Охота на льва. Русская сова против британского льва! - Дарья Плещеева

Они шустро покатили в сторону Петропавловской крепости, куда давно скрылась пролетка с британским шпионом. Андрей уже смирился с положением проигравшего, когда неожиданно заметил мелькнувшее далеко слева, у самого Каменноостровского моста, знакомое зеленое.

— Стой! — заорал не своим голосом. — Давай налево, живо!

— Что случилось, дружище? — изумленно уставился на него Долматовский.

— Извини, Давид, дело у меня срочное. Так что придется тебе со мной немного в сторону прокатиться, а уж потом в «Звезду» ехать.

— Ну, коли срочное… Мне торопиться некуда. Поехали. Может, развеюсь чуток… Мне сегодня к Вишневским, у них домашний концерт, а я… Веришь ли, ничего не соображаю! А если поехать домой да лечь спать, меня мой Спиридон к вечеру и пушкой не разбудит.

Прервавшаяся было погоня нежданно возобновилась, и Голицын воспрял духом. Вдобавок на очередном перекрестке, когда впереди блеснула гладь Обводного канала, зеленая пролетка снова повернула, явно направляясь в пригород по дороге на Петергоф. Андрей зорким глазом с удовлетворением отметил, что Рейли по-прежнему сидит в экипаже.

«Уж теперь я тебя не упущу! — азартно думал капитан. — Клещом на заднице сидеть буду!»

И едва не рассмеялся — про клеща ему рассказывал Денис Давыдов; речь шла об однокашнике, увивавшемся за знаменитой певицей Анастасией Вяльцевой.

Поездка продолжалась еще минут двадцать. Долматовского явно укачало, и он, устав вяло поддерживать беседу, похрапывал, развалившись во всю ширь сидения, так что Андрею пришлось положить его цилиндр и трость рядом, иначе они бы выпали из пролетки на первом же ухабе. Наконец зеленый экипаж впереди остановился возле крыльца двухэтажного особняка, имевшего весьма обшарпанный вид. Голицын тут же тормознул своего возницу, проследил, как Рейли постучался в дом и ему открыли. Тогда Андрей с облегчением выдал извозчику обещанный рубль, потом похлопал по колену Долматовского.

— Просыпайся, брат.

— Что, уже поймал кого? — Давид, не смущаясь, зевнул во весь рот, сладко потянулся и водрузил цилиндр на голову.

Андрей опешил: вроде он ничего Долматовскому о погоне не говорил. Но слухами земля полнится — нашелся, видимо, болтун, закинувший в светское общество столицы несколько слов о новой службе Голицына.

— Поймал. Личного брадобрея китайского богдыхана и трех одалисок турецкого султана.

Давид расхохотался.

— Одалисок отпусти, — посоветовал он. — Хлопот с ними не оберешься. А брадобрей мне бы пригодился…

Певец потрогал подбородок.

— По части одалисок ты у нас знаток, — подпустив в голосе зависти, сказал Голицын. — Прости, что завез тебя бог весть куда, жаль было будить. Увы, не смогу составить тебе компанию в «Звезде». Как-нибудь в другой раз?

— Да я не в обиде, все понимаю: служба у тебя такая.

Андрей возражать не стал — провоцировать Долматовского на расспросы было незачем. Служба и служба, пусть думает, что ему угодно.

— Честное слово, закончу это дело и обязательно тебя найду, — искренне пообещал он, спрыгивая на пыльную обочину.

— Договорились, дружище! — Долматовский вдруг полез во внутренний карман просторного летнего пиджака, достал портмоне, вытащил визитную карточку. — Вот, коли хочешь, приезжай вечером к Вишневским. Держи, адрес у них какой-то мудреный…

— Разберусь.

Голицыну не терпелось помчаться за Рейли.

Давид постучал тростью по облучку.

— Вперед, любезный, разворачивай, и на Невский, в «Звезду». Без ряды!

Лошадь пошла крупной рысью, из пролетки выпорхнула бумажка, которую Долматовский случайно достал из портмоне вместе с визитной карточкой господина Вишневского. Голицын подхватил бумажку на лету. Это оказалась газетная вырезка весьма пикантного свойства. Предлагались настоящие парижские и американские предохранители для мужчин: дешевые — резиновые без швов и дорогие — из рыбьего пузыря.

Голицын, сразу решив при возможности подсунуть бумажку кому-либо из сослуживцев, положил ее в карман, проводил взглядом пролетку и быстро направился к особняку, где скрылся Рейли. Привычный азарт охоты отныне полностью завладел мыслями капитана. Сейчас он был, наверное, не совсем человек — скорее пес-ищейка, плотно взявшая след добычи. Андрей прошел вдоль улицы до угла дома, порадовавшись, что здесь вместо заборов росли густые кусты сирени и боярышника. Благодаря им из окна капитана можно было бы заметить, только если точно знать, что он там стоит.

Однако вокруг отнюдь не городские кварталы, и потому улица была практически безлюдна, что делало наблюдение на ней проблематичным. Голицын торчал в кустах, будто обманутый муж, следящий за любовным свиданием жены. Песня по-прежнему была с ним — никуда не денешься, приходилось беззвучно бормотать:

Без сюртука, в одном халате,Шинель одета в рукава.Фуражка теплая на вате,Чтоб не болела голова…

«Кыш!» — гнал ее прочь Андрей, пытаясь отвлечься более творческим делом: он начал сочинять монолог об этом приключении для Давыдова. И ругал себя за то, что не взял на дело никого из младших чинов. Вдвоем даже неопытные филеры добычу не упустят.

Долго так продолжаться не могло, нужно было срочно искать другое место для засады. Андрей, почти не таясь, прошел мимо крыльца особняка, прочитал на ходу табличку «Улица Лифляндская, 12, дом В.И. Пашутина» и быстро переметнулся на противоположную сторону улицы, приметив там нечто вроде крохотного скверика. Место было явно самодельное: две низкие лавки на пеньках и стол из досок на козлах. Такие закутки в зарослях, на ничейных пустырях вдоль дорог обычно мастерили возчики фуража, крестьяне и другие ходоки — чтобы было где передохнуть, перекусить, махнуть по маленькой. Сейчас там было пусто. А как бы хотелось, чтобы сидели кружком, позволив себе четверть часа отдыха, извозчик, нанимаемый помесячно кем-то из здешних жителей, соседский дворник с метлой и огромным совком для навоза, посыльный из бакалейной лавки, почтальон, которого в штанах и рубахе из небеленого холста, дозволенной в жаркое время года форме, сразу можно опознать по кожаной сумке через левое плечо и темно-синей фуражке с черным околышем… Вот кто бы поведал много любопытного про дом Пашутина!

Голицын мысленно возблагодарил неизвестных мужиков за расторопность и основательность и удобно устроился на угловой скамейке. Отсюда вид на дом Пашутина был идеальным — и парадный вход, и все окна первого этажа, и даже полузаросшая травой тропка вокруг особняка. Просидев с полчаса, Андрей пожалел, что не захватил с собой ни воды, ни захудалого пирожка, — голод все сильнее давал себя знать, а съеденные пару часов назад пирожки казались теперь позавчерашним завтраком.

Он любил побаловать себя деликатесами, но мог и не есть сутками, если дело занимало все его мысли. Сейчас безделье и беспокойство, соединившись, породили голод. Его, наверно, следовало бы назвать нервным голодом или болезненным голодом, но Голицын был не силен в медицине.

Внимательно оглядев ближние заросли, он обнаружил, к собственной радости, светло-зеленые плети густой травы с мелкими белыми цветами-звездочками — мокрец! Это была забава детских лет, вполне съедобная и приятная на вкус травка. Во всяком случае, голод на некоторое время приглушит. Андрей покосился на пашутинский дом, перешагнул через скамью и опустился на корточки, выбирая растения посвежее на вид. Увлекшись, не сразу сообразил, что за спиной слегка потемнело, будто тучка на солнце нашла. Однако лучи светила по-прежнему пробивались сквозь листву, и Голицын понял, что одиночество его закончилось.

Продолжая делать вид, что собирает травку, капитан внутренне собрался и напружинился. Противника за спиной он, понятно, не видел, зато почувствовал движение воздуха и кувырком ушел вправо, легко вскочив на ноги. Это его и спасло от неминуемой гибели. Здоровенный детинушка, видать, слишком долго примеривался половчее шарахнуть не в меру любопытного барина дрыном по голове. Потому промахнулся и снес дрыном вместо головы куст сирени. Пока он разворачивался и замахивался для следующего удара, Голицын сам перешел в атаку и, как учили на тренировках, нанес детинушке «тройное оскорбление». Пнул в коленную чашечку его опорной ноги, заставив противника взвыть от боли и пошатнуться. Затем с разворота влепил ему ту самую великолепную французскую оплеуху (парень выпустил дрын и замотал оглушенной головой). Третий и последний удар — в пах — был самым жестоким. Детинушка издал совсем не грозный рык, быстро перешедший в стон, и сложился пополам на траве. Однако оказалось, что это только начало!

Чуть расслабившийся Голицын пропустил появление второго супостата и схлопотал от него настоящий боксерский хук в челюсть. Небо и земля для Андрея в одно мгновение поменялись местами, и все, что он сумел сделать, это продолжить движение вслепую на карачках подальше в заросли. Сзади выругались, чья-то сильная рука схватила его за лодыжку и попыталась вытащить из кустов. Тогда Голицын быстро перевернулся на спину и пнул свободной ногой обидчика наугад. И попал!