Северо-Запад - Зэди Смит

нужен. Указывает, орет. Если честно, мне это уже просто остоебенело. Чего тебе от меня надо? Чтобы я на колени встала?

– Нет, я… Я могу тебе помочь как-нибудь? Сделать для тебя что-нибудь?

Шар стихает, пожимает плечами, поворачивается, идет, пошатывается, чуть не падает. На ее хорошеньком лице закатываются глаза. Ли протягивает руку, чтобы поддержать ее. Шар грубо отталкивает.

– Возьми номер моего телефона. Пожалуйста. Я тебе запишу. Я работаю кое с кем, связи, много пожертвований, ну, через работу, ты понимаешь, это может быть…

Ли засовывает смятый конверт в карман Шар. Шар хватает пальцами лицо Ли.

– Не могу я больше. Не могу это взять.

Ли провожает Шар взглядом – та на нетвердых ногах переваливает через вершину и исчезает.

15

В автобусе маршрута 98 напротив сидит женщина с маленькой девочкой на коленях. Она показывает ребенку пачку развивающих открыток. Слон. Мышка. Чашка чая. Солнышко. Лужок с мумуками. Ребенку особенно нравится открытка с лицом человека. Это единственная открытка, к которой она тянется, хихикая. Умница Лусия! Ее толстые пальчики хватают открытку. Потом она с таким же остервенением хватает лицо матери. Нет, Лусия! Ребенок грозит расплакаться. Некоторые вещи – это люди, объясняет ей мать, а некоторые вещи – картинки, некоторые вещи твердые, а некоторые мягкие. Ли смотрит в окно. Дождь безжалостный. Самолеты вернулись в небо. Работа есть работа. Время перестало быть необъяснимым. Оно снова стало просто временем. Она взяла кое-какие книги с работы, из шкафа с литературой. Профессиональные организации предлагают профессиональную помощь. Это «все, что в твоих силах». Теперь наркоманам пришло время «самим принимать решения». Все говорят одно и то же. Все говорят одно и то же на один манер. Ли выходит на Уиллзден-лейн и сразу же идет быстрым шагом, но автобус подъезжает к ней и останавливается. Весь нижний этаж становится зрителями, когда она перевешивается через ограду у церкви. Рвет ее в основном водой, неотличимой от дождя. Эту церковь ее детства, где она была субботней брауни[11], переделали в апартаменты класса люкс, каждый имеет свою частичку изысканного витража. Собрание маленьких спортивных машин стоит перед церковью там, где раньше было кладбище. Автобус плетется в сторону шоссе. Она выпрямляется, отирает шарфом рот. Быстро идет, сжимая в одной руке идиотский зонтик, и дождь капает ей в рукав. Номер 37. У почтового ящика она быстро просматривает брошюрки, как послушная девочка, и прежде чем засунуть письма в щель, еще раз их проверяет.

37

Она надеялась найти другой метод. Бабушкино средство, которое можно потихоньку применить дома, состряпав его из доступных веществ в ванной. Все остальное обойдется слишком дорого. Все остальное отразится на их общем банковском счете. В Интернете она находит только моралистов и никаких практических советов, кроме старых страшилок из донравственного прошлого: ванна с джином и шляпные булавки. У кого сейчас есть шляпные булавки? Вместо этого она здесь, со старой кредиткой времен учебы в колледже. Странное место. Никакое. Мог быть дантист, мануальный терапевт. Частная медицина! Роскошные диваны, кофейные столики со стеклянной столешницей, приватность. Никаких записей в журнал. Никто не спросит:

А. Решение пойти на эту процедуру ваше собственное?

Б. Есть кто-нибудь, кто бы отвез вас домой после процедуры?

Тут есть девица, которая спрашивает у нее, не хочет ли она стакан воды, как собирается платить. Это всё. Деньги позволяют избежать отношений, обязательств. Тут все по-другому. Когда ей было девятнадцать, университетская медсестра все ей устроила. Она сидела на краешке больничной кровати с милосердной бывшей любовницей, обе в летних юбках, болтали ногами, как маленькие девочки, которых отругали родители, и больше всего их интересовало, как действуют анестетики.

– Мне казалось, он будто держит меня за руки и говорит десять, девять, восемь – и в следующую секунду – в следующую секунду – это уже сейчас, ты целуешь меня в лоб.

– Два с половиной часа прошло!

В своем роде откровение бо́льшее, чем путаные лекции о сознании, Декарте, Беркли.

Десять, девять, восемь…

Прошло два с половиной часа!

Ни одна книга не смогла бы ее убедить так, как ее убедил тот день. Десять, девять, восемь… небытие. Милосердная девица! Она сделала больше, чем от нее требовалось. Вот одно из преимуществ женской любви, того, что тебя любят женщины: они всегда делают гораздо больше того, что требует от них долг. Десять, девять, восемь. Возвращение к жизни. Поцелуй в лоб. И еще полустертая детская переводная картинка на стене перед ее глазами. Тигра, Кристофер Робин и Пух, все без голов. Свободная кровать в детской палате? Она помнит только десять, девять, восемь – безболезненная репетиция смерти. Полезно вспоминать в мгновения смертельного страха. (В маленьких самолетах, на больших глубинах.) В тот раз у нее была двухмесячная беременность. В этот раз – два месяца и три недели.

Секретарша, прихрамывая, шагает по комнате. Вывих лодыжки, трепыхается грубый белый бинт. Ли краснеет. Она стыдится перед воображаемым «некто», которого не существует в реальности, но который наблюдает за нашими мыслями. Она укоряет себя. Конечно, речь не шла о ее несуществовании, а о несуществовании другого. Конечно. Да, вот что я, конечно, имела в виду, о чем я хотела думать. О таких вещах думают нормальные женщины.

– Миссис Ханвелл? Не спешите, пожалуйста.

16

– Не имеет отношения? Ты это о чем? Как ты могла рассказать мне эту историю и не упомянуть головной платок?

Натали смеется. Фрэнк смеется. Мишель смеется громче всех. Он немного пьян. Не только от просекко в бокале. От величия этого викторианского дома, от размеров сада, от того, что он знаком с барристером и банкиром, от того, что он должен находить забавным то, что они находят забавным. Дети как сумасшедшие носятся по саду, смеются, потому что смеются все остальные. Ли смотрит на Олив, гладит ее со страстью, пока собака не одуревает от ласк и не соскальзывает с рук. Она смотрит на свою лучшую подругу Натали Блейк и ненавидит ее.

– Ли… вечно пытается спасать кого-нибудь.

– Разве это не твоя работа?

– Защищать кого-то вовсе не то, что спасать. И вообще, я в последнее время в основном занимаюсь рекламой.

Натали вскидывает одну голую ногу на другую. Длинные, черные, как ночь, скульптурные ноги. Наклоняет голову прямо к солнцу. Фрэнк делает то же самое. Они в профиль похожи на короля и королеву с древней монеты. Ли должна держаться тени чего-то, что Фрэнк называет садовой беседкой. Две женщины прищуриваются, глядя друг на дружку над простором хорошо ухоженного газона. Они раздражают друг