Иванкино детство - Иван Паластров

Иванкино детство

Иван Паластров

© Иван Паластров, 2016

ISBN 978-5-4483-3542-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мое село

Мое село было основано во времена Демидовых. Место было выбрано красивое, на небольших холмах – угорах, с небольшой речкой Течей. Село было большим, основные улицы тянулись вдоль берегов речки с небольшими примыкавшими улочками и проулками. Было много каменных домов и большая церковь. Когда-то село было богатым, но революция распорядилась по своему, церковь закрыли и богатых крестьян разорили, отобрав у них все дома и землю. В селе провели коллективизацию и организовали три колхоза. Но вскоре их объединили в один. В общем, как и по всей стране в те далекие времена. В колхозе, после войны, было большое хозяйство: были коровы, свинарник, птичник, овчарня и свой огород для овощей.

Люди конечно работали за трудодни и им доставалось то, что не забирало государство, а не забирали самую малость, чтобы как-то прокормиться. Недавно закончилась тяжелая война и в стране было тяжело всем. Народ понимал это и старался помогать стране как мог. Правда, жизнь потихоньку налаживалась, и жить становилось легче. В селе была школа-семилетка, кто хотел учиться дальше – учились в районной школе. Многие оставались и шли в колхоз работать. После семилетки было нам по 14—15 лет.

Дальше я постараюсь описать наше детство, в то далекое время в селе.

Изба

Как известно, деревенское жильё это изба. Избы разные, есть большие – пятистенники и меньше, всего с одной комнатой. Но во всех домах есть русская печь. Если дом большой, печь делит его на две половины, в одной стоит стол с широкими скамьями вдоль стен, середа и горница. В первой комнате обедали и делали какие-то хозяйские дела, иногда кто-нибудь отдыхал на широкой лавке после обеда. В горнице обычно стояла кровать большой сундук и шкаф, в котором хранились наряды и белье. Сундуки были окованы железными полосами и с запором в виде замка, может внутреннего или висячего. В горнице всегда пол застлан домоткаными половичками и в ней всегда чисто, на то она и горница. Между этими комнатами на ширину печи была кухня, которая называлась – середа. Я думаю, что такое название кухни от слова середка, печь-то стоит посередке избы. На середе готовили, стряпали и пекли. От печи до стены, по верху, всегда есть широкая полка, на нее ставили емкость с мукой и квашню, так как наверху всегда тепло. Муку просеивали в этой емкости ситом. Ну и еще ставили какие-то вещи, нужные на кухне. На середе тоже была широкая лавка, на которой стояли ведра с водой и небольшой столик. Чугуны и вся утварь, в которой готовили, стояла под шестком1 печи. Под печью был, так называемый, боров, это пустое пространство, где иногда зимой жили куры. Рано утром хозяйка затапливала печь, доставала квашню и из теста делала ковриги или калачи хлеба. Когда нагорали угли, пекла лепешки или блины, для завтрака семьи. Когда дрова в печи сгорали, угли сгребались в угол печи в загнетку2, и садили хлеб. Так же ставились чугуны с каким-нибудь варевом, хлеб, испекшись, вынимали, а чугуны оставляли в печи до обеда. За это время все, что в чугунах или гусятницах, натомится и распарится в печи до такой степени, что когда ели, шел такой вкусный дух и все таяло во рту.

Наверное, еще ничего не придумали лучше русской печи для приготовления пищи. Ее не заменят никакие духовки и мультиварки. Сейчас печь ушла в прошлое, и уже в ней не готовят, и наши дети и внуки не узнают, какие вкусные были блюда, приготовленные в печи. Так же нет теплее нашего, деревенского дома, обогретого русской печью или любой другой кирпичной печкой. В деревенском доме всегда был здоровый дух.

Старая пожарка

На самом высоком месте села, рядом с церковью, была пожарка. Так мы называли пожарную часть. Пожарка была построена еще задолго до революции, место было выбрано не случайно, оно было в самом центре села на макушке холма. Помещение пожарной было кирпичным, в нем была сложена печка, и в углу стояли нары. Вплотную к помещению стояла высокая каланча и навес, под которым стояли на повозках бочка с водой и насосная помпа. Бочка была деревянной и большой, помпа же была из какого-то цветного металла и была всегда начищена до блеска и горела как самовар. На каланчу вела крутая лестница на смотровую площадку. Сзади пожарной была конюшня с парой сытых лошадей: одна для бочки, вторая для помпы. Пожары в селе случались редко, но случались и, как правило, летом. Тогда пожарные быстро запрягали лошадей и с колокольным звоном мчались на пожар. На каланче был свой большой колокол, в него тоже звонили, чтобы предупредить народ о пожаре. Нам, мальчишкам, нравилось приходить в пожарную зимой – там всегда было натоплено и нам иногда разрешали залезть на каланчу. Мы с восторгом смотрели сверху на село, это было так здорово! Сидели на нарах и играли в подкидного дурака или еще в какую-то игру. Летом же у пожарной на лавочке всегда сидели мужики или старики, не занятые на работе. Все это продолжалось до тех пор, пока в колхозе не появилась пожарная машина. В пожарной не стало необходимости и ее закрыли, также повесили замок на вход каланчи. Нам, конечно, было жаль этого.

Через много лет я приехал в село и не увидел каланчи, не увидел пожарной, все снесли и на ее месте построили правление колхоза. Но оно простояло недолго, при падении Союза развалились колхозы, так же и развалилось правление колхоза. Церковь стоит, а пожарной каланчи нет, что-то потерялось, что-то стало не так. Время бежит, все уходит в историю, так же ушла и наша пожарка, а какой красивый вид был сверху…

Поскотина

Поскотина, это такое место в селе, где пасут домашний скот и находится она вокруг села, поросшая березовым лесом. За поскотиной находятся поля, которые были отгорожены от поскотины изгородью из жердей. Березовый лес в поскотине почему-то всегда невысокий и какой-то корявый, не то что в государственном лесу: там березы высокие, стволы гладкие и белые, прямо как невесты. Но тем не менее и такой лес тоже красивый, потому что березы в поскотине кудрявые. В нем всегда есть грузди и земляника. Но есть в поскотине такие березы, каких нет в государственном лесу, это березы-великаны. Я не знаю сколько лет таким березам, но они необхватной толщины и очень высокие. Кора внизу у них толстая, корявая и темная. Ветви толстые и раскидистые, тонкие ветви на концах, длинные и свисают на несколько метров как у плакучей ивы.. Это березы патриархи березового леса, наверно это семенники.

Мы, детвора, любили лазить на такие березы и играть на них в пятнашки. Это было так увлекательно и так отрабатывалась ловкость, как у акробатов. Такие березы росли далеко друг от друга, но были не редкостью. Если такое дерево попадало в делянке, то свалить его было не так просто. Не хватало пилы, но дров из нее получалось много и были эти дрова самыми жаркими. Расколоть такую чурку, тоже нелегко: только колуном и со стальными клиньями.

Село стояло по берегам реки, на нашей стороне была поскотина и довольно большая по площади, а вот другой стороне с поскотиной не повезло, у них ее не было. Поля начинались сразу за селом, и лес был только колками. Лес тоже был, но далеко, и коров гоняли пасти по специально оставленным прогонам между посевами.

Вот такая была у нас поскотина и такие огромные березы-патриархи. Я всегда восхищаюсь таким лесом, с белоствольными березами, всегда чистым и веселым. В таком лесу душа просто поет…

Маме посвящаю

Мама родила меня поздно, в 44 года. Я был последним ребенком. Шла война, хотя уже не у нас, а где-то далеко на западе. Вот в это тяжелое время я и родился, Я помню себя, наверное, лет с 5—6. Жили мы бедно, но речь не об этом. Мне казалось, что наша мама уже старая, хотя ей было 50. Была она худенькой и невысокой, с маленькими, но очень сильными руками. Мама была красивой женщиной, но совершенно глухой. Поэтому замуж ее никто не хотел брать. Муж был, но как сейчас говорят, жили в гражданском браке. Он погиб на фронте в 43 году.

У меня был другой отец, которого я и в глаза не видел, значит я был нагулянный, как говорил мой старший брат – зауглан. Конечно, какое воспитание могла дать нам крестьянка, которая все время работала в колхозе, чтобы хоть как-то прокормить нас троих? Но я вопреки всему вырос и стал нормальным человеком. Помню, когда нужно было весной заготавливать дрова, она брала нас на делянку. Брат и сестра были старше и помогали маме пилить дрова, а я складывал сучья в кучу, чтобы потом их сжечь. Хотя и был еще совсем мал, но у берез сучья нетолстые, толстые убирали они сами. Так же мама брала с собой в поле на работу, и я всегда ждал обеда, мама кормила меня, отдавая самое лакомое. А это были шаньги, обыкновенные шаньги с картошкой, но мне казались такими вкусными, что кажется не было ничего вкуснее на свете. Я и сейчас иногда прошу испечь такие свою жену. Она печет, но мне кажется не такие, как были у мамы.