Морячка с Кавказа - Нина Александровна Иконникова

вкусный аппетитный запах. Веселье в разгаре, вино льется рекой, поднимают тосты за молодоженов. Под ритмичную музыку танцуют гости. Единой семьей веселится вся станица. Смеются и бегают вокруг дети. Всю эту благодать освещает яркое, ласковое солнышко. Откуда-то слышен хрустальный шум реки с прозрачной холодной родниковой водой. Повсюду растут цветы, благоухая разными сладкими запахами – это рай на земле. Именно так выглядит рай. И я знаю, что живу в этом раю. Громко смеюсь во сне, и даже слышу свой заливистый смех. Словно эхо к моему смеху раздается веселое пение птиц. Не резкий крик чаек, нет, а волшебное пение. Так нежно они поют только на Кавказе.

Эти божественное звуки прервало что-то слишком громкое, неприятное – звонок будильника. Уже четыре утра, нужно идти на камбуз и ставить тесто. Тихонько встаю, чтобы не беспокоить соседку. Иду умываться. Смотрю на себя в зеркало, а лицо в слезах. Мне плохо здесь, как же мне здесь плохо! Я домой хочу, на свой любимый Кавказ, где красивые альпийские луга, целительный горный воздух, быстрые прозрачные реки и ангельское пение птиц.

8

В это время моей сестре Людочке, которая жила на Украине, дозвонилась соседка родителей Яхита Цугаева, работающая на телефонной станции. Добрая женщина сказала, что родительский дом разбомбили, и они теперь живут в подвале многоэтажного дома.

Люда на работе взяла отпуск и выехала за родителями в Грозный. Вместо двух-трех дней, она через Дагестан три месяца добиралась в родной город окольными путями. За это время сестричка навидалась таких ужасов, что до сих пор стынет кровь в жилах, когда вспоминает тот путь. Передвигаться можно было только ночью, и то ползком, потому что пули летели со всех сторон. Пропитанная кровью земля была усеяна трупами людей, и сестра в темноте постоянно натыкалась на чьи-то оторванные конечности. А ее щегольское кожаное пальто от передвижений на животе протерлось до самой подкладки.

Но она все-таки добралась в Грозный и нашла там родителей. Мама, измученная голодом и болезнью, уже не вставала, лежала под грудой тряпья. А папа каждое утро под пулями ходил к российским солдатам за семь километров от дома за тремя литрами питьевой воды. Это была военная норма питьевой воды на сутки для жителей города. Но не для того он брал воду, чтобы сварить кашку, или попить горяченького, а вскипятить маме на костре шприцы для инсулина. И когда родители увидели Люду, то закричали на нее, зачем она приехала, они тут умрут, и никуда не поедут. Но она, прошедшая круги ада, слушать их не стала и забрала с собой. Там, в подвале, не было дележки на национальность. Все были равны. И провожали моих родителей в мирную жизнь все, кто прятался в подвале от войны: русские, чеченцы, украинцы… Папин друг-чеченец дал им целую булку хлеба в дорогу со словами: «Последняя буханка. Простите, больше дать нечего».

Я еще не знаю этого, и, встав ровно в четыре утра, полусонная, бреду на камбуз, в очередной раз очень больно цепляюсь ногой за комингс – это такой высокий порог между отсеками. Он высотой тридцать сантиметров, и если я, сухопутная ворона, о них забываю, то тут же цепляюсь. От этого мои несчастные ноги по колени сбиты до кости, а кожа вся синяя. Штормит сильно, и я держусь за поручни. В прошлый шторм не удержалась, полетела на накренившуюся сторону парохода. От неминуемого падения и страшного удара меня спас капитан. Этот здоровяк поймал меня в полете, скажем, так, за секунду до перелома. И прижав к себе крепко, прошептал:

– Виолетта Федоровна, как вы вкусно пахнете хлебом.

Я, как, бездомный напуганный котенок, моментально отскочила от него. Если бы у меня была шерстка, она наверняка стала бы дыбом: мне этих ухаживаний не нужно. И вообще, я к такому обращению не привыкла.

– Да что вы меня так боитесь? Когда ходите по пароходу, всегда, я повторяю, всегда, держитесь за поручни. Иначе что-нибудь сломаете. А до берега, где есть больница, очень далеко.

Сказав это, капитан быстро ушел по каким-то своим делам. А меня до сих пор бросает в жар от воспоминания о том эпизоде. А вообще-то Владимир Иванович очень хороший. Он никогда не повышает голос, но его здесь слышат все. Капитан всем говорит «вы», а ко мне он обращается только по имени и отчеству. Нет у него хамства, спеси, он очень приятный человек.

Так, начинаю ставить опару на хлебушек. Интересно, сколько баллов шторм? Если больше семи, то сегодня вся команда будет лепить пельмени, или шинковать капусту и морковь на закваску. Здесь гулять и грустить некогда. Да, нет, вроде бы шторм утихает. Хотя в Тихом океане, как я поняла, никогда не бывает штиля, всегда штормит.

Занимаясь своим делами, думаю о том, какие все пароходы разные. Они такие же, как и люди – у всех разные характеры. Вот большой автономный траулер морозильный, сокращенно его называют БАТМ, он как вальяжный вельможа. Барин солидный такой, важный. А БМРТ, говоря человеческим языком, большой морозильный рыболовный траулер выглядит в моих глазах, как женщина со старомодным шиньоном. Это смешное сравнение из-за высокой трубы. Но самый трудолюбивый, конечно же, сейнер-траулер морозильный, сокращенно СТМ – это трудяга. Он как муж в хорошей семье, который тянет все проблемы на своих плечах. Так, за философскими мыслями, быстро пролетело время.

Уже время готовить завтрак, а Галки все нет. Начинаю волноваться, что же мне делать: готовить самой или ждать эту дамочку? Часы неумолимо отсчитывают время приближения завтрака. Эх, была – не была, нужно команде варить кашу на завтрак. Руки автоматически нарезают хлеб. Еще нужно сливочное масло, сыр, повидло. На обед обязательно разморозить мясо. Но это все закрыто. Да где же она? Неожиданно входит Дракон, он же боцман.

– Виола, моя жена приболела немного. Ты сегодня команде готовь сама. Хорошо? Справишься? – пряча от меня глаза, он смотрит куда-то в сторону.

– Да, конечно справлюсь. А что случилось, что-то серьезное? Может, ей врач нужен?

– Ничего страшного, – Дракон протягивает ключ от кладовой. – Вот возьми. Продукты бери, какие посчитаешь нужным. И никому не говори, что ты одна. Ладно?

– Хорошо. Но ты можешь толком объяснить, что случилось?

– Запой у нее, – внезапно произносит мужчина и в отчаянии садится на табуретку. – Я ее с собой в рейс специально беру, чтобы не спилась совсем. У нас же дети, и ее нужно держать под контролем, понимаешь?

Ох, ты елки-палки! С удивлением смотрю на этого прекрасного, работящего мужчину.