Четыре сезона - Василий Романович Копытцев

Снаудер устало положил голову на плечо. Силы покидали его.

— Прошу…

Ганс удавом посмотрел на него. В зрачках его мелькнула животная жестокость.

Красная Болезнь наступила.

— Ни-за-что.

Каждая слеза как капля лавы.

Руки сомкнулись вокруг его шеи.

И когда одинокая Рене наконец-то затянула петлю ремня вокруг своей тонкой бледной шеи, впадая в смертельный экстаз…

Снаудер улыбнулся. Тамура надавил на его горло. Тот принялся отпираться, но не выдержал и, слабо дёргая конечностями, обмяк. Тамура вскочил от испуга. Но увидел, как Ганс снова делает вдох. Он подобрал сколок экрана раненой рукой и прежде чем Ганс пришёл в сознание, полоснул его по горлу.

И прорезалась каскадом фонтанов в шесть этажей

Кровь ринулась прочь из тела. Тамура мысленно кромсал его тело.

Снова, снова и снова.

Один широкий мазок ладонью, полной кровавой густой жижи.

По собственному лицу.

Клинок нашёл свою жертву.

Пуля стала звездой.

Во лбу дикого животного.

Мама говорит, я произошёл от бога.

Папа говорит, я рождён от обезьяны.

Обезьяна. Палка. Человек. Ружьё.

Тамура бросился перерывать личные вещи Ганса. Боевые трофеи. Лекартсва от рака 21-го века. Лекарство от одиночества.

Карманный бог.

Читая тетради, он испытывал нечто невообразимое. Никогда ещё кривые английские буквы не были такими стройными. Прямыми и понятными. Глотая их, Тамура утопал в рассказах. Полный надежды, он желал скрыться от боли, окружавшей его снаружи и съедавшей его голову изнутри. Стальная стрела вела его от строки к строке. Но погрузиться не получилось. Океан оказался бесконечно длинной пристанью, бродом, в котором даже самое мелкое судно обречено сесть на мель.

Рассказы были пусты, вычурны, даже ничтожны. Английский язык, в считанные минуты ставшие ему родным, теперь казался бедным, примитивным.

Сжигая глазами страницу за страницей, он испепелил последнюю тетрадь и заплакал. Острое напряжение прорезало его тело. Будто к правой ноге и к макушке присоединили два электрода и замкнули фазу.

Тамура катался по полу в адских судорогах, задыхаясь навзрыд. Сознание, слова, картинки и образы рассыпались в его воспалённом и перемолотом раскалённой стрелкой часов мозгу. На какое-то мгновение ему удалось сделать глубокий вдох и, неестественно изогнувшись, кое-как овладеть своим телом. Он встал на ноги, подошёл к зеркалу. Его отражение перемежалось кровавыми пятнами дождя на жидком зеркале, словно вода озера при дожде.

Тамуре захотелось сбежать из своего лица. Голова заболела от новой вспышки боли. Одно лицо потянуло его влево, другое вправо. Тамура готов был поклясться, что в зеркале его лицо растянулось в две зловещие безглазые и беззубые кричащие маски. Борясь с головокружением, он опёрся на руку мёртвого тела. Он попытался сбежать в левую маску, но та, словно однополярный магнит, отвергла его. Тогда он со всей силой повернул голову навстречу правой маске. Невероятными напряжениями мускулов и душевных сил он смог пересилить свою маску и был уже готов влиться в неё, но в самый последний момент…

Холодок прошиб его.

Волосы вздыбились на спине.

Яркий белый свет опалил его глаза.

Белый цвет смерти.

Тамура оказался лицом к лицу с широкой улыбкой разреза на шее Снаудера. Рядом со своим мёртвым карманным богом.

— Голос в моей голове, это всё он. Это он меня заставил. Это всё не я. Это ты.

Но в голове была тишина. Никакого голоса. Никакого другого тебя никогда не существовало. Всё это — твоих рук дело. Только раскалённые стрелки часов в мозгу бешено вращались: секундная, минутная, часовая. Вращались, превращая воспоминания и чувства в кашу, замешанную на чистой боли.

Холод сковал его сердце. Мороз сжал его мозг. От резкого перепада температур кровоток не выдержал.

Кроваво-синяя вспышка…

Фиолетовый взрыв угасающей боли..

И чёрная кома.

Тамура треснул, как раскалённое стекло в воде.

Это была смертельная кома, не давшая забытья.

У пациента высокий риск апоплексического удара!

Далёкие миры, что испокон веков находятся во власти Морфея, впервые отказались принять в себя жаждущего.

Первого из многих.

_________________________________________

Красота и ум в глазах смотрящего подчас в намного большей власти…

31.08.2022

29.11.2022

Под высоким давлением

Роб Макдауэлл любил глубину. Любил немоту Тихого Океана, Любил то чувство, что сопровождает вашу голову, когда давление воды закладывает уши. А ещё он не любил копить вещи. Книги, если ему и доводилось их читать, Роб отдавал знакомым сразу после прочтения. Закладок не делал и не пользовался ими. Его отличала феноменальная память. Страничек Роб не заламывал. Его отличала аккуратность.

Книги, сколько бы раз он их ни прочёл (впрочем, редко больше одного раза) из его рук уходили такими, точно они были свежекупленные — с магазинной полки — нетрёпанные и чистые.

Интерьер его яхты было лаконичным, но не бедным Напротив, он подбирал себе вещи исключительно качественные. Предпочитал один раз заплатить, но избавить себя от необходимости каждый год покупать кучу дешёвого мусора.

Роб не любил копить хлам.

Яхта была добротная, крепкая. Трёхместная. Друзей у него было мало, если вообще были. До недавнего времени у него оставалась одна-единственная подруга детства, Джоан. Или просто Джо. Единственная Джо в его жизни. Они часто вместе ныряли. Отправлялись в короткие однодневные поездки (как они их называли — «трипы») по бескрайним просторам океана и побережий. С ней обычно скучные вещи приобретали какой-то сакральный, медитативный характер, а вещи интересные становились в разы ярче. В таких трипах казалось, что даже воздух в акваланге приобретал свой странный, но неповторимый вкус, а рыбы вдруг принимались улыбаться и хихикать. Сейчас же они молчали.

Полгода назад её забрал океан. С тех пор настоящих друзей у Роба не было. Только знакомые.

На борту яхты был один «погребок», оборудованный для хранения вин. Но Роб держал в нём коробку с дорогими ему вещами. Коробочка была маленькой и вмещала в себя всего три вещи: его детское именное полотенце, стальную ручку, дед подарил ему её на 11-тилетие, и книжку со сказками с золотой тесьмой и тщательно подклеенным корешком.

Роб завёл традицию: каждый день рождения он брал стальную ручку, книгу со сказками и полотенце и отправлялся совершать короткий обряд:

Перечитать книгу

Помыться и вытереться полотенцем

Записать в дневник стальной ручкой главные события минувшего года

Последний пункт носил интерес исключительно соревновательный. Соревноваться Роб любил больше всего с собой. Другие люди были не чета ему. Во всех заплывах аквалангистов он занимал первые места, особенно в конкурсе на поиск монет. Усаживаясь совершить свой ритуал, Роб ещё не знал, что его любимое «соревнование для одного» скоро перерастёт в настоящую Войну.