Слава моего отца (Детство Марселя - 1) - Марсель Паньоль

- Это тоже очень интересно, - заметил отец.

- Мелочь! - ответил дядя. - Наша дичь - не будем обольщаться, - конечно, не королевская, но уж во всяком случае - обычная куропатка, кролик и заяц. Думаю, что найдем это в Эскаупре, - так, по крайней мере, говорил Мон де Папийон. Значит, в Редунеу мы спустимся на Эскаупре, затем пойдем вверх до подножия Тауме, который мы обогнем справа, чтобы добраться до Шелковичного источника. Там мы позавтракаем примерно в половине первого. Далее...

Но что следовало далее, я не слышал; я обдумывал свой план.

Мне необходимо было поставить вопрос ясно и добиться подтверждения того, в чем я был уверен, хотя уверенность моя несколько поколебалась: окружающие меня не обнадеживали.

О костюме для меня не упоминалось. Они, верно, думали, что для охотничьей собаки сойдет и то, в чем я хожу всегда.

Как-то утром я сказал пашей "горничной", что жду не дождусь "открытия охоты". А эта дрянь рассмеялась и ответила:

- Как же! Возьмут они тебя на охоту!

Мало ли что сболтнет этакая круглая дура! Я даже пожалел, что заговорил с нею. Но меня тревожило другое: отец как будто чем-то смущен и несколько раз ни с того ни с сего говорил за столом, что долгий сон необходим всем детям без исключения и что будить их в четыре часа утра очень вредно для здоровья. Дядя поддакивал ему и даже приводил в пример разных мальчиков, которые стали рахитиками или чахоточными, оттого что их каждый день слишком рано поднимали.

Казалось бы, цель этих разговоров - подготовить Поля к тому, что его не возьмут на охоту. Но у меня остался пренеприятный осадок и в душу закралось тягостное сомнение. Я собрал все свое мужество.

Прежде всего надо было удалить Поля.

Я дал ему сачок для бабочек и сообщил, что видел сейчас в глубине сада раненого колибри, которого легко поймать. Поля очень взволновала эта новость.

- Идем скорее туда! - сказал он.

Я ответил, что не могу с ним пойти: меня заставляют мыться в ванне, да еще с мылом.

Я надеялся, что он посочувствует мне и испугается, как бы и его не подвергли такой же пытке. Мой расчет оправдался: стремясь к колибри и спасаясь от ванны, он выхватил у меня сачок и исчез в кустах дрока.

Я вернулся в дом в ту минуту, когда дядя Жюль, складывая карту, говорил:

- Пройти отсюда двенадцать километров до холмов не так уж трудно, но все же это порядочный конец. Я храбро сказал:

- Завтрак поносу я.

- Какой завтрак?

- Наш. Возьму две сумки и понесу завтрак.

- Но куда? - спросил отец.

Вопрос этот меня сразил: отец явно притворялся, что не понимает.

Я решил идти напропалую.

- На охоту, - выпалил я и продолжал дальше без передышки: - Ружья у меня пет значит я понесу завтрак это же ясно вам он будет мешать и потом если вы его положите в ягдташ вам некуда будет девать дичь и потом я хожу тихо-тихо я изучил все про краснокожих я умею подкрадываться как команч и доказывается это тем что я всегда ловлю сколько хочу цикад и что я далеко вижу и один раз ведь это я показал вам ястреба да и то вы его не сразу увидели а потом у вас же нет собаки так что куропаток если вы их убьете вы их не разыщете а я же маленький я прошмыгну между кустами... И потом вот так пока я буду их искать вы настреляете кучу других... и потом...

- Поди сюда, - сказал отец.

Он положил свою большую руку мне на плечо и заглянул в глаза.

- Ты слышал, что говорил дядя Жюль? Надо пройти двенадцать километров до холмов! У тебя слишком маленькие лапки, чтобы так долго топать!

- Они маленькие, но крепкие. Потрогай: твердые, как дерево.

Он пощупал мои икры.

- Правда, мускулы у тебя хорошие...

- И потом, я легкий. У меня не такие толстые ляжки, как у дяди Жюля, значит, я никогда не устаю!

- Эй ты! - сказал дядя Жюль, радуясь возможности переменить тему разговора. - Мне не очень нравится, когда критикуют мои ляжки!

Но я не принял вызова и продолжал:

- Ведь кузнечики небольшие а прыгают гораздо дальше чем ты и потом когда дяде Жюлю было семь лет отец всегда брал его на охоту а мне уже целых восемь с половиной а он говорил что отец у него был строгий тогда это несправедливо что вы... И потом если вы не хотите меня взять я заболею меня уже немножко тошнит!

Протараторив все это, я подбежал к стене, припал к .ней головой, уткнувшись в сгиб локтя, и громко заплакал. Отец, растерявшись, молча гладил меня по волосам. Вошла мама и, ни слова не говоря, посадила меня к себе на колени. Я был в полном отчаянии. И пуще всего потому, что "открытие охоты" представлялось мне началом похода в Страну Приключений, оно уводило меня туда, где раскинулась еще неведомая мне гарига, на которую я так долго лишь глядел издали. Но особенно хотелось мне помочь отцу в предстоящем ему испытании: я бы забирался в самую чащу и гнал к нему дичь. Если бы он промазал куропатку, я бы сказал: "А я видел, как она упала!" - и, чтобы отец приободрился, торжественно принес бы заранее заготовленные перья, которые я насобирал в курятнике. Но всего этого я не мог сказать отцу, и любовь к нему, не находившая выхода, разрывала мне сердце.

- Вы тоже хороши! - сказала мать. - Сами же наговорили ему с три короба!

- Идти с нами для него опасно, особенно в день открытия сезона. На холмах будут еще охотники, кроме нас... Он маленький, из-за кустарников его но видно, чего доброго, подумают, что там дичь.

- Но я-то увижу ваших охотников! - кричал я сквозь слезы. - И, если я с ними заговорю, они поймут, что я не кролик!

- Ну хорошо, я тебе обещаю, что через два-три дня, когда я немного потренируюсь и мы пойдем не так далеко, я возьму тебя с собой.

- Нет! Нет! Я тоже хочу участвовать в открытии! Вот тогда дядя Жюль проявил редкостную широту души и благородство.

- Я, может быть, вмешиваюсь не в свое дело, - сказал он, - но, по-моему, Марсель заслужил право участвовать вместе с нами в открытии охоты. Ну, хватит тебе плакать. Он понесет наш завтрак, как и предложил, и будет чинно шествовать за нами в десяти шагах от ружей. Согласны, Жозеф?

- Если вы согласны, то и я не против.

Я чуть не задохнулся от слез, по теперь я ревел от благодарности. Мать нежно погладила меня по голове и расцеловала в обе мокрые щеки. Тогда я подпрыгнул, вскарабкался на дядюшку, как на дерево, и прижал его большую голову к моему бьющемуся сердцу.

- Ну успокойся, успокойся! - повторял отец.

Влепив дяде Жюлю два звонких поцелуя, я с маху прыгнул на пол; затем чмокнул ладонь отца и, подняв руки над головой, исполнил танец диких, завершив его прыжком на стол, откуда я щедро рассыпал воздушные поцелуи публике.

- Только не нужно говорить об этом Полю, - сказал я потом - ведь он еще маленький. Он бы не мог идти в такую даль.

- Эге-ге! - сказал отец. - Так ты собираешься лгать брату?

- Я не солгу, я просто ему ничего не скажу.

- А если он сам об этом заговорит? - спросила мать.

- Тогда я солгу, потому что так надо для его же пользы.

- Он прав, - сказал дядя и, пристально посмотрев мне в глаза, добавил: Сейчас ты сказал очень важную вещь. Смотри не забудь: лгать детям можно, когда лжешь для их пользы.- И он повторил: - Смотри не забудь это!

* * *

За обедом я не в состоянии был прикоснуться к еде, несмотря на замечания матери. Но дядя вскользь упомянул о завидном аппетите охотников как о характерной черте этой особой породы людей, поэтому я поспешил съесть свою отбивную и попросил себе еще картофеля.

- С чего это ты вдруг набрал столько картошки? - удивился отец.

- Набираюсь сил на завтра.

- А что ты завтра предполагаешь делать? - участливо спросил дядя.

- Ну как же, пойду на открытие.

- На открытие охоты? Так ведь зто будет не завтра! - воскликнул он. Завтра же воскресенье! Неужели ты думаешь, что в день праздника Христова дозволено убивать божью тварь? А для чего тогда, по-твоему, обедня? Ах да, добавил он, - в вашей семье все безбожники! Вот почему ребенку приходит в голову дикая мысль, что можно открывать охоту в воскресенье!

Я растерялся:

- А когда же это будет?

- В понедельник... послезавтра.

Это была обескураживающая новость; муки ожидания продлятся еще один день. Что делать? Я покорился, хоть и очень неохотно, но не возразив ни словом. Дядя Жюль объявил, что он с ног валится, до того сонный, и все пошли спать.

Когда мама подоткнула со всех сторон одеяло Поля, она поцеловала меня, пожелав спокойной ночи, и сказала:

- Завтра я дошью ваши новые индейские костюмы, а ты тем временем будешь делать стрелы. А к полднику у нас абрикосовое пирожное со сбитыми сливками.

Я понял, что, суля это пиршество, она хочет подсластить мое горькое разочарование, и нежно поцеловал ей обе ручки.

* * *

Но едва она вышла из комнаты, как Поль заговорил. Я не мог его разглядеть, мама погасила свечу. Голосок его звучал холодно и спокойно:

- А я знал, что они не возьмут тебя на открытие. Я лицемерно ответил:

- А я никогда и не просил. Детей на открытие охоты не берут.