Северо-Запад - Зэди Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я все время наталкиваюсь на нее.
– Наоми, прекрати.
– Она училась с нами в школе. В это трудно поверить.
– Правда? Почему? Наоми, прекрати это. Отойди от барбекю. Это огонь. Иди сюда.
– Не бери в голову.
– Извини, повтори, пожалуйста. Я слушаю. «Шар». Я совсем не помню такого имени. Может, это было во время нашего разрыва? Ты тогда встречалась со множеством людей, которых я никогда не знала.
– Нет, в школе я ее не знала.
– Наоми! Я не шучу. Так подожди: в чем вообще проблема?
– Нет проблемы. Никакой.
– Просто, по большому счету, это не очень…
– Сказала она и осеклась.
– Что? Наоми, иди сюда!
– Ничего.
Приходит с бутылкой Фрэнк, он в такой же степени искренен с Ли, в какой его жена бесцеремонна. Его лицо совсем рядом. От него пахнет дорогим парфюмом. Ли откидывается назад, чтобы ему было удобнее налить.
– Почему так получается, что все, кто учился в твоей школе, – криминальные наркоманы?
– Почему все, кто учился в твоей, – министры от тори?
Фрэнк улыбается. Он красив, его рубашка идеальна, его брюки идеальны, его дети идеальны, его жена идеальна, в руке у него – идеально охлажденный бокал просекко. Он говорит:
– Наверное, хорошо, когда можешь у себя в голове вот так вот разделять мир на две части.
– Фрэнк, прекрати дразниться.
– Ли не обиделась. Ты ведь не обиделась, Ли? Конечно, я уже разделен на две части, так что, представь себе, мне трудно думать таким образом. Когда у вас, ребята, появятся дети, они поймут, о чем я.
Теперь Ли пытается посмотреть на Фрэнка так, как, кажется, хочет он: как на проекцию некоего будущего для нее и для Мишеля. Цвет кофе, веснушки. Но если не говорить о капризах генетики, Фрэнк ничуть не похож ни на Ли, ни на Мишеля. Один раз она видела его мать. Елену. Она жаловалась на провинциализм Милана и советовала Ли покрасить волосы. Фрэнк принадлежит другому срезу мультивселенной.
– Моя теща в мудрости своей говорит, если хочешь узнать истинное различие между людьми, проведи тест патронажной сестры. Позвони в дверь, и, если люди внутри лежат на полу при выключенном свете, ничего хорошего от них не жди!
Мишель говорит:
– Не понимаю. Что это значит?
Натали объясняет:
– Люди иногда не хотят открывать дверь Марсии, они опасаются, что это связано с социальной работой или с органами социального обеспечения. Они преимущественно хотят исчезнуть с глаз. Если моя мать когда-нибудь позвонит в ваш звонок, бога ради, не валяйтесь на полу.
Мишель серьезно кивает, принимает этот совет близко к сердцу. Он не может воспринимать это так, как воспринимает Ли. То, как Натали постукивает пальцами по садовому столику и, говоря, смотрит на небо. Он не видит, что мы досаждаем им, и они хотят освободиться от нас, от этого старого обязательства.
Он никак не затыкается, он говорит:
– Эти люди, они лежат на полу. Они живут на Ридли-авеню. И как мы понимаем, все они вместе живут в незаконно захваченном доме на Ридли-авеню, возможно, четверо или пятеро девиц, которые работают на улице, подходят к дверям, звонят, и еще мы думаем, что несколько парней тоже. Может быть, сутенеры. Ты с этим каждый день сталкиваешься. Чего я говорю, ты и сам все знаешь. Каждый, каждый день таких людей видишь, да? В суде.
– Мишель, дорогой… Это все равно что на вечеринке спрашивать у доктора о родимом пятне у тебя на спине.
Мишель всегда говорит искренне, и странно, что именно это его свойство (которое Ли очень ценит, когда они вдвоем) так смущает ее на людях. Нат следит за движениями Спайка, который топчется на клумбе. Теперь ее внимание возвращается к Ли, и Ли принимает меры: безмятежная, чуть величественная. Неискренняя.
– Нет, мне интересно, продолжай, Мишель, извини.
– Этот другой, этот парень, он тоже из вашей школы. Он несколько недель назад попросил у нее денег на улице.
– Нет, все было не так! Он говорит о Натане Богле. Он продавал проездные. Вы знаете, как он это делает, вы видели, как он это делает в Килбурне, иногда Уиллздене?
– М-м-м.
Ли краснеет. Унизительно вызывать такое количество безнадежной скуки у старой подруги. Она вынуждена называть старые имена и лица в попытке разбудить ее интерес.
Фрэнк говорит:
– Богл? Это тот, который получил срок за импорт героина?
– Нет, это был Робби Дженнер. Он на год младше. Богл этим не занимался. Он ушел из школы, чтобы стать футболистом. Спайк, пожалуйста, не делай этого, детка.
– И что? Стал футболистом?
– Что ты спросил? О нет. Нет.
Вероятно, и Брейтон для нее больше не существует. Все прошло, осталось позади. Она, вероятно, так же удивляется тому, что училась в Брейтонской школе, как Брейтонская школа удивляется тому, что Нат вышла из ее стен. Нат – та девочка, одна из немногих из их дурдома в тысячу детей, кто преуспел, может, слишком, если вспомнить, откуда она. Чтобы жить вот так, ты должна забыть все, что было раньше. Иначе как вообще с этим справиться?
– Он был милым мальчиком. Его мать была сент-лушка. Или сент-лушианка?[12] Все наши матери знали друг друга. Такой хорошенький и такой озорник. Играл на барабане? Довольно неплохо. Он сидел рядом с Кейшей. Когда она была Кейшей. Я тогда очень ревновала, когда мне было восемь. Правда, Кейша?
Натали кусает ноготь, она ненавидит, когда ее дразнят. Она не любит, когда напоминают о ее собственной непоследовательности. Ли позволяет себе надавить чуть посильнее: лицемерие. Ли проходит мимо того места каждый день по пути в магазин на углу. Она видит его со своего заднего двора. Нат живет достаточно далеко, чтобы там не появляться. В любом случае все встречи происходят здесь, в доме Нат, потому что – а почему нет? Вы посмотрите на этот прекрасный дом! Ли краснеет, когда нехорошие слова лезут ей в голову, слова, произнесенные Шар: кокосовый орех. А потом говорит Мишель и находит идеальные слова:
– Ты изменила имя. Я забываю, что ты это сделала. Это типа: «Одевайся для той работы, которую ты хочешь, а не для той, которую имеешь». То же и с именами, насколько я понимаю.
Но для Ли это теряет всякий смысл, в особенности из-за удручающего «насколько я понимаю», он эти слова говорит только здесь, в этом доме, и это неловко. Натали широко открывает глаза. Она пытается изменить тему, в чем, кажется, ей всегда помогают дети.
– Мишель, ты мне тут можешь помочь:
