Твое сердце принадлежит мне - Дин Кунц

За занавешенными окнами горел свет, и безымянная брюнетка с чувственным ртом и каменными глазами открыла Райану дверь до того, как он нажал на кнопку звонка.

И закрыла, едва Райан переступил порог.

– Сколько у меня времени? – спросил он.

– Как минимум три или четыре часа. Он обедает с Ребеккой Рич.

– Они так долго будут обедать?

– Сначала обед, потом горизонтальные танцы в ее квартире. Согласно нашим источникам, Баргхест – виагровый ковбой. Едва ли не каждый день он принимает дозу и отправляется на скачки.

– Доктор Смерть – Дон Жуан?

– Вы слишком высокого о нем мнения. Он – проститут.

– А если они вернутся сюда?

– Не вернутся. Может, некоторые чокнутые женщины и найдут эту обстановку возбуждающей, но только не Ребекка.

В гостиной она показала ему, о чем речь. Компанию привычной мебели составляли трупы, двое мертвых мужчин, одна мертвая женщина, все голые.

Прочитав в газете статью о выставках трупного искусства, проходящих в известных музеях, галереях и университетах по всему миру, Райан сразу понял, что это не скульптуры и не просто мертвяки. Он видел перед собой трупы, на сохранение которых затрачено немало усилий.

Этих покойников обработали антибактериальными растворами, высушивающими веществами, различными консервантами. После чего окунули в полиуретан, который герметично отгородил их от окружающего мира, препятствуя разложению, и специальной арматурой придали определенную позу.

Один из мужчин, похоже, умер после болезни, вызывающей истощение: кожа обтягивала кости. Узкие губы плотно сжаты, один глаз закрыт, второй остался открытым. Мужчине словно недоставало храбрости посмотреть на приближающуюся Смерть двумя глазами.

Второй мужчина выглядел здоровым. Определить причину смерти не представлялось возможным. Если бы не полиуретан, благодаря которому мужчина блестел, как зажаренная в духовке рождественская индейка, он вполне мог сойти за живого.

Женщина средних лет, вероятно, умерла вскоре после ампутации одной груди, потому что шрамы еще не полностью зажили. Ее голову, как и у мужчин, побрили наголо.

Синие глаза женщины смотрели на Райана с печалью и ужасом, словно она знала, сколь отвратительно поступят с ее телом после того, как сама она уйдет из этого мира.

– Властям об этом известно? – спросил Райан после того, как к нему вернулся дар речи.

– Каждый… человек в этой коллекции или сам отдал свое тело Баргхесту… или это сделала его семья. Он частенько их выставляет.

– Не опасно для здоровья живых?

– Эксперты говорят, что нет.

– Но определенно опасно для психического здоровья если не всех, то некоторых.

– Иски подавались, решения выносились. Суды полагают, что это разновидность искусства, политическое заявление, культурологическая антропология, элемент образования, крутая фишка, развлекуха.

Райан отвернулся от мертвяков. Не потому, что его мутило от их соседства. Просто он считал, что такое использование трупов – оскорбление человеческого достоинства.

– Когда мы начнем скармливать христиан львам? – задал он риторический вопрос.

– Билеты начнут продаваться со следующей среды.

Женщина вернулась в прихожую, чтобы не мешать Райану самому обследовать дом.

Коридор привел его к четвертому блестящему трупу, который стоял в дальнем конце, под лучом направленного на него прожектора.

Этот мужчина умер или в результате несчастного случая, или после жестокого избиения. Левый глаз полностью заплыл, правый покраснел от крови. Сломанная скула. Проломленный череп.

Райан задался вопросом, остался ли мозг в черепе, или его удалили? И что сделали с внутренними органами? Он не знал все этапы процесса консервации.

Он уже начал привыкать к этому варварскому «искусству». По-прежнему находил его отвратительным, но любопытство и удивление (да кому такое могло прийти в голову?) в какой-то степени сдерживали ярость.

Он сказал себе, что его реакция на эти гнусности – не безразличие, а необходимый стоицизм. Если он не подавит в себе сочувствие к этим мужчинам и женщинам и отвращение к тому, как поступили с их останками, то не сможет провести столь важные для него поиски.

В спальне арматура поддерживала женщину в сидячем положении. Ее поза и мертвый взгляд так подействовали на Райана, что он ограничился лишь поверхностным осмотром комнаты и примыкающей к ней гардеробной.

В кабинете Баргхеста поиски Райана наконец-то увенчались хотя бы относительным успехом. На книжной полке, среди обычных альбомов, лежали две папки с пластиковыми карманами. В каждом кармане находилась высококачественная цветная фотография. Размером восемь на десять дюймов. Лица.

Бесстрастные лица, ни одна пара глаз не смотрела в объектив или куда-то еще. Лица мертвецов.

Карманы маркировались наклейками с порядковым номером. Райан предположил, что эти люди (или родственники этих людей) попросили Баргхеста присутствовать при их уходе из этого мира, когда они налагали на себя руки, или, в случае психического нездоровья, дать им какую-то смертельную субстанцию, выявить которую в организме покойного не представлялось возможным.

Отсутствие имен, фамилий и дат смерти указывало, что Баргхест считал фотографии некой инкриминирующей уликой, несмотря на то что современное общество терпимо относилось к состраданию, которое он предлагал жаждущим.

Довольный тем, что в кабинете Баргхест трупов не держал, Райан сел за стол, положив перед собой обе папки. Он не знал, что заставляет его просматривать лица трупов, но интуиция подсказывала: время и нервы будут потрачены не зря.

Трофеи Баргхеста включали в себя мужчин и женщин, молодых и старых, без дискриминации по цвету кожи. Почему Райан решил, что это охотничьи трофеи, он сказать не мог, но, просмотрев с десяток фотографий, подумал, что более подходящего определения и не найти.

На некоторых фотографиях глаза застывали открытыми в момент смерти. Иногда маленькие полоски скотча крепили верхние веки ко лбу.

Райан старался не думать о том, почему открытые глаза имели для Баргхеста столь важное значение. Но в какой-то момент его вдруг осенило: этот активный сторонник эвтаназии наслаждался каждым мертвым взглядом, точно так же, как насильник заставляет своих жертв смотреть на него, и фотографии эти делались с квазипорнографической целью.

Папка, которую Райан держал в руках, вдруг стала грязной, он положил ее на стол.

Откатился на стуле на колесах, наклонился вперед, опустил голову. Дыша через рот, боролся с подкатывающей тошнотой.

Сердце не ускорило бег, но каждый удар напоминал высокую волну, разбивающуюся о грудную клетку. Пол поднимался и опадал, как при качке, появился какой-то резкий звук, напоминающий доносящийся издалека крик чаек, и только какое-то время спустя он понял, что слышит собственное свистящее дыхание.

Внутренние волны накатывали группами, как в настоящем океане, некоторые выше других, после пяти-шести наступала пауза. Райан знал, что неровность силы ударов и потеря ритма – прелюдия к инфаркту.

Приложил руку к груди, будто внешнее давление могло успокоить сердце.

Если бы он умер в этом доме, агенты Уилсона Мотта, скорее оставили бы его здесь, чтобы им не пришлось объяснять, кто они и как сюда попали. Найденный доктором Смерть, он, скорее всего, превратился бы в еще один экспонат этой трупной галереи. Голый, накачанный консервантами, закатанный в прозрачную пленку, украшал бы собой доселе пустующий угол, еще один самоубийца в множащейся коллекции Спенсера Баргхеста.

Глава 18

То ли потому, что очень хотел этого, то ли благодаря благосклонности судьбы, но Райан пережил этот неприятный момент: пару минут спустя сердце вновь билось ровно и размеренно.

В сухом воздухе дома Баргхеста отсутствовали какие-либо запахи, чувствовался лишь металлический привкус. Приказав себе не думать о причине появления этого привкуса, Райан перестал дышать через рот.

Выпрямился на стуле, подкатился к столу. После короткой паузы открыл папку на той фотографии, которую рассматривал, когда накатила тошнота.

По-прежнему руководствуясь интуицией, продолжил просмотр первой папки. Но его упорство было вознаграждено, лишь когда он добрался до третьей фотографии во второй папке.

Саманта. Широко открытые глаза с прихваченными ко лбу веками, чуть разошедшиеся губы, словно она удовлетворенно выдохнула в тот момент, когда щелкнул затвор фотокамеры.

Не Саманта, разумеется, а Тереза, ее сестра-близнец. Перед смертью, получив в автомобильной аварии тяжелейшие травмы мозга, она не один месяц провела в кровати, и это не могло не сказаться на ее красоте. Но, даже побледнев, Тереза оставалась прекрасной, более того, светилась изнутри, излучала внеземную красоту мученицы, поднимающейся в небо на картине кого-то из великих художников далекого прошлого.