Счастливчик Лукас - Максим Сергеевич Евсеев

– Узнаете ли вы меня, ваше высочество? – произнес он тихо.

Вид его был ужасен: одежда на нем была изорвана, изломанные и вывихнутые руки висели вдоль тела плетьми, а глаза впали так глубоко, что казалось будто перед князем стоит мертвец. Надо сказать, что их высочество совсем не ожидал встретить молодого Игнака, и при виде его лицо курфюрста изменилось.

– Я слишком долго ждал тебя и все что ты скажешь теперь не имеет значения. – вскрикнул князь, собираясь объехать молодого человека, или даже переехать его поскольку упоминание о том, что он шпион и шпион, посланный именно им, князем Ансельмом, было неприятно их высочеству.

– Имеет, князь. – вскрикнул юноша. – Горожанам стало известно о намерении вашего высочества взять город и занять место герцога Альбрехта… Они взбунтовались. Вы в ловушке: вооруженная толпа с минуты на минуту атакует ваш отряд.

Глава одиннадцатая

В тот же миг к принцу бросились десять его телохранителей, а за ними поспешили сорок дворян, но так как на улице Шорников было тесно а пробиваться им приходилось через кавалерию их высочества, которая заняла и улицу Шорников и прилегающие переулки, то возникла такая суматоха, что в ней время от времени даже вспыхивали стычки между дворянами курфюрста и кирасирами барона Цимерна, а это в свою очередь так будоражило остальных, что люди изводили своих коней заставляя их поворачиваться то в одну, то в другую сторону, не зная откуда нападет враг. Те же кто находился в совсем уж стесненном положении и не имел пространства для маневра вертелись в седлах то и дело обнажая клинки или потрясывая копьями.

Не меньший беспорядок творился и на рыночной площади: не имея больше сил выносить давку и духоту в толпе, горожане предприняли еще одну попытку из этой толчеи вырваться. Будучи людьми законопослушными, они, разумеется, не имели намерения поднимать бунт или нанести какой-либо ущерб дворцовой охране, более того, некоторые из них сознательно бросились в ров дабы там спастись от толчеи и давки, но волей или неволей толпа, всколыхнувшись выбросила некоторых несчастных прямо на замковый мост и именно на рогатки этот мост защищавшие. Лет этим когда-то грозным конструкциям было столько, что они могли, наверное, помнить еще Оттона Великого и былую крепость они, понятное дело растеряли, поэтому, когда крепкие бока жителей города только лишь прикоснулись к заостренным кольям, рогатки со страшным треском стали рассыпаться, не причиняя горожанам большого вреда, но страшно пугая этим треском бравых стражников, которые истошно вопя стали пятиться к замковой решетке. Как и положено в таких случаях трубач на стенах подал сигнал опасности, и замковый мост стал со страшным скрежетом подниматься. Звуки эти и вид поднимаемого моста, так напугал горожан, что толпа на площади застыла. И ничего удивительного в этом лично я не вижу, ибо мало кто из горожан видел подобное зрелище, поскольку последний раз мост поднимался лет двадцать назад и рассказом про этот случай мамаши пугали своих непослушных детей. Те несчастные, кто на этот мост волею случая попал, бросились назад на площадь, а те кто не успевал с него сойти прыгнули в ров и это бы не было бедой, а только поводом для шуток на следующий день, но в друг над площадью раздался крик, которого никто не ожидал и уж точно никто не хотел: “ К оружию, славные жители города! На приступ и да поможет нам Бог!”

Слова эти были настолько чудовищными, настолько неуместными, что большинство даже и не поняли их смысла, а лишь стали крутить головами, чтобы понять кто же это мог подобную глупость прокричать. Но поскольку они не догадались посмотреть наверх, то скорее всего не заметили странных людей в зеленых куртках на крыше цехового дома гильдии Шорников. Те же кто этот смысл понял или увидел, как люди на крыше натягивают свои луки, замерли в ужасе не в силах решить, что же им теперь делать. Впрочем, даже если бы они и знали, как им поступить, они все равно не имели такой возможности, ибо толпа по-прежнему сковывала сама себя. Толпа продолжала стоять, когда в стражников на мосту полетели стрелы, когда забегали солдаты на стенах замка и тогда, когда они подняли свои арбалеты, а капитан стражи прокаркал страшный приказ, от которого веяло смертью – даже тогда люди продолжали стоять на площади неподвижно наблюдая как летят в них со стен герцогского замка смертоносные арбалетные болты. И только когда закричали ранены, люди, толкаясь и вопя, сбивая друг друга с ног и прижимая к груди детей бросились вон с рыночной площади.

Те кто так и не попали на площадь, все еще ломились в сторону замка, подгоняемые жадностью и любопытством, ибо крики боли они приняли за крики торжества и решили, что наконец началась раздача еды, но страх смерти оказался сильнее и, спасающие свою жизнь начали превозмогать любопытных и голодных и выталкивать людей подальше от площади на узкие улочки и переулки города. И наконец растерянные, перепуганные горожане, встретились с не менее растерянными, но полными желания воевать солдатами курфюрста Ансельма.

Их высочество несмотря на мнимую опасность и желание телохранителей уберечь его от нападения был в первых рядах атакующих и призывая всех идти за ним рвался на рыночную площадь, где, как ему казалось, его кавалеристы смогут иметь преимущество. Он первый наткнулся на горожан, которые побежали по улице Шорников. Принимая их бегство за попытку атаки на его высочество, часть телохранителей курфюрста бросились вперед, чтобы прикрыть его своими телами, а оставшиеся пустили своих лошадей на горожан и принялись их давить. Понимал ли кто-нибудь что именно происходит? Полагаю, что нет, ибо дворяне их высочества были слишком увлечены размахиванием шпагами, чтобы заметить растерянный вид и полное отсутствие какого-нибудь вооружения у своих противников, а жители же города по натуре своей не привыкли задумываться зачем солдаты в очередной раз приходят в их дома, чтобы в очередной раз убивать их, тащить их добро и насиловать их жен. Что же касаемо курфюрста Ансельма, то безудержная его храбрость соседствовала, как это зачастую бывает, с величайшей его трусостью, где два эти такие разные качества были лишь оборотными сторонами одной медали. Своими порывами и всплесками отчаянной храбрости он лишь пытался побороть сильнейший страх, который никогда его надолго не покидал и в момент опасности, такой, каким он воображал момент теперешний, он совершал самые отчаянные поступки, но совершенно не мог осмыслять происходящее с ним.