Четыре сезона - Василий Романович Копытцев

будет сказать, что он не давался мне вовсе. Так вот… перевод был отвратительный. И всё же от осознания причастности к вам я был… как аист в небесах. Всю жизнь рядом с вами я чувствовал себя как клинок в своих ножнах. Пока я был ребёнком, я страдал от одиночества и многих других болей, но познакомившись с вами через книги… я обрёл сильнейшее болеутоляющее. И не было предела моей радости, когда я встретил в своём дворе одного старика (он открыл свой книжный магазинчик), так вот он оказался вашим знакомым. И он подарил мне вашу книгу, надо отметить, с превосходным переводом. «Каскад шесть».

При этих словах лицо Снаудера переменилось в выражении, вот только Тамура никак не мог уловить сути этих изменений.

— Старик был из Индии и много о вас рассказывал.

— Из Индии?

— Совершенно верно.

— Не уверен, что у меня есть такие знакомые. Как, говоришь, его имя?

— Его имя…

Тут Тамура застыл в ступоре. Глупость ли, за это время они с добродушным бангорцем так и не спросили друг друга.

Быть может, живым людям имена и не нужны, кто вообще сказал, что они что-то значат? Присвоить бы каждому номер. Да нет, зачем же — дайте ему заговорить и вы вмиг поймёте, кто перед вами. У мыслей каждого человека есть своя тон, свои круги, свои всходы, свой запах…

— Он не сказал его мне.

— Так, это всё звучит уже крайне подозрительно.

— Простите… простите меня! — Тамура вдруг испугался, что его выгонят. Снаудер выгнул шею, явно заглядывая за калитку.

— Кажется, это там твой пиджак валяется? — Он делал недвусмысленные намёки — Так, давай я сейчас открою ворота и ты… — Он сделал несколько шагов в сторону выхода.

Книга. В ней должна быть его подпись.

— Всё это, конечно, очень трогательно, но, ты сам понимаешь. В Новой Зеландии чтят понятие частной территории. — Он приобнял Тамуру за плечо и собрался было его выпроводить.

— Прошу, повремените — Тамура достал из глубокого кармана брюк книгу с машинной печатью — Вот! — Сказал он, откидывая главную обложку — Это его именная печать.

Снаудер бросил взгляд на красные иероглифы, машинально отвёл глаза в сторону, затем снял очки, убрал руку с плеча Тамуры и посмотрел на печать снова. Взял книгу в руки, бегло пролистал её.

— Аа, этот… Я уж думал, его давно убил этот… филиппинец.

Ладно, если уж старый хрен, можно сказать, поручился за этого японца, наверное, что-то в нём есть — подумал Ганс — он захлопнул книгу и вернул её Тамуре.

— Хорошо, будешь гостем. Но сначала подбери свой пиджак. А то неловко как-то — он немного задумался — а ещё какие-то вещи у тебя есть?

— На песке под деревом лежит чемодан с запаской. Ещё зубная щётка и…

Но Снаудер не слушал, он уже поднялся и попробовал приделывать ручку на её законное место. Тамура разблокировал ворота, вышел на дорогу, поднял пиджак и вернулся.

— А где саквояж?

— Ничего с ним не сделается — секунду подумав, он добавил — мне надо с вами говорить.

Снаудер отложил ручку на пол.

— Ну так, никто не мешает.

— Нет. Я имею в виду, мне нужно говорить с вами откровенно.

Снаудер одарил его непонимающим взглядом.

— Это важно.

— Да, но у меня тут… сам видишь — он вернул очки с воротника рубашки на нос и указал на сломанную дверь

— Тогда я помогу?

Тамура подошёл, с трепетом взял у него из рук металлическую деталь с четырьмя саморезами и приложил её к нужному месту. Замок был цел, нужно было только прикрутить её обратно.

— У меня нет инструментов. Я только недавно переехал и не успел как следует обзавестись необходимыми инструментами.

Тамура посмотрел на него сверху-вниз.

— У меня такое не часто.

Йори посмотрел на свои толстые нестриженые ногти.

Глупая затея. И всё же.

Он попробовал закрутить ими один саморез с крестовиной, но на шестом обороте ноготь его обломался. Снаудер улыбнулся с плохо скрываемым удовольствием. Тамура сунул раненый палец в рот, со звуком множества лопающихся маленьких пузырьков всосал кровь из ранки и осмотрел её. Трещина заходила далеко на территорию чувствительной мякоти. Кровь не переставала собираться и уже начала мерно капать. Ганс предложил ему пластырь. И пока он ходил по дому за аптечкой, Тамура нащупал в заднем кармане открывашку от консервов, согнул её здоровыми пальцами пополам и быстро вкрутил три самореза. И уже через считанные минуты он сидел за плотно закрытой дверью в гостевом кресле напротив Снаудера который грел что-то в ложке над маленьким столиком.

Он пытался завести с ним разговор о последнем романе. Но Ганс наотрез отказывался вспоминать хотя бы и одну строчку из него… Он отпирался и, кажется, даже не был всерьёз уверен, что лично писал его. Тамура не выдержал и хотел было снова показать ему книгу, но заметил странный предмет в его руке. Предмет был как будто инопланетный, продолговатый и почти прозрачный. Со множеством чёрных чёрточек и непонятных цифр. Присмотревшись получше, клерк разглядел, что это шприц.

Снаудер наполнил его тем, что только что нагрел в ложке. Тамура умолк и принялся пожирать своего идола взглядом. Ганс отложил шприц, достал из-под стола какой-то зелёный порошок, занюхал его, предложил Тамуре, тот отказался. После Ганс достал жгут и попросил помочь поставить себе укол.

— Что это?

— А ты не знаешь?

— Ума не приложу.

— О, это такое лекарство. Сердце у меня шалит. А работать с дурным мотором мне никак.

И когда одинокая Рене наконец-то затянула петлю ремня вокруг своей тонкой бледной шеи, впадая в смертельный экстаз…

— Я уже давно не могу работать без моих лекарств — Сказал он, распуская жгут — оххх!

Снаудер закинул голову в блаженстве.

— Подай мне мой — Он неловко попытался указать рукой на нужную вещь — мой мак.

Тамура не сразу нашёл ноутбук. Он был завален какими-то пустыми папками. Снаудер сжал мак коленями и запустил его.

— Было дело, я писал книжки от руки. Потом перешёл на печатную машинку. Как знать, может быть какая-нибудь прелестная фрау… А теперь этот поганый кусок алюминия. Пиши — не пиши — сказал он, потягиваясь — всё одно дерьмо.

Громкий звон заложил Тамуре уши. Экран разлетелся на крупные осколки. Снаудер надел его на деревянную пику перил, ограждавших лестницу на второй этаж.

— И больше ни строчки этой параши. Ни капли дерьма. Никогда больше.

Снаудер странно извивался, двигался, будто бы танцуя.

— Я свободен. Свободен. Свободен — Он говорил с кем-то