Морячка с Кавказа - Нина Александровна Иконникова

– Да ладно тебе, я не шучу. Немедленно откажись!

– Людочка, ты там насчет родителей узнавай, – не поддаюсь на провокацию. – Страшно мне за них, как они там? Живы ли они, сыты, не разбомбили ли их дом? Пожалуйста, выясни о них все, что сможешь.

– Я дозвонилась им три дня назад. Произошло какое-то чудо, что связь была. Так вот, они получили твою посылку с инсулином. Она, конечно, вскрытая, кондитерских изделий нет, но лекарство целое. Мамочка очень тебе за него благодарна. Знаешь, я думаю, наверное, придется мне самой ехать туда и забирать к себе.

– Подожди, там же война, куда ты поедешь? Должно же это когда-нибудь закончиться. Вот вернусь с моря, дом к лету расселим, получу квартиру, и заберу их сюда. А здесь так хорошо, спокойно. И ты даже не представляешь, сколько тут морепродуктов продается. Я никогда такого количества не видела и не ела. Ну, ладно, сестричка, до встречи. Хочу, чтобы ты знала: я очень люблю тебя. Ты у меня самая дорогая сестричка на свете, – мой голос предательски дрогнул. И я быстренько сворачиваю разговор, чтобы не разрыдаться в трубку. – Целую вас всех.

– До встречи. Я тоже тебя люблю. Виолка, береги себя, ты у меня одна. Нет, все-таки ты       – сумасшедшая.

Положив на этом оптимистичном выводе трубку телефона, пошла пешком к тете, мудро решив, что по твердой земле еще нескоро придется походить. Нет, как все-таки много хороших людей на свете: они принесли маме посылку. Ведь могли же просто выбросить лекарство или продать. Там наверняка сейчас нет ни аптек, ничего. И эти ампулы на вес золота. А то, что конфеты забрали, так будем считать, это за доставку. Пусть кушают на здоровье. И вообще, как в таком хаосе, в войну, может работать почта? И зря Людочка назвала меня сумасшедшей. Я совсем не сумасшедшая. Мне просто нужно выжить. Очень нужно. Потому что без меня пропадут и сын, и родители. У меня просто нет другого выхода.

И по большому счету, я счастлива, что есть работа, крыша над головой. Ведь счастье – это такое состояние души, когда ты позволяешь себе быть счастливой, с улыбкой воспринимая окружающий мир. Например, один счастлив от того, что купил хорошую машину, а другой плачет от счастья, когда любуется капелькой хрустальной утренней росы на цветке. Внезапно нахлынули воспоминания о том времени, когда я была искренне счастлива целых пять лет. Я тогда училась в Московском институте нефтяной и химической промышленности (сейчас это очень модная Государственная Академия нефти и газа).

1973 год. Легко сдав экзамены на «отлично», стала студенткой. Поступила в этот институт только потому, что папа, буровой мастер, хотел видеть во мне свое продолжение. В те годы там училось много детей партийных боссов. «Слуги народа» прекрасно знали, с какой трубы можно качать достаток, и пристраивали своих чад на денежные потоки, обеспечивая им в будущем безбедную жизнь.

Институт потряс воображение мое воображение. Он был больше похож на дворец из сказок: мраморный, величественный, с огромными аудиториями, коридорами, в которых все блестело. Я ходила по этому храму науки, разглядывая его затаив дыхание, все еще не веря, что стала студенткой. И, вдруг навстречу, по коридору идут студенты-африканцы с черными-черными лицами и в белоснежных рубашках. Увидев их, от неожиданности вжалась в стенку. Мои косички, с вплетенными бантиками, затрепетали от страха. Очень хотелось убежать куда-нибудь, но ноги от ужаса приросли к полу. Когда же африканцы приветливо улыбнулись, обнажив при этом белые зубы, от страха чуть не потеряла сознание.

Со временем познакомилась с ними, и узнала, что это отличные ребята, из хороших семей, умные, вежливые, воспитанные. Единственное, к чему никак не могла привыкнуть – к африканскому обеду. Иностранные студенты брали одну большую миску с борщом, накладывали туда второе блюдо, а сверху заливали компотом. И весело уплетали эту сборную солянку. Африканцы не понимали нашей пищи, но она им нравилась, и они съедали все до крошечки. Я же только глазки таращила на такие изыски.

Жила я в институтском общежитии, которое находилось сразу же за учебным корпусом. Общежитие было как в фантастическом фильме: восьмиэтажное зеркальное здание, в котором лифты были «плавающими», без привычных дверей, прозрачные, отделанные зеркалами, они постоянно медленно-медленно двигались. Комнаты для студентов очень уютные, на четыре человека, с ковровыми дорожками и шкафчиками с посудой. И даже своя туалетная комната с душем. В таких условиях я чувствовала себя принцессой во дворце.

Конечно, студентка из провинции все свободное время изучала Москву. Мама каждый месяц присылала по пятьдесят рублей, чтобы дочь, грызшая науку в далекой столице, не голодала. Мне, привыкшей дома к экономии, денег хватало с избытком: отличница, комсомолка и просто красавица получала еще и повышенную стипендию. Однажды попала на дневной спектакль во Дворец съездов на балет «Лебединое озеро». Следя за происходящим на сцене, наслаждаясь чудесной музыкой, ощущая, что попала в волшебный мир искусства. Когда начался антракт, все зрители куда-то начали выходить из зала. За ними пошла и я. Как вы думаете, куда идут зрители в антракте? Правильно, в буфет. Попав в шикарный театральный буфет, полки которого ломились от невиданных ею ранее деликатесов, растерялась. Когда подошла ее очередь, спросила у буфетчицы:

– Скажите, а что это такое? – показала на глиняные горшочки.

– Грибы со сметанкой.

– А это? – указала на блинчики, на которых сверху лежало что-то похожее на гранатовые зерна.

– Блинчики с красной икрой. Одиннадцать копеек за штуку.

Купив десять блинчиков, я тогда с такой жадностью их съела. Необычный вкус икры настолько мне понравился, что купила еще двадцать штук. Буфетчица упаковала блинчики в бумажный кулек, и я пошла в сторону общежития, мудро решив, что спектакль подождет. Помню, я шла тогда по шумным московским улицам, улыбалась прохожим и с наслаждением кушала невиданный до сих пор деликатес: красную икру. С того самого дня обязательно пару раз в неделю бежала во Дворец съездов на спектакль. А в первом же антракте спешила в буфет за блинчиками с красной икрой. И была безумно счастлива от такой роскошной, беззаботной жизни целых пять лет.

Улыбаясь от воспоминаний, вдруг, как бы увидела себя сверху, откуда-то с небес – по белому снегу в большом городе, освещенном уличными фонарями, идет одинокая маленькая женская фигурка. Я совсем одинока на этом свете. Наверное, так же одиноко чувствовала себя моя мама, когда в Отечественную войну, прячась от фашистов, собирающих молодежь для отправки в Германию, зимой в стужу сутки простояла в