье, он молча повернулся и заспешил прочь.

«Опять кипятиться в вагоне. К вечеру сварюсь, изжарюсь на таврической сковороде… Ладно, бывало и хуже. Застать бы связника, а то под вечер старик лыка не вяжет…»

Дотрусив до железнодорожных касс, занял очередь и слегка отдышался.

«Успею и на этот раз. Хорошо, что позвонил ей сразу, и осталось время в запасе. Всё, похоронил себя прежнего в последний раз, больше мы с ней не увидимся. Правильно остерегалась, вон как грузилы зыркали. Перешерстят отель и посадят на твоё место смазливую гапку. Спасибо, и на том, что не сдала. А черт с ними, инвойсами, я же этот канал организовывал и на мне всё держалось. Не нравится что-то Мутнову, пускай сам рулит на Hond’е в Казачью Лопань…»

Расплатившись гривнами, зажал в ладони билет Залiзнiцы на поезд «Днiпропетровск – Воронцiвск» и, проскочив удушливую вокзальную духоту, заспешил на перрон. Часы пробили полдень, и в звоне курантов утонул голос дежурной, сообщившей предупреждение метеослужбы о резком ухудшении погоды и волнении на море.

Вспомнились вдруг из далёких семидесятых «Окна», гремевшие в дальнем Подмосковье и разогнанные в 72-м. Бобину старую с записью на магнитной плёнке типа А-2 прослушал в ДК «Текстильщик» один-единственный раз тридцать лет назад. «“Я думаю о чем-то, и оттого не сплю… Девчонка, девчо-онка, тебя я не люблю…” К вечеру буду у моря!.. Правильно сделал, что не взял с собой мобильник, а то сидел бы сейчас в другом вагоне, и везли бы меня в Беспеку, прямиком в Кiев через Днiпр-Славутiч…»

В дымчатой зыбке тепловоз тянул по ссохшимся рельсам тряский переполненный состав. Хлынувшая с неба солнечная лавина растирала жаркие занавески, которые, казалось, вот-вот затлеют. За окном расстилалась нескончаемая равнина, овеянная ветрами с уже недалекого Азовского моря. Сквозь замызганное стекло проплывали заколоченные хаты, развалившиеся мазанки, заброшенные коровники, поросшие ковылем кладбища с торчащими из сухостоя надолбами обелисков. Подсолнечник и зерновые были уже собраны и опустевшие поля располосовали линейки проржавелой ботвы. Битва за урожай оставила после себя усеянное лунками марсианское пространство.

«Martian landscape[21]… Как-то неудачно у них там всё вышло, в UFO. Были два брата, талантливых гитариста, один в UFO, другой в Scorpions. Шенкеры, кажись. И до 79-го, пока “Скорпионы” не пропихнули в хит-парады винил Love driver, гремело “ЮФО”. Альбом их 76-го года великолепный, No heavy petting, переписывали друг у друга, взахлёб слушали потрясные хард-рок-баллады. А потом что-то случилось, то ли “тарелки неопознанные” поразбивались, то ли вокалист спился. Ясно, что Микаэль Шенкер играет лучше придурковатого братца, Руди, или как его там, забыл… Это Фил Муг заломался у микрофонной стойки. Завалились тогда в бывший Союз, сразу после развала, наярились в Питер и прямиком на гала-шоу. Вокалист-НЛО-навт взял ноту “ля”, спрыгнул в зал к девочкам-марсианкам и сломал ногу… А продюсер у них в 76-м был опытнейший, Лео Лайонс, басист из развалившихся уже как два года Ten Years After… И у Nazareth их лучший альбом Loud’n proud продюссировал Рожер Гловер, только-только покинувший с Гиланом DeepPurple…

Хватит про это!.. Самому не надоело? Опять окунаешься в свой мир, никому кроме тебя не нужный. Контрактника из тебя не получилось, рэкетиром не взяли, из гитаристов сам ушёл, за правду драться устал… Так научись молчать, и перестань врать хотя бы самому себе!.. Милена не зря попрекает: “Ты совсем не умеешь общаться!..” А ты ей всё чинишь да ремонтируешь, кран-буксы меняешь и ковры перевешиваешь. Ванную для неё переложил заново. Старьё стесал скарпелью, покрыл акриловой грунтовкой, наложил штапелем клей “КаЭс” и налепил итальянской плитки, а трещины адгезийкой замазал. И смеситель фирменный подобрал и установил. Теперь вон как купается… Но всё делаешь молча, молча, и потому не люб… А зачем говорить, если ничего уже не изменить?.. Не до музыки сейчас, надо дело сделать, расплеваться с соратничками и сдать их Нагибалову. А молодняк здесь, на Украине, и так дохнет, без наркотиков и танков НАТО».

С тоской пережевывал страшную нелепую историю, услышанную в прошлом году по местной FM-волне. Балбес восемнадцати лет взял без спроса у отца старенький «Москвич», прихватил с дискотеки ещё молодняка, да так, что в салоне легковушки набилось вместе с ним десять хлопцев и дивчин и рванул по утреннему шоссе в Гуляй-Моль на дискотеку. А на развороте под спуск битком набитое престарелое авто сходу протаранило задний мост груженной запчастями фуры, водитель которой притормозил на обочине и закемарил.

«Как же достал их залихватский обычай за баранкой: по вечерам на хуторе близ Диканьки настоящий мужчина не зажигает фары… “Семеро погибли сразу, четверо живы!..” Захлёбывались, небось, от радости, эфэм-волновщики, что первыми выдали в эфир такую крутую и нфу. Обрыдло это всеобщее горе… Сюда бы холёного Мутнова в пиджаке от Versace и его зубодробительную хохлушку».

Вспомнилась супруга аппарат-гения, у которой лечил зубы на деньги оргкомитета. Как она, притираясь грудью, елозила на нём, меланхолично выскребая буром зубной нерв в недозамороженном дупле, а он, зажмурившись от невыносимой боли, сочинял про себя эротический фильм «Стоматологи» о женщинах-садистках.

«И ещё ватный тампон забыла за щекой, пришлось уже на улице выплюнуть…»

Растянувшись на жёсткой нижней полке, он вспоминал былое, чтобы заглушить саднившей сердце страх, час от часу нараставший.

«Старшая сестра-хозяйка… а, проклятье, все числю технолога по прежней должности… как-то обмолвилась, что первого мая, аккурат в день международной солидарности трудящихся кормила в последний раз генерала Крапилина, командующего ВВС ПрикВО, перед тем, как тот сел в тот проклятый злосчастный ИЛ-76. Откуда было знать новоиспечённому генералу, что в диспетчерской рубке на пульте авиадвижения два чудака в изрядном подпитии режут колбасу на закуску. Праздник у них плавно перетёк в обед, и прозевали “тушку”, то, бишь, ТУ-134, спешивший на посадку. А когда в воздухе на подходе к вэпэпэ[22] взорвались в яркой вспышке гигант и карлик, опомнились, успели вызвать военврача из 3-го управления, и тот вколол каждому диспетчеру в вену изрядную дозу чего-то такого… Через час медэкспертиза – и ничего, трезвые, как стёклышко. Так и гадают до сих пор, те, кто помнят – убийство это было или случайность. А нас тогда подняли по тревоге 2 мая в выходной день, зачитали приказ о проведении расследования и строго-настрого запретили распространяться о происшествии и не писать в письмах…»

Чувствуя, что клонит в сон, нащупал в сумке MP3-плеер, уткнул проводки с раковинками мембран в уши и блаженно погрузился в странный альбом группы Sweet – Identity crisis[23]. «Уже все перемёрли – и вокалист Брайан Конноли и ударник Ник Тэккер. В 82-м был их последний год. Конноли уже давно ушел и тогда Энди Скотт сделал еще одну попытку вернуть прежний успех. Лидер-гитарист сместил акценты, переключился на ритм-энд-блюз, вроде того, как играли Doors в “Los Angeles woman”. Всё равно развалились Sweet в том же 82-м, а альбом получился великолепный – грустный, ироничный в чем-то над самими музыкантами, над шоу-бизнесом, без хитов, но с изюминкой: играли своё и чужое. Последние альбомы великих рок-групп на грани распада подчас бывают не менее интересными, чем первые…»