Счастливчик Лукас - Максим Сергеевич Евсеев

те бежали по улице без своих повозок, принялись рубить бочку. Как только их мечи прорубили доски, на них из бочки хлынули нечистоты и работа тут же была остановлена, поскольку никому не хотелось искупаться в этой зловонной жиже. Через какое-то время, под понукания командира, насмешки товарищей солдаты наконец разрубили бочку, а улицу заилили нечистоты. Крики солдат, ржание лошадей, и стук мечей по дереву не давали отряду услышать, что же творилось буквально в двухстах метров от них, а толпа на площади не слышала, что происходит на улице Шорников.

Глава десятая

Впрочем, толпа на площади уже не желала слышать ни про что, кроме как про брецели, пиво и сосиски. К тому же кто-то пустил слух, что ворота замка давно открыты и угощение подают в самом замковом дворе, причем распускали эти слухи на прилегающих к площади улочках, там где опоздавшие уже было собирались пойти по домам, но эта новость заставила их изменить свои намерения и с новыми силами поднажать на спины впередистоящих, а тех кто были в центре подзуживал веселый бродяга, который перелезал с крыши на крышу и кричал, что видит, как на замковом дворе лакеи набивают себе брюхо сыром и колбасами. Это было конечно же отменное враньё, ибо всем жителям хорошо было известно о том, что ни с одной крыши за стены замка заглянуть никак нельзя, но теперь все в это охотно поверили. А те кто не поверил помалкивали, потому как мечтали только об одном – как бы выбраться из этой толчеи или просто не имели сил переубеждать кого бы то ни было.

А в одном из домов, в том самом на крыше которого приплясывал и выкрикивал в толпу всякую чушь, весёлый оборванец, у окна второго этажа стояли двое: один из них был хорошо нам знакомый слуга их светлости, а второй – мрачного вида монах.

– Нет, господин Корбл, этих горожан трудно вывести из себя. Своей тупостью и трусостью, они походят скорее на овец. – проговорил человек в одеянии священника, хотя речь его выдавала в нем закоренелого мирянина.

– Ничего, Гантрам, нам не обязательно, чтобы они бунтовали.

– Зачем же мои люди теперь стараются? Бедняга Куно вот-вот свалится с крыши.

– Это было бы неплохо, а Гантрам. Или ты слишком привязан к своим братьям разбойникам?

Монах промолчал, но вид у него стал еще более устрашающий.

– Ну-ну, святой отец. – усмехнулся Корбл, но глаза его были так же мертвы. – Не скаль зубы. Сделаешь все о чем мы договаривались и гуляй дальше со своей шайкой по лесам Тюрингии или наводи ужас на епископа Майнцского, а пока пусть твои люди продолжают стараться.

– Я не вижу в этом никакого смысла, вот и все. Сначала ты приказал мне прикончить фюрста Ансельма, потом подбить горожан на бунт, но не объясняешь зачем это нужно тебе и твоему хозяину.

– Гантрам, а у своего покровителя Вельзевула, ты тоже спрашиваешь зачем он сделал тебя душегубом и зачем ему нужны твои кровавые жертвы?

На этих словах монах содрогнулся и лицо его перекосило от отвращения. Он даже хотел было осенить себя крестным знамением, но опомнился и только сплюнул через левое плечо.

– Неладное ты что-то говоришь, господин Корбл, я хоть и грешен, но также как и все добрые христиане …

– Это ты-то добрый христианин? – улыбнулся Корбл, но глаза его по-прежнему были мертвы. – Хотел бы я услышать что же ты говоришь на исповеди. Впрочем, вряд ли во всей империи найдется священник, готовый отпустить тебе грехи. Скорее ты выпустишь ему кишки. Как тому монаху с которого ты снял эту рясу.

Гантрам хотел было что-то возразить, но Корбл перебил его:

– Мне нет до этого дела. Слушай меня внимательно. – сказал он тихо и стал объяснять Гантрому, как тому следует поступить дальше.

А на улице Шорников кирасиры курфюрста Ансельма разобрали наконец остатки телег и вскочили уже на коней, чтобы следовать дальше, но не успели они двинуться с места, как позади отряда зазвучала труба, которая играла боевой клич курфюрста Ансельма.

– Мы не успели. – мрачно свозь зубы сказал командир отряда. – Я знал, что он не утерпит и поедет вслед за нами…

Этот звук трубы заставил часть всадников прижаться к стенам домов с левой стороны замереть, а другая часть продвинулась вперед через лужи нечистот или рассеялась на соседних улицах, давая его высочеству и дворянам его сопровождавшим проехать к началу колонны.

Князь священной римской империи, его высочество Ансельм ехал вперед на черном как ночь вороном жеребце в черных миланской работы доспехах и лицо его было так же черно.

– Что я вижу, барон, – проговорил он громко и с величайшим изумлением, которым он прикрывал свою ярость. – Я был уверен, что вы уже заняли герцогский замок или по крайней мере бьетесь с солдатами моего кузена Альбрехта на подступах к нему. А вы, оказывается, так напуганы, что ваш страх затопил улицы.

И его высочество Ансельм указал на лужи нечистот, в которых стоял его конь. Это унизительное высказывание прозвучало тем обиднее, что сопровождавшие князя дворяне отозвались на его остроту громким хохотом.

Бог знает что творилось в душе барона Иоахима фон Цимерна, ведущего свой род от самого Генриха Птицелова. Его рука было дернулась к рукоятке шпаги, но оглядев растерянные лица своих подчинённых, и воинственные дворян-князя Ансельма, он лишь презрительно усмехнулся и сложил руки на груди.

– Это измена! – прокричал их высочество Ансельм.

Относилось ли это к порывистому жесту барона или к ситуации вообще, осталось неизвестно, так как он не желал терять время на наказание виновных и задерживаться на улице Шорников.

– Я лично поведу ваших людей, барон! – добавил он с презрением. – Раз вам недосуг бороться с моими врагами, я полагаю, что смогу справиться и без вас.

После этого курфюрст Ансельм выехал вперед и намеревался было скомандовать выдвижение, когда перед ним оказался вооруженный молодой человек и еще несколько человек одетые в красно-белые цвета. Это был тот самый швабский дворянин, посланный на разведку.

– Ваше высочество, – проговорил он растерянно, видимо не ожидав встретить князя во главе отряда и так рано. – Мы поймали шпиона…

Он не успел договорить, но князь перебил его.

– Так повесьте его или, если у вас нет веревки, перережьте ему глотку, как и положено поступать со шпионами во время войны.

– Простите, ваше высочество, – не сдавался молодой человек. – Но он утверждает, что он ваш шпион.

И из-за спин солдат показалось лицо несчастного Игнака. На этом самом лице снова были синяки