Гончарный круг - Владимир Ионов

Михаил Лукич подошел поближе к машине. И верно, машина выжимала из земли глину. Да и глину-то еще какую! И брал бы Кондратий, а то давит там мышей из своей ямы.

— Э, э! Папаша! Ну-ко, подальше от техники! — прикрикнул на Михаила Лукича рабочий.

Откуда-то появился Митька Савелов с высохшим потом на лице. Шугнул народ подальше от машины и сказал рабочему для сведения:

— А этот вот и есть знаменитый-то мастер наш, — и показал на Михаила Лукича.

— Видать! — улыбнулся рабочий, оглядывая пьяненького «знаменитого мастера». — Ему и тем более подальше надо, а то руки в бур сует. Мы ведь и остановим, если поглядеть надо.

— Остановить, дядя Миша? — спросил Митька.

— Пущай вертит! — сказал Михаил Лукич и отошел к Макару. — Экой Митька-то у нас сегодня. Услуга парень, да и только!

— Это хорошо. Это нам ко времю. Митька! Савелов! — позвал Макар, и отвел парня подальше от народа, к мотоциклу. — Тебе давеча чего велено было?

— Рубахи с «петухами» привезти. Дак вот они: одна хоровая и две тацевальные. По размеру, а что?

— А председателя видал сегодня? Он тебе чего велел?

— Веранду в Доме культуры скоро освободят, а больше чего? Велел тут глядеть.

— И боле ничего он тебе не говорил?

— Ну, чтобы с гостями обходился…

— А чего же ты не обходишься-то?

— А как же мне еще-то обходиться? Рубахи привез, с верандой распорядился… Еще-то чего?

— Ладно… Трешница есть?

— Была где-то, а чего?

— В Стретенье-то был, есть там чего в магазине?

— Дак найдется для случая! — догадался Митька.

— Вот и лети! Привези одну!

— А пошто?

— Чего пошто? Не знаешь, пошто она бывает? Да прихвати там чего… Мы тута обождем.

Макар, конечно, не из московских гостей и особенно-то его слушать бы и не стоило. Однако, с ними болтается — еще скажет им чего не так, и опять от председателя выговор схватишь, как давеча. И Митька, не больно, правда, торопясь, завел мотоцикл. Макар подтолкнул его, наказал нигде не останавливаться, а сам вернулся к приятелю, сунул ему подмышку сверток с рубахами и подмигнул хитрющим глазом.

— Ой, мужики, что-то вы у меня в вираж заходите, — поняв в чем дело, упрекнул их Денис. — Будет вам сегодня от Матрены Ивановны.

— Што будет — все наше! — отмахнулся Макар. — Ты гляди, как она землю точит. А, думаешь, пригнали бы ее сюда, как бы не случай? Во! Дак можно по такому случаю добавить к давешнему? Давеча послебанная была да за Маргариту. А теперича сам бог велел — за гослинию!

— Ну, ясно! Было бы желание, а «случай» мужик найдет.

— А Денис-то у нас, Михайла, а? Понимает, гляди!

— Этот — да! — согласился Михаил Лукич. — Хороший парень, токо бы без этой штуки своей. Хуже пулемета она у его. Так руки и отвалятся, как застрочит.

— Ничего, привыкните потихоньку. — Денис обнял старика за худенькие плечи. — Вот будет у нас завтра свет, выгоним всех из дома, останемся одни — вы свое будете делать, я — свое, и чего-нибудь сделаем.

— А думаешь, я бы давеча без бани за круг не сел? Сел бы! Леший с ней со спиной-то! Не отвалилась бы. А не селося. Боязно. Чего вот она оборвалась вчерась? Кринка-то. Не пошла! Вот…

— Вы же сами ее смяли.

— Смял. Пухнуть начала дак… — Михаил Лукич поглядел на свою правую руку. Сухую, изношенную, вялую. — Вота какая уж стала! А была-то такая ли? Восьмой уж десяток… Скоко всего поприделано! Однех горшков поприверчено скоко! Да колхоз сорок лет на тех же руках. Да три войны. А руки-то все одне, без запасных… И чего бы хоть вам до прошлого года приехать? Знаешь, какие кринки вертел на спор с Кондратием? Што овсяный блин черепок-то. Сквозь видать! А отожгешь, бывало, такие-то — хошь благовест в их звони. А теперича щелкнешь ее — и што Матрене в зад, нехорошо сказать…

— Пошел панихиду петь! — протянул Макар. — Обожди помирать-то. Щас Митька прилетит, чай, привезет чего. А уж надо будет чего, дак сядешь и навертишь.

— Да нет… Художник, к сожалению, не вечен в своих возможностях, — проговорил Денис. — Это правильно, что нам надо было раньше приехать, раньше вас узнать, раньше показать людям то, что вы делаете… И как делаете! Но. Судя по вчерашним вещам, мы еще и сегодня не опоздали. Накрутите еще! Эка невидаль, правда, дядя Макар?

— Невидаль-то не эка, а така, коли она невидаль-то.

Черт! Тоже верно! — поняв смысл Макарова каламбура, сказал Денис. Золото старики, что на слово, что на руку!

От фермы они пошли в сторону старой кузницы, где лежали давно ошкуренные и местами отполированные штанами бревна. Судя по мусору, место это давно уже облюбовано колхозными мужиками для «случаев».

— Не прогнал бы мимо, шалапутной-от наш. Проскочит как к дому да разбудит тама… — забеспокоился Михаил Лукич и пересел повыше, чтобы повидней было дорогу.

— Не бойсь, Митька место знает! — обнадежил его Макар.

Старики продолжали говорить ворчливыми голосами про Митьку Савелова, про народ, что давеча торчал возле дома Михаила Лукича, а теперь торчит у диковинной машины. Спины им палило высокое еще, мутноватое от жары солнце. Бревна от этой же жары пахли своим последним, пока еще здоровым сосновым духом, хотя и слабым уже, потому что лежат они здесь не первый год и уже повыветрились, поусохли, но еще не успели запреть. И от черной кузницы, истомившейся от пекла, пахло старым, перегоревшим в копоть железом и сопревшим, рассыпавшимся углем очага.

Денис лег на бревна. Он глядел в усыхающую траву, торчащую у комлей, и почти не слышал говора приятелей, потому что думал о своем. Он вспоминал, что взялся за эту тему нехотя и лишь потому, что очень его просил отснять если не полную ленту, то хотя бы сюжет, редактор студии народного творчества. Он готовился к работе над фильмом о древней архитектуре, и в Пеньки заехал по пути в Ростов-Великий, буквально на день-два. Но вот уж и второй день на исходе и ничего практически не снято, а он не торопится. Почему? Да потому что понравились ему эти старики — озорник и балагур Макар и бесхитростный, хрупкий нутром дядя Миша, потому что увидел здесь, как древнее ремесло становится искусством, и надо теперь суметь передать это в коротком сюжете. А почему, собственно, в сюжете? Макар дал прекрасное начало для большой ленты. И есть ритм для всего фильма — ритм гончарного круга. Есть тема, есть ритм, есть настроение. Теперь нужен материал. Нужен характер — вот такой, как в рассказах Макара — горький, отчаянный, веселый. Характер безысходно талантливого человека… Талант безысходен? Если истинный, то очевидно! Иначе от него можно было бы избавиться — ведь так покойно жить бесталанным! Привычки меняются, навыки приходят и уходят, а что делать с талантом? Если он такая же потребность, как жить, кормиться, продолжать род? Говорят, талант вскармливается тщеславием… Нет, тут что-то не так… Безусловно не так! Тщеславие может быть свойством и бесталанных натур. Талант требует признания — это вернее. Как всякий врожденный инстинкт, он проявляется в полной мере лишь тогда, когда для него создаются условия… Вернее, это не инстинкт, это врожденная возможность, которая наиболее полно реализуется лишь в подходящих условиях. Хотя… Человек может творить и в безвестности, не сознавая своего права на признание… И это тоже талант. И тяжкий крест, и истинное счастье одновременно. Дебри. Дьявольская диалектика!

…Митька знал, где искать стариков. Он подрулил к кузнице, разгрузил обе пазухи. Закуску в свертке положил на бревна, водку аккуратненько поставил в тенек, на землю.

— Из ладошки пить-то будете? — хитро спросил он.

— Пошто из ладошки? А карман-от у тебя чего топорщится? Да тута вот пошарь, нету ли какой черепеньки? — Макар показал Митьке, куда сунуть руку под бревна, и тот достал граненый стакан, влажный от земли, замусоренный, со щербатым краем.

— Вона как объели. Это вчерась али сегодня утром. Ужо цельный был. — Макар выдул из стакана мусор, подал посудину Митьке. — На-ко, держи, плесну маленько. Да гляди, не объешь дальше край-то.

— Не, я не буду! У меня еще дел по горлышко.

— Уж будто и откажешься? А то дак и не дам больно хорошо.

— Только, что за ваше здоровье, если…

— Дак, уж коли за наше здоровье тебе выпить не жалко, давай плесну чуток. Ну-ко, вон с Михайлой, а мы с Денисом вдругорядь.

Митька деловито стукнул своим стаканом о стакан Михаила Лукича, оттопырил мизинец, запрокинул голову и выплеснул водку в открытый рот.

— Вона как! Хрясь — и тама!

— Это, чтобы она в нос не била. Работа у меня, сам знаешь, все с народом да с электричеством, дак чтобы не шибко пахло.

— Во, мать честная, как надо! Старикам-то поучиться у нонешних. Чего вот этот тянет, как мерин? Тянет, потом дохнет на горшок-от, тот и на сторону. Ну-ко, а ты, Денис?

— Я тоже по старинке.

В бутылке еще оставалось, и Митька еще раз показал свой прием. Остальным теперь трудно было сказать, несет от Митьки водкой или нет, но захмелел он быстро. Протянув ноги в сапогах и, уперевшись взглядом, прямым, как сосновый комель, куда-то дальше своих сапог, он стал медленно хвастать Денису, как у них с Леонидом Константиновичем ловко все получается в колхозе — и планы, и обязательства всякие, и по выходам на работу в среднем на колхозника. А все почему? А потому что у них с Леонидом Константиновичем душа болит о колхозе. Ну, и с народом, конечно, обиход надо знать…