Тудор Аргези - Феодосий Видрашку

меня не настигнет гнев бессовестного воеводы». Но не выдержали крылья мастера Маноле, он перелетел дорогу и упал.

На том месте, где ушел в землю Маноле, забил чистый, прозрачный ключик. Он и до сих пор бьет там, в нем слезы мастера Маноле. Тихими ночами, когда умолкают цикады и глубоким сном спят звери, птицы и все люди в округе, замолкает, на миг и журчанье ключика, — и со стороны чудо-храма раздается тихий, еле слышный стон Капли: «Маноле, Маноле, мастер мой Маноле…»

Захария умолк.

Яяку и Григоре замерли будто онемевшие. Молчали и сыновья Захарии, жена всхлипывала. Захария заметил с укором:

— Сколько раз говорю — знаешь, что плакать будешь, зачем слушаешь?..

— Расскажите еще что-нибудь, — взмолился непривычным для себя голосом Янку. Он никогда еще не слышал, чтобы так интересно рассказывали сказку.

— Что еще сказать. Остальное увидите сами. Храм до сих пор там стоит, а из ключика, где упал Маноле, течет речка, с тех пор течет. Арджеш эту воду до самого Дуная ведет туда, к Черному морю. А души всех мастеров взлетели на небо и слились вот в этот Путь Рабов.

5

Они еще раз за время этого путешествия к арджешскому творению мастера Маноле ночевали в поле и наблюдали за звездами. Как стерто это небо в городе! И как оно красиво в горах, когда кажется, что протяни руки и достанешь любую звезду. О Пути Рабов они говорили много раз, и им больше понравилось это название, услышанное от бачу Захарии, чем привычное школьное «Млечный Путь». Григоре поделился тайной: когда станет писателем, он выступит на стороне тех, кому предназначен этот путь, он возьмет себе имя от Галактики, он подпишется так; Гала Галактион. Человек Галактики. «Я буду с ними, с теми, кто следует этим вечным Путем Рабов, и тогда, после того как пройду отмеренный мне отрезок времени, сам туда последую». Подумал о псевдониме и Янку, но он ничего не сказал Григоре. Вот вернутся в Бухарест, и он тогда все скажет, у него уже созрел точный план, и он этому плану последует.

В Бухаресте Янку ждала работа. В зале недавно построенного отеля «Унион» на Королевской улице открывалась первая международная выставка живописи, и организаторы обратились к директору лицея «Святой Савва» с просьбой рекомендовать в экскурсоводы способных учеников. Директор, зная о бедственном положении Янку, о его способностях к рисованию и о том, что он в каникулы зарабатывает в кладбищенской мастерской, вызвал его к себе:

— Вот, Теодореску, мы вас рекомендуем дирекции выставки. Я верю вам. Выставка продлится недолго, а платят они хорошо.

Узнав об этом, мастер надгробий сказал с некоторым сожалением:

— Я знал, что так оно и получится. Умные ребята тут не держатся. Но все же смотри, с твоими способностями можно и здесь заработать неплохо. Если что случится — приходи. Ворота кладбища всегда для пас открыты, — горько сострил он.

Выставочный зал был набит картинами, а зрителей почти никого. Янку сидел у круглого стола посредине зала, изучал каталоги, жадно читал выставленные здесь же книги по искусству на румынском и на французском языках. Время от времени поглядывал на открытые двери: может, кто и зайдет?

Как-то в полдень вместе с шумной ватагой юных бездельников в зал вошел высокий господин в шляпе и с лихо закрученными усами. Янку отложил книгу, встал, готовый дать объяснения. Господин, не обратив на него внимания, остановился у пейзажа Шеване и легким изменением ударения переделал имя художника в довольно вульгарное румынское слово. Юнцы разом обнажили зубы, и зал загудел от их гогота. Оскорбленный Янку выпрямился, поправил бабочку, которая от неумения носить ее все скатывалась вправо, и подошел к вошедшим:

— Вы неправильно прочли первые два слога имени, а фамилию исказили, господин, получилось вульгарно…

Янку говорил сердито, чтобы «проучить» оскорбителя «международного святилища служителей прекрасного».

Караджале, это был он, обычно вспыльчивый, легко зажигающийся, мог, естественно, возмутиться выходкой «молокососа», по, непревзойденный мастер комических ситуаций, не только сам не вспылил, но и удержал готовых броситься на экскурсовода юных поклонников.

Караджале вывел из зала всю компанию п, ссутулившись, зашагал к знаменитому кафе Капша, любимому месту писателей, артистов, художников и газетчиков Бухареста.

Караджале был в то время широко известным в стране автором драматических и сатирических произведений, обнажавших язвы, по его словам, «безнадежно больного мира». Юный экскурсовод опасался, что знаменитый писатель расскажет о происшедшем директору лицея или старшим распорядителям выставки. Он уже готовил себя к возможным объяснениям, но был глубоко убежден, что поступил правильно. Пусть этот господин и Караджале, но тогда он тем более не имел права оскорблять автора картины.

На второй день, к удивлению Янку, Караджале снова появился в зале выставки. На этот раз он был один. Подошел к столу, у которого так же, как и вчера, стоял Янку, не взял протянутый ему каталог и сел, забросив левую руку за спинку стула. Он чуть наклонился и долго разглядывал экскурсовода. Улыбнулся:

— А ты, парень, хитрющий негодник, да?

Янку продолжал стоять, не находя, что ответить.

— Ты ведь знал, кто я такой?

— Знал, господин Караджале, но…

— Ладно, без «но»… Ты был прав, парень. Пойдем закусим, а? Пора. Пошли обедать со мной.

— Спасибо, господин Караджале, с радостью.

— Ну так закрывай лавку!

Они прошли в роскошный ресторан отеля «Унион». Янку никогда там не был и вообще не знал, как выглядят большие рестораны, где обедают господа. Официанты кланялись писателю и спешили со своими привычными улыбками: «Что пожелаете, господин? Мититеи? Сэрмэлуце?[17] Вырезку с ребрышком? Да! Сию же минуту…»

На третий день ровно в двенадцать Караджале снова пригласил Янку обедать. На этот раз из его кармана высовывался свернутый трубочкой журнал. Официант сразу же принес бутылку оранжада для Янку и самое лучшее пиво Караджале. Писатель, узнавший накануне не все об этом юноше, возобновил разговор. Видно, ему пришелся по душе суровый страж выставки живописи, и по своей профессиональной привычке он хотел докопаться «до самого дна». Янку ничего от Караджале не скрыл: Эминеску, хромой Али, утеря «гениального» стихотворения — все рассказал. И только тогда Караджале достал из кармана журнал и развернул его. Это была «Лига ортодокса» — «Православная лига», журнал известного поэта Александра Мачедонски, главы румынских символистов, чье творчество было проникнуто демократическими идеями.

— Ты не знаешь, кто Ион Тео?

Янку покраснел и съежился. Видеть в руках Караджале свои стихи было и радостно и страшно.

— Это я так Подписался, — признался он. И тут же добавил: — Только стихи