Ночь на перекрестке - Жорж Сименон

Жорж Сименон

Ночь на перекрестке

Глава 1

Черный монокль

Допрос Карла Андерсена продолжался уже семнадцать часов, когда наконец Мегрэ устало вздохнул и, отодвинув стул, поднялся из-за стола.

Сквозь незашторенные окна за это время можно было наблюдать, как сначала в полдень служащие осаждали кафетерии на площади Сен-Мишель, как их поток постепенно иссяк, а позднее, около шести часов вечера, люди заспешили к входам в метро, на вокзалы, и лишь некоторые завсегдатаи, расположившись в барах, неторопливо потягивали аперитив.

Сена покрылась легким туманом. По ней прошел буксир, светя зелеными и красными огнями и увлекая за собой три баржи. Отправился в рейс самый поздний автобус. Прошумел последний поезд метро. С улицы убрали переносные тумбы с афишами, и над входом в кинотеатр были опущены решетки…

Казалось, что печка в кабинете Мегрэ начала гудеть еще громче. На столе стояли пустые пивные бутылки, лежали остатки бутербродов.

В городе, должно быть, что-то загорелось — по улице с воем промчались пожарные машины. Полиция устроила облаву. Специальный фургон выехал из префектуры около двух часов ночи и чуть позже возвратился во двор полицейской тюрьмы, где и выгрузил свою добычу.

А допрос все продолжался. Каждый час или два, когда Мегрэ уставал, он нажимал кнопку звонка. Появлялся бригадир Люка, дремавший в соседнем кабинете, просматривал записи, сделанные комиссаром, и сменял его.

Мегрэ же растягивался на раскладушке и, отдохнув, с новой энергией принимался за допрос.

Здание префектуры давно опустело. Лишь в помещении полиции нравов еще оставался кто-то из сотрудников. Около четырех часов утра туда привели торговца наркотиками, и дежурный инспектор принялся его допрашивать.

Сену окутал молочно-белый туман, наступал рассвет, и свет нового дня освещал пустынные набережные. В коридорах управления раздавались шаги, звенели телефоны, слышались голоса, хлопали двери. Уборщицы начали наводить порядок в помещениях.

Положив зажженную трубку на стол, Мегрэ окинул задержанного неодобрительным взглядом, хотя в глубине души он не мог не испытывать к нему чувства уважения. Ведь его допрашивали семнадцать часов кряду! Перед этим у Андерсена вынули шнурки из обуви, сняли отстегивающийся воротник и галстук, изъяли все содержимое карманов.

В первые четыре часа его заставили стоять посреди кабинета, обрушив на него целый град вопросов.

— Пить хочешь?..

Перед Мегрэ стояла уже четвертая бутылка, и задержанный чуть заметно улыбнулся. Он жадно выпил предложенный ему стакан пива.

— Ты голоден?..

При допросе ему приказывали то сесть, то встать. До этого он не ел семь часов, да и в префектуре ему дали лишь один бутерброд.

Допрашивающих было двое, и они сменяли друг друга. Сменившись, они могли подремать, немного размяться, отвлечься от монотонного и надоевшего им допроса.

Но сдались именно они! Мегрэ пожимал плечами, искал очередную трубку в ящике стола, вытирал влажный от пота лоб.

Возможно, его удивило не столько физическое и моральное сопротивление этого человека, сколько тот факт, что в течение всего допроса он не терял присущих ему элегантности и изысканности манер.

Если представитель высшего общества, униженный обыском, раздетый, проведя целый час в отделе опознания в компании сотни других задержанных, пройдя процедуры фотографирования и измерения роста, перенеся при этом ядовитые шутки сокамерников, сохраняет присутствие духа и изысканные манеры — это ли не настоящее чудо?!

И уж совсем невероятно после многочасового допроса не стать похожим на самого заурядного бродягу.

А Карл Андерсен нисколько не изменился. Несмотря на помятый костюм, он сохранил свойственную ему элегантность, которую работники уголовной полиции редко могли наблюдать у своих клиентов. Причем это была элегантность аристократа, который всегда ведет себя непринужденно и надменно, что прежде всего и отличает тех, кто принадлежит к высшему социальному сословию.

Широкоплечий и тонкий в талии, ростом он был выше Мегрэ. Бледное продолговатое лицо с бесцветными губами. В левом глазу — черный монокль.

— Снимите его, — приказали задержанному.

Тот повиновался, слегка усмехнувшись. Монокль скрывал искусственный стеклянный глаз, неприятно поражавший своей неподвижностью.

— Несчастный случай?..

— Да, в результате авиакатастрофы…

— Вы что, воевали?

— Я датчанин и поэтому не воевал. Но у меня на родине был спортивный самолет…

Этот искусственный глаз на юном с правильными чертами лице так смутил Мегрэ, что он пробурчал:

— Монокль вы можете надеть…

Ни разу Андерсен не пожаловался — ни когда его заставляли стоять, ни когда забывали накормить и напоить. Со своего места Карл мог видеть уличное движение, проезжавшие по мосту трамваи и автобусы, наблюдать, как к вечеру проникали в кабинет розоватые лучи заходящего солнца, а теперь забрезжил свет апрельского утра.

Он по-прежнему держался очень прямо, без всякой позы, и единственным признаком усталости был узкий, глубокий круг, появившийся под правым глазом.

— Вы настаиваете на всех своих показаниях?

— Да, настаиваю.

— Но разве вы не осознаете, что они выглядят неправдоподобно?

— Я это понимаю, но все было так на самом деле.

— Уже не надеетесь ли вы, что вас освободят из-за отсутствия прямых улик?

— Ни на что я не надеюсь…

Появление легкого акцента указывало, что Андерсен устал.

— Желаете, чтобы я зачитал протокол допроса, прежде чем вы его подпишите?

Последовал неопределенный жест, словно светский человек отказывался от предложенной ему чашки чая.

— Все же я напомню вам его в общих чертах. Вы прибыли во Францию три года назад с сестрой Эльзой. Прожили месяц в Париже. Затем сняли деревенский дом у шоссе, ведущего из Парижа в Этамп, километрах в трех от Арпажона, на так называемом перекрестке «Трех вдов».

Карл Андерсен чуть заметно кивнул головой.

— Вы живете там три года в полном уединении, и местные жители всего лишь раз пять видели вашу сестру. С соседями вы отношений не поддерживаете. Вы приобрели машину марки «рено» устаревшей модели, которую используете для закупки продуктов на рынке Арпажона. Каждый месяц вы отправляетесь на ней в Париж.

— Да, это так! Чтобы сдать работу в компанию «Дюма и сын» по улице 4 Сентября.

— Ваша работа заключается в изготовлении образцов обивочных тканей для мебели. За каждый из них вам платят пятьсот франков. В среднем вы их делаете по четыре в месяц, то есть на две тысячи франков…

Андерсен вновь утвердительно кивнул головой.

— Ни друзей, ни подруг у вас с сестрой нет. В субботу вечером вы, как всегда, легли спать, заперев сестру в ее комнате, расположенной рядом с вашей. Вы объясняете это тем, что сестра очень боязлива… Допустим!.. В воскресенье в семь часов утра господин Эмиль Мишоннэ, страховой агент, проживающий метрах в ста от вас, входит в свой гараж и видит, что его новая шестицилиндровая машина последней марки исчезла, а вместо нее стоит ваш драндулет…

Неподвижно сидевший до этого Андерсен машинально протянул руку к пустому карману, где у него, видимо, обычно находились сигареты.

— Господин Мишоннэ, который вот уже несколько дней хвастался перед всеми своей машиной, думает, что это дурная шутка. Он направляется к вам, видит, что решетчатые ворота перед домом закрыты и звонит… Но тщетно. Через полчаса он рассказывает о своих злоключениях жандармам, и те идут в ваш дом… Ни вас, ни вашу сестру они там не застают… Зато в гараже они находят машину господина Мишоннэ, а на ее переднем сиденье — мертвеца, уткнувшегося в руль. Он убит выстрелом в грудь с близкого расстояния… Жандармы обнаруживают при нем документы… Судя по ним, это Исаак Гольдберг, ювелир из Анвера…

Подбросив дров в печку, Мегрэ продолжал:

— Жандармы опрашивают служащих вокзала в Арпажоне, которые видели, как вы с сестрой сели в первый поезд до Парижа… На парижском вокзале Орсэй вас обоих задерживают… Вы пытаетесь все отрицать…

— Я лишь заявляю, что никого не убивал…

— Вы также отрицаете, что были знакомы с Исааком Гольдбергом…

— Я увидел его первый раз в жизни в собственном гараже, обнаружив мертвым за рулем машины…

— И вместо того, чтобы позвонить в полицию, вы с сестрой сбежали…

— Я испугался…

— Вы ничего не хотите добавить к своим показаниям?

— Я рассказал все!

— Вы по-прежнему утверждаете, что не слышали ничего необычного и ночь с субботы на воскресенье?

— У меня очень крепкий сон.

Уже в пятый раз он повторял то же самое, и вконец измученный Мегрэ нажал кнопку звонка. В кабинете появился бригадир Люка.