Великолепные руины - Джесс Уолтер

– «Самая лучшая и самая тихая гостиница с прекрасным видом, расположенная в горной деревушке». Как-то это длинно. И чересчур сентиментально.

Карло спрашивал, в каком смысле это название sentimentale?

– Слова и чувства – они как деньги. Раз – и ничего не стоят. Инфляция. Если ты скажешь про бутерброд, что он великолепный, смысла в твоих словах будет ноль. После войны все обесценилось. Слова и чувства теперь маленькие – но очень точные. Скромные, как нынешние мечты.

И Карло Турси послушался его совета. В шестидесятом году, когда Паскаль учился во Флоренции, Алвис Бендер приехал в деревню, поднялся по ступеням и встретил хозяина, сиявшего от гордости. Хозяин показал рыбакам и американцу новую вывеску: отель «Подходящий вид».

– И что это значит? – спросил один из рыбаков. – Пустующий бордель?

– Vista adeguate, – перевел Карло.

– Какой идиот станет говорить про свою гостиницу, что вид из нее просто подходящий?

– Bravo, Карло, – сказал Алвис. – Отличное название.

Прекрасную американку рвало. Паскаль сидел в полной темноте у себя в комнате и слушал, как девушку выворачивает. Включив свет, он взял со стола часы. Четыре утра. Юноша тихонько оделся и поднялся по узкой лестнице на третий этаж. Не дойдя до верхней ступеньки, он увидел Ди, прислонившуюся к дверям ванной комнаты. Девушка задыхалась. На ней была тонкая белая ночнушка, коротенькая, выше колен. Из-под ночнушки торчали такие длинные и гладкие ноги, что Паскаль остановился и дальше двинуться уже не мог. Американка была почти такой же белой, как ее рубашка.

– Простите, Паскаль, я не хотела вас разбудить.

– Это ничего.

Она повернулась к унитазу, и ее снова вырвало, но в желудке уже ничего не осталось, и девушка согнулась от боли.

Паскаль начал было снова подниматься, но остановился, вспомнив, что говорил Гвальфредо. «Подходящий вид» – не место для американки.

– Я буду звать доктора, – сказал он.

– Не надо, – ответила Ди, – все хорошо. – Она схватилась за бок и осела на пол. – Ой!

Паскаль помог ей вернуться в постель и выбежал на улицу. Врач жил в трех километрах отсюда, в Портовенере. Очень добрый старый dottore, настоящий джентльмен, он и по-английски умел. Раз в год этот врач перебирался через горы, чтобы осмотреть рыбаков. Паскаль сразу решил, кого пошлет за ним, – Томассо-коммуниста. Жена Томассо открыла дверь и отступила в глубь комнаты. Томассо натянул штаны с подтяжками, торжественно водрузил на макушку «ленинскую» кепку и пообещал Паскалю, что не подведет.

Паскаль вернулся в гостиницу. Тетя Валерия сидела в комнате Ди и придерживала девушке волосы всякий раз, как та нагибалась над тазом. Контраст между женщинами был разителен. У Ди – светлая прозрачная кожа, гладкие блестящие волосы. У Валерии – смуглое лицо, темные усики и рыжие пружинки волос.

– Ей надо пить, чтобы было чем блевать, – сказала Валерия.

На столе, рядом с романом Бендера, стоял стакан воды.

Паскаль начал было переводить, но Ди, кажется, слово aqua и сама поняла. Она взяла стакан и выпила воду.

– Простите, что я так вас побеспокоила, – сказала девушка.

– Чего она там бормочет? – переспросила тетя.

– Просит прощения за беспокойство.

– Скажи ей: такие рубашки только шлюхи носят. Вот за что надо извиняться! За то, что искушает моего племянника своими тряпками.

– Я не буду ей этого говорить!

– Скажи этой продажной свинье, чтобы уезжала, Паско.

– Хватит!

– Это ее Господь за такую рубашку наказал.

– Помолчи! Совсем на старости лет из ума выжила!

Ди Морей удивленно слушала эту перепалку.

– Что она говорит?

– Э-э… – Паскаль сглотнул. – Ей жаль, что вам плохо.

Валерия выпятила нижнюю губу.

– Ты ей повторил мои слова?

– Да, – ответил Паскаль. – Я все ей сказал.

В комнате стало тихо. Ди закрыла глаза, ее согнуло от нового приступа тошноты.

Спазм прошел, и девушка тяжело задышала.

– У вас такая милая мама.

– Она не мама. Она тетя. Tia Valeria.

Валерия подозрительно переводила взгляд с одного лица на другое. По-английски она не понимала ни слова, но имя свое разобрала.

– Надеюсь, Паскаль, что ты не женишься на этой шлюхе.

– Тетя!

– А твоя мать считает, что женишься.

– Хватит!

Валерия нежно убрала волосы со лба девушки.

– Что с ней такое?

– Cancro, – тихонько сказал Паскаль.

Ди не подняла головы.

Валерия задумчиво пожевала щеку.

– А-а, – наконец сказала она, – все с ней будет хорошо. Скажи этой потаскухе, что с ней все будет хорошо.

– Не буду я ей этого говорить.

– Скажи, – убежденно повторила Валерия. – Скажи ей: пока она живет в Порто-Верньоне, ничего с ней не сделается.

– О чем ты?

Валерия протянула Ди еще один стакан воды.

– Здесь никто не умирает. Дети и старики, это да. Но из тех, кто может плодиться, тут еще ни один не помер. Такое уж у этих мест старое проклятие: дети шлюх мрут как мухи, а сами они живут со своими грехами до глубокой старости. Если ты здесь вырос и не загнулся, значит, жить тебе еще никак не меньше сорока лет. Давай. Скажи ей. – Она похлопала прекрасную американку по руке и ободряюще кивнула.

Ди Морей поняла, что женщина хочет ей что-то сказать.

– Что? – переспросила она Паскаля.

– Это ерунда, – ответил Паскаль. – Сказки бабушек.

– Переведите! Ну пожалуйста, – попросила девушка.

Паскаль вздохнул и потер бровь.

– Она говорит, что молодые люди не могут умирать в Порто-Верньона. Ни один не умирать. – Он пожал плечами и улыбнулся. Надо же, какие идиотские предрассудки! – Старая магия… stregoneria… Старые ведьмы говорят так.

Ди Морей повернулась и взглянула на круглое усатое лицо Валерии. Старуха кивнула и погладила девушку по руке:

– Уедешь – умрешь, как шлюха. Ослепнешь, высохнешь и будешь скрести сморщенную детородную дыру.

– Большое вам спасибо, – по-английски ответила Ди.

Паскаля самого замутило.

Валерия наклонилась вперед и резко сказала:

– Е smettila mostrare gambe a le nipote, puttana. Хватит ногами тут светить, потаскуха.

– И я вам того же желаю, – ответила Ди. – Спасибо вам!

Через час, с рассветом, в бухту вернулся Томассо-коммунист. Остальные рыбаки уже вышли в море. Томассо помог доктору Мерлонги сойти на пристань и отправился в тратторию. Там Валерия подала герою премиальный завтрак. Томассо снял кепку и некоторое время сидел молча, преисполненный важности своей миссии. Но голод взял свое, и рыбак снизошел до еды.

Мерлонги был облачен в длинное шерстяное пальто, галстук он повязать не успел. На ушах топорщилась седая поросль. Старый доктор с трудом вскарабкался на третий этаж вслед за Паскалем и все никак не мог отдышаться.

– Простите, что мы вас побеспокоили, – сказала Ди. – На самом деле мне уже полегчало.

Доктор говорил по-английски куда лучше Паскаля.

– Какое же тут беспокойство? Всегда приятно пообщаться с красивой девушкой.

Он посмотрел ей горло и послушал дыхание при помощи стетоскопа.

– Паскаль сказал, у вас рак желудка. Когда вам поставили диагноз?

– Две недели назад.

– В Риме?

– Да.

– Они использовали эндоскоп?

– Что?

– Эндоскоп. Это такой новый инструмент. Вам в желудок должны были опустить трубку и сделать снимок опухоли.

– Я помню, мне врач в горло фонариком посветил.

Синьор Мерлонги пощупал ее живот.

– Вообще-то я должна в Швейцарию ехать лечиться. Может, там есть этот… скоп. Они хотели, чтобы я уехала еще два дня назад, а я вместо этого приехала сюда.

– Почему?

Девушка взглянула на Паскаля.

– Я должна встретиться здесь с другом. Он сам выбрал это место, потому что тут тихо. А потом я, наверное, поеду в Швейцарию.

– Наверное? – Врач тщательно прослушивал ее легкие, ощупывал живот, нажимал и постукивал. – Почему «наверное»? В Швейцарии лечат, вам надо туда.

– Моя мама умерла от рака… – Девушка закашлялась. – От рака груди. Мне было двенадцать. Так тяжело было на это смотреть! Даже не на саму болезнь, а на лечение. Никогда этого не забуду! Понимаете… – Она замолчала и сглотнула. – Ей отрезали груди. А она все равно умерла. Папа всегда жалел, что не забрал ее домой и не дал ей просто сидеть на крылечке и смотреть на закаты.

Доктор опустил стетоскоп и нахмурился.

– Да, лечение бывает тяжелым. Это нелегко. Но с каждым днем медицина совершенствуется. Придумывают новые средства. В Штатах… есть прогресс. Облучение. Химиотерапия. Сейчас все намного лучше, чем было при вашей маме.

– А прогноз для рака желудка? Он тоже улучшился?

Врач ласково улыбнулся ей:

– Кто вас лечил во Флоренции?

– Доктор Крейн. Американец. Он работает на киностудию. Наверное, лучше никого не найти.

– Да-да, – кивнул доктор, – конечно. – Он приложил стетоскоп к ее животу и прислушался. – Какие жалобы у вас были? На боль и тошноту?