Самсон. О жизни, о себе, о воле. - Самсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Отлично.
– Как сам? Как здоровье? Что-нибудь еще требуется? – забеспокоился Пират.
– Нет, всего хватает. Ты мне лучше обрисуй ситуацию в целом. Ничего существенного не произошло?
Мы с моим преемником разговаривали общими фразами, не обсуждая ничего конкретного и не называя никаких имен, чтобы на случай прослушки телефона трудно было разобраться, о чем шла речь.
– Да пока вроде нет. Менты немного успокоились. Уже так не лютуют. Беспредел тоже поутих. Все ровно пока.
– Ты, если что, сразу ставь меня в известность.
– В первую очередь, Самсон.
– Ну, давай, Пират, не болей, – попрощался я со своим преемником и нажал на кнопку разъединения.
* * *
Спустя некоторое время после того, как поступила команда «Отбой» и большая часть арестантов отошла ко сну, я снова достал свою тетрадь, в которой начал писать свое, так сказать, послание к сыну. Сегодня я разговаривал с ним по телефону, слышал его голос, но эти несколько минут общения показались мне каплей в море, в море моей любви к нему…
Я пробежал глазами по уже написанным строкам и вдруг поймал себя на мысли, что пишу что-то не то, но тут же осек себя. «Буду писать то, что рвется из сердца, то, что сейчас у меня на душе. По крайней мере, это будет искренним. А если я начну подбирать слова, убирая, на мой взгляд, ненужные вещи, то может получиться действительно какая-нибудь сомнительная исповедь, больше похожая на попытку оправдаться перед сыном. Оставлю все как есть», – решил я и открыл новую страницу…
«Так многое хочется тебе сказать, сын, так многое хочется объяснить. В жизни много вещей, которые мы начинаем понимать и постигать только с возрастом, и нередко при этом наделав уже достаточно ошибок. Многие из них можно исправить, но многие так и остаются лежать на сердце тяжким грузом. Не зря же говорят – если бы молодость знала, если бы старость могла… И кто, как не родители, способны подсказать своему ребенку, как поступить в той или иной ситуации?
Признаюсь тебе честно, что, будучи ребенком, я сам частенько не слушался мать и всегда поступал по-своему, но у меня была другая жизнь. Та, прежняя жизнь, никак не может сравниться с сегодняшней, но, тем не менее, есть незыблемые законы, которые остаются навсегда, независимо от того, какой век на пороге или какой строй в стране. Страсть к деньгам или стремление к власти никогда не заменят таких понятий, как Честь, Совесть, Порядочность, Любовь… Они всегда останутся основой жизни, и именно от таких канонов нужно отталкиваться, следуя по жизни и совершая любые поступки. Как ни крути, большую часть своих человеческих качеств мы получаем как раз от родителей. Все остальное – это благоприобретенное, наносное. Если в детстве ты окружен любовью, то эта любовь останется в тебе навсегда и впоследствии выльется на твоих близких, жену, детей, а также вернется к родителям, когда они будут в преклонном возрасте. Если в юности взрослые начинают прислушиваться к твоему мнению, то ты начинаешь считать себя личностью и пронесешь это через всю жизнь. Безусловно, наше бытие состоит не только из общения с родителями. Рано или поздно мы попадаем в общество, и там приходится постоянно доказывать всем, кто ты есть на самом деле, но основой все равно служит родительское воспитание.
Мне не суждено было познать любовь отца, услышать его подсказки в жизни, так как он погиб, когда мне было полтора годика. Меня воспитывали мать и бабушка. Кто-то может подумать, что ребенок, воспитывающийся в семье, где нет мужчины, становится мягким, но это далеко не так. Здесь как бы палка о двух концах. Если к тебе с детства начнут относиться как к маменькиному сыночку, постоянно потакая капризам и жалея тебя за то, что ты растешь в неполной семье, то, наверное, ты и вырастешь маменькиным сынком. Но если тебе объяснят, что ты единственный мужчина в доме, то с раннего детства ты начинаешь чувствовать на себе ответственность, которая возлагается на мужчину. У меня было именно так. Жизнь в послевоенные годы была тяжелая, и нам приходилось ох как нелегко. Сегодняшнему поколению трудно даже представить, как можно было прожить без сотовых телефонов, телевизоров и компьютеров, не говоря уже о том, как можно было неделями жить впроголодь.
Но как бы тяжело нам ни было, мать всегда объясняла мне, что брать чужого, а тем более воровать, нельзя ни в коем случае. В ответ я кивал головой, хотя многое мне было непонятно. Рядом с нами жили соседи, глава семьи которых был начальником продовольственного склада. Они в отличие от нас жили безбедно. Их дети ходили в чистой одежде, ели досыта. Однажды я спросил у матери, почему бы нашим соседям не поделиться с нами, на что мать просто усмехнулась и, погладив меня по голове, сказала мне слова, которые я запомнил на всю жизнь. Чужие проблемы никого не интересуют, сынок. В жизни нужно надеяться только на самого себя. Позже эта жизненная аксиома еще не раз подтверждалась на моей собственной шкуре.
Как-то зимой мать заболела. У нее начался жар, и она не смогла встать с постели. Я позвал врача. Он осмотрел ее и сказал, что болезнь серьезная и для выздоровления нужен барсучий жир, который на базаре стоил немалых денег. Взять нам их, конечно же, было негде. Я долго мучился и думал, где найти деньги на лекарства матери. Но что мог десятилетний ребенок? Нет, у меня был один план, но в то время мне еще было боязно нарушить завет матери – не брать чужого. Дело в том, что я, как мальчишка, знал все лазейки не только в соседний огород, но и в сарай, в котором зажиточные соседи держали курей. Я мог бы забраться туда и, забрав одного из трех петухов, обменять его на базаре на банку с барсучьим жиром. В ту ночь я практически не спал, решая, как мне поступить. С одной стороны, я знал, что воровать нехорошо, а с другой, я не мог спокойно смотреть на то, как мать мучилась от своей болезни. Под утро я все же решился. Тихо выбравшись из дома, пробрался в соседский сарай. Потом, засунув в темноте петуха в холщовый мешок, стремглав понесся в центр города, где с рассветом должен был открыться базар…
Это была моя первая кража. Но почему-то в тот момент я не чувствовал себя вором, так как считал, что поступаю правильно. Ведь я своровал не для собственной наживы, а сделал это исключительно ради здоровья матери.
На все расспросы бабушки и матери, откуда взялось дорогое лекарство, я говорил, что попросил у одной добренькой тетеньки на базаре, и она мне дала. Через неделю мать поправилась, и, конечно же, догадалась, каким путем я добыл барсучий жир, поскольку разговоров о краже петуха было много. Как-то вечером она, укладывая меня спать, сказала:
