Самсон. О жизни, о себе, о воле. - Самсон

Спустя некоторое время после того, как я принял лекарства, появился Матрос. Его серьезное выражение лица говорило о том, что он чем-то не на шутку озабочен.

– Чего-то душновато у вас в бараке. Может, пойдем, прогуляемся, Самсон? – предложил Матрос.

Я понял, что ему просто не хочется вести разговор даже в пустом бараке – ведь, как известно, и у стен есть уши, а в зоне это правило доказывается как нельзя лучше.

– Ну что ж, пойдем, прогуляемся, – согласился я, и мы отправились на уже пустой плац, где только что проводилась поверка.

В это время там уже прогуливалось несколько десятков арестантов. Это был своеобразный вечерний моцион. По двое, по трое арестанты мерили плац туда и обратно, неторопливо обсуждая свои нехитрые проблемы. Кто-то вспоминал разные истории, приключившиеся с ними на воле, кто-то решал свои насущные проблемы, а кто-то просто мечтал о предстоящей свободе… Никто не мешал друг другу, каждый был занят своими мыслями, и поэтому тут можно было говорить открыто на любую тему. Администрация тоже не обращала на таких арестантов внимания, в отличие от тех, кто, например, решит уединиться за бараком или в другом неприметном месте. Опера сразу же подошлют кого-нибудь из своих стукачей узнать, о чем идет базар и не замышляется ли там какая-нибудь буза.

Стоило только нам с Матросом преодолеть первый десяток метров, как мой старый знакомый выпалил:

– В зоне намечается раскол.

Признаюсь честно, что внутри я весь напрягся, хотя, конечно же, виду не подал.

– Кто? – коротко спросил я, надеясь услышать предполагаемые кандидатуры.

Ответ Матроса меня не просто удивил, а по-настоящему ошарашил:

– Граф.

Я давно знал Матроса, и поэтому переспрашивать, насколько точна информация, не было смысла. Матрос был не из тех, кто сначала говорил, а потом думал. Да и вопрос был настолько серьезен, что ошибка могла стоить ему головы. Граф был без пяти минут вором в законе и ждал очередной воровской сходки, когда его коронуют. Совсем недавно он прибыл в зону, и я сам встречал его, как и положено человеку его ранга. Так как я был смотрящим за зоной, а двух смотрящих быть не может, я предложил стать ему смотрителем зоновского общака. Это второе по значимости положение на зоне. На человека с таким положением возлагаются немалые обязанности, и где-то даже больше, чем на самого смотрящего. Держатель зоновского общака имеет в своих руках немалые суммы и должен уметь правильно ими распорядиться.

Кроме того, в его распоряжение поступают все каналы поставки наркотиков с воли. Бывали случаи, когда именно на этом и заканчивалась воровская карьера очередного смотрителя. Не каждый сможет держать себя в руках, когда рядом столько «расслабляющего» зелья, начиная от водки и заканчивая высококачественным героином. Но Граф был тем человеком, который уже смог зарекомендовать себя как честный и порядочный арестант. Несколько воров уже дружно выдвинули его кандидатуру на ближайшее коронование, а это тоже о многом говорило, поскольку ни один вор не будет тянуть мазу за человека, которого не знает и в котором не до конца уверен.

Граф был относительно молодым вором, которому еще не исполнилось и сорока лет, но за свои годы успел сделать многое. Он, как и большинство авторитетов, прошел свой арестантский путь от самой малолетки до строгого режима. И везде, независимо от того, где он находился, Граф оставлял после себя только уважительное отношение сидельцев и недовольство администрации, которая старалась как можно скорее избавиться от очередного авторитета. Но все же Граф был авторитетом новой формации. Воровской мир уже давно разделился на воров новой и старой закалки. Старыми были законники, следовавшие заповедям воров, которые пришли из далекого «нэпа». Их так и прозвали – «нэпмановские воры». Они продолжали находиться в плену воровской романтики сталинских годов, когда преданность воровской идее ставилась превыше денег. Урка не смел не то чтобы ударить, даже обругать себе равного.

Но вот в начале девяностых для воровской идеи наступили смутные времена. Появилось другое поколение блатарей, которые с легкостью вживались в новые экономические условия жизни. Они были дерзки, многочисленны и для достижения своих целей не останавливались ни перед чем, подкупая несговорчивых и уничтожая непокорных. Большую часть своей воровской жизни я тоже был вором старой закалки, поскольку воспитывался среди воров того поколения. Я свято соблюдал традиции и именно поэтому почти всю первую часть своей жизни провел в тюрьмах и зонах. Но вот настало время, когда я наконец понял для себя, что те незыблемые традиции уже давно устарели. Многое из того, что так чтили старые воры, по сути, было уже никому не нужным. Пришло новое время, изменились взгляды, традиции, люди. Раньше, к примеру, только за один разговор с администрацией вора могли лишить всех прав. Сейчас же – совсем наоборот. Воры охотно шли на сговор с кумом, добиваясь для себя определенных поблажек. Пока был жив Советский Союз, воры представляли собой единое целое, не придавая значения размолвкам, которые происходили в воровской среде. Рассуждали просто – в какой семье не бывает ссор? Сейчас же стоило только кому-то выказать свое недовольство, как тут же его автомобиль взлетал на воздух или же его находили застреленным наемным убийцей. Лишать друг друга жизни в воровской среде стало делом обычным. И если раньше подобные случаи совершались открыто, на воровской сходке, то сейчас это делалось так, что никто не мог доказать ничьей причастности к гибели подельника. А безнаказанность, как известно, порождает беспредел.

Старый сходняк постепенно начал трещать по всем швам. Он походил на старую ветхую одежду, которую примерил на себя удалой молодец, вот оттого и трещит она в подмышках и расходится огромной прорехой между лопатками. Законников покидали все, кто не хотел больше ютиться в тесных бараках, кто желал свободы, денег и реальной власти. Они попирали один из самых незыблемых принципов старых воров – не иметь своего имущества. Каждый из новых воров хотел жить в роскоши и наслаждаться жизнью на свободе.

Эта скрытая война приобретала иногда вид лопнувшего чирья, и тогда в подворотнях находили трупы с рваными ранами на груди и размозженной головой. Но как бы я ни перестраивался, старые воры всегда вызывали у меня уважение, так как они следовали второму принципу вора в законе – не предавать. И никакое объяснение не могло послужить оправданием. Хотя иногда старики казались мне наивными в своей слепой вере. Разве не глупо, считал я, пропадать по тридцать лет в тюрьмах и колониях только потому, что ты вор? Я даже знал и таких, которые вообще отказывались выходить на волю после окончания срока. Таким самопожертвованием они напоминали мне факел, который, как кое-кому казалось, будет светить молодежи, пришедшей им на смену. Так фанатики сжигали себя на площадях, чтобы дать новую жизнь красивой идее.