Ночь на перекрестке - Жорж Сименон

 — Я, безусловно, сама показала бы вам этот тайник, комиссар. И прямо сейчас.

 — В самом деле?

Продолжая говорить, он сунул пистолет в карман, заметил, что флакон с вероналом наполовину пуст, подошел к двери, вставил ключ в замок и убедился, что ключ точно подходит.

Девушка встала. Грудь ее снова открылась, но это уже не беспокоило Эльзу. Она говорила, сопровождая слова порывистыми жестами.

 — То, что вы сейчас нашли, подтверждает уже сказанное мною. Но вы должны меня понять. Могла ли я обвинить родного брата? Признайся я вам в первый же ваш приход, что я уже давно считаю его сумасшедшим, вы сочли бы мое заявление просто скандальным. А между тем это правда.

Когда она говорила в порыве горячности, ее иностранный акцент становился более заметным и придавал какую-то странность любой ее фразе.

 — А пистолет?

— Как бы вам объяснить? Мы покинули Данию начисто разоренными. Но брат не сомневался, что при его образованности ему удастся занять в Париже блестящее положение. Этого не произошло, и его стали одолевать все более тревожные настроения. А когда он решил заживо похоронить здесь и себя и меня, я поняла — с ним творится неладное. Особенно когда он объявил мне о намерении запирать меня каждую ночь в моей комнате под предлогом, что некие враги могут напасть на нас. Вот и представьте себе, каково мне в этих четырех стенах при полной невозможности выйти отсюда, например, при пожаре или в случае любой другой катастрофы. От страха я перестала спать. Я была так напугана, словно меня заточили в подземелье. Однажды, когда он был в Париже, я вызвала слесаря, и тот изготовил мне ключ к моей двери. А иначе — хоть из окна прыгай. Так что ключ обеспечил мне свободу передвижения. Но этого мне было недостаточно. На Карла иногда нападало какое-то, я сказала бы, полубезумие. Он твердил, что скорее убьет себя и меня, чем примирится с полным финансовым фиаско. Как-то, во время очередной поездки брата в Париж, я побывала в Арпажоне и купила там пистолет. А из-за бессонницы запаслась вероналом. Так что, как видите, все просто… Но до чего же он недоверчив! Никто на свете не может быть более недоверчив, нежели человек, чей разум помутился, хотя все-таки сохраняет достаточно здравого смысла, чтобы понимать свое состояние… Ночью я устроила этот тайник.

 — Это все?

Грубость вопроса ошарашила ее.

 — Вы мне не верите?

Он не ответил, подошел к окну, отворил его, распахнул ставни и с наслаждением вдохнул свежий ночной воздух.

Шоссе казалось потоком чернил, который при прохождении машин озарялся лунными отблесками. Свет фар возникал где-то очень далеко, его было видно, быть может, километров за десять. Свет быстро приближался, наконец, словно циклон, налетал стремительный шквал плотного воздуха, гул, рокот, и красный огонек уносился, исчезая вдали.

Бензоколонки были освещены. На вилле Мишонне светилось только одно окно на втором этаже и по-прежнему, словно в театре китайских теней, за шторкой из сурового полотна виднелся силуэт кресла и сидевшего в нем страхового агента.

 — Закройте окно, комиссар.

Он обернулся. Эльза в плотно запахнутом пеньюаре дрожала.

 — Вы хоть теперь понимаете, как я волнуюсь? Вы заставили меня рассказать все… Только бы не случилось несчастья с Карлом! Этого я ни за что не хочу. Он мне часто повторял, что мы с ним умрем вместе.

 — Прошу вас, помолчите.

Мегрэ вслушивался в ночные шорохи. Он пододвинул кресло к открытому окну, поставил ноги на опорную перекладину.

 — Меня знобит, — сказала Эльза.

 — Наденьте еще что-нибудь.

 — Вы мне не верите?

 — Тихо, черт возьми!

И он раскурил трубку. С далекой фермы доносились неясные шумы, потом замычала корова, а из расположенной рядом авторемонтной мастерской слышались звонкие удары стальных предметов, затем загудел электронасос для автомобильных шин.

 — Я так доверилась вам! А вы вдруг…

 — Да что же это такое! Замолчите вы или нет?

За одним из деревьев на автостраде, недалеко от дома, он заметил едва различимую тень. «Видимо, один из инспекторов», — подумал Мегрэ.

 — Я голодна.

Он рассерженно обернулся и посмотрел Эльзе в лицо. У нее был совсем жалкий вид.

 — Если вы голодны, пойдите и поешьте чего-нибудь.

 — Я не решаюсь спуститься. Боюсь.

Он пожал плечами, снова прислушался и, убедившись, что снаружи все спокойно, вдруг решил сойти на первый этаж. Он уже знал, где кухня. На столе у плиты он нашел остатки холодного мяса, хлеб и початую бутылку пива.

Все это он принес наверх и поставил на пуф, рядом с чашечкой-пепельницей.

 — Вы злитесь на меня, комиссар.

Теперь она казалась совсем маленькой девочкой, которая вот-вот расплачется.

 — Мне, знаете, недосуг быть злым или добрым. Ешьте.

 — А вы-то сами не голодны? Наверное, ругаете меня за то, что я сказала вам правду?

Но он уже стоял к ней спиной и смотрел в окно. Г-жа Мишонне за шторкой склонилась над мужем и держала на уровне его лица ложку — вероятно, давала ему лекарство.

Эльза прихватила кончиками пальцев кусок холодной телятины и с удовольствием принялась его уплетать. Потом налила себе стакан пива.

 — Невкусно! — с отвращением сказала она, отпив глоток. — Но почему вы не закроете окно? Мне так страшно. Неужели в вас нет хоть капли жалости ко мне?

Внезапно он в сердцах захлопнул окно и с недовольным видом человека, готового не на шутку рассердиться, смерил ее недобрым взглядом.

Эльза побледнела. Ее голубые глаза закрылись, а правая рука, словно ища опоры, вытянулась назад. Он едва успел подскочить к ней и подхватить за талию.

Поддерживая Эльзу, Мегрэ приподнял ей веко, чтобы заглянуть в глаза. Свободной рукой он взял стакан с пивом, и поднеся его к носу, уловил горький запах.

На пуфе лежала чайная ложечка, которой он разжал Эльзе зубы, затем без колебаний вдвинул ложечку глубоко в рот, стараясь провести черенком по небу, коснуться глотки.

Лицо Эльзы судорожно исказилось. Тяжело дыша, она опустилась на ковер. Из-под век, словно невесомые, сочились слезы. Потом ее голова склонилась набок, и у нее началась сильная икота. Наконец манипуляции с ложечкой сделали свое дело — ее желудок освободился.

Мегрэ взял с туалетного столика кувшин с водой, смочил край полотенца и протер Эльзе лицо.

То и дело он нетерпеливо оборачивался к окну.

А она все никак не приходила в себя, только издавала слабые стоны. Наконец приподняла голову, потом встала, все еще нетвердо держась на ногах, растерянно огляделась, увидела испачканный ковер, ложечку, стакан.

Сжав голову ладонями, она несколько раз судорожно всхлипнула.

 — Значит, не зря я так боялась, сами видите… Они попытались отравить меня. А вы не хотели мне верить! Вы…

Они одновременно вздрогнули. Напрягая слух, оба застыли в неподвижности.

У самого дома, скорее всего, в саду, прогремел выстрел, за которым последовал хриплый крик.

Со стороны автострады послышался резкий, продолжительный свисток. Начали сбегаться люди. Кто-то дергал за решетку ворот. Через окно Мегрэ увидел огни электрических фонариков — инспекторы шарили лучами в темноте. Примерно в ста метрах, на вилле Мишонне, Мегрэ снова заметил хозяйку дома, поправлявшую подушку за головой мужа.

Услышав шум на первом этаже, комиссар открыл дверь. Это был Люкас.

 — Шеф!

 — В кого стреляли?

 — В Карла Андерсена. Но он не убит. Пожалуйста, спуститесь.

Оглянувшись, Мегрэ увидел Эльзу, сидящую на краю дивана. Уперев локти в колени и стиснув зубы, она зажала подбородок между ладонями. Неподвижным взглядом уставилась в пол. Тело ее сотрясала крупная конвульсивная дрожь.

7. Две раны

Карла Андерсена перенесли в его комнату. Следом за носилками шел инспектор, держа в руке керосиновую лампу с первого этажа. Раненый не хрипел, не шевелился. Когда его положили на кровать, Мегрэ склонился над ним и увидел полураскрытые веки.

Андерсен узнал комиссара, и это, казалось, принесло ему облегчение. Приподняв руку, он тихо спросил:

 — Где Эльза?

Она стояла на пороге комнаты, на лице — страх и выжидание, под покрасневшими глазами — синева.

Сценка была довольно выразительной. Карл потерял свой черный монокль, и неподвижность стеклянного протеза резко контрастировала с лихорадочно моргающим здоровым глазом.

Свет керосиновой лампы придавал всему оттенок таинственности. Инспекторы полиции прочесывали парк, под их ботинками хрустел гравий.

 — По-моему, его здорово задело, — вполголоса заметил Люкас.

Она это услышала, посмотрела на бригадира, все еще не решаясь приблизиться к Карлу, который пожирал ее взглядом и пытался приподняться на постели.

Вдруг Эльза громко разрыдалась, выскочила из комнаты, побежала к себе и, дрожа всем телом, бросилась на диван.