Великий перелом - Гарри Тeртлдав

— Женщина? — Часовой посмотрел на Людмилу по-другому. — Боже мой, это и в самом деле женщина? Из-за хлама, который на ней надет, я и не понял сначала.

Он полагал, что она говорит только по-русски. Она изо всех сил старалась смотреть на него свысока, что было не так-то просто, поскольку он был сантиметров на 30 выше.

Мобилизовав весь свой немецкий, она сказала:

— Уверяю вас, это в любом случае не имеет для вас никакого значения.

Часовой вытаращил глаза. Ее сопровождающие, успевшие увидеть в ней до некоторой степени человеческое существо — и как настоящие солдаты недолюбливавшие штабных, — без особого успеха попытались скрыть усмешки. От этого часовой рассердился еще больше. Ледяным голосом он произнес:

— Идемте со мной. Я отведу вас к адъютанту коменданта.

Адъютант был краснолицым, похожим на быка мужчиной с двумя капитанскими звездочками на погонах. Он сказал:

— Давайте сюда депешу, девушка. Генерал-лейтенант граф Вальтер фон Брокдорф-Алефельдт — занятой человек. И передам ему ваше послание, как только представится возможность.

Возможно, он подумал, что титулы и сложная фамилия произведут на нее впечатление. Если так, он забыл, что имеет дело с социалисткой. Людмила упрямо выдвинула вперед подбородок.

— Нет, — сказала она. — Мне приказано генералом Шиллом передать послание вашему коменданту — и никому больше. Я солдат и подчиняюсь приказу.

Краснолицый стал еще краснее.

— Один момент, — сказал он и поднялся из-за стола.

Он вышел в дверь, расположенную у него за спиной. Когда он вернулся, можно было подумать, что он только что съел лимон.

— Комендант примет вас.

— Хорошо.

Людмила направилась к этой же двери. Если бы адъютант не отступил поспешно в сторону, она налетела бы прямо на него.

Она ожидала увидеть породистого аристократа с тонкими чертами лица, надменным выражением и моноклем. У Вальтера фон Брокдорф-Алефельдта действительно были тонкие черты лица, но, очевидно, только потому, что он был больным человеком. Его кожа выглядела как желтый пергамент, натянутый на кости. Когда он был моложе и здоровее, он, возможно, был красив. Теперь же он просто старался держаться, несмотря на болезнь.

Он удивил ее тем, что встал и поклонился. Его мертвая улыбка показала, что он заметил ее удивление. Тогда он удивил ее еще раз, заговорив по-русски:

— Добро пожаловать в Ригу, старший лейтенант. Так какие же новости вы доставили мне от генерал-лейтенанта Шилла?

— Я не знаю. — Людмила протянула ему конверт. — Вот послание.

Брокдорф-Алефельдт начал вскрывать его, но прервался, снова вскочил и спешно вышел из кабинета в боковую дверь. Вернулся он бледнее, чем прежде.

— Прошу извинить, — сказал он, вскрыв конверт. — Кажется, меня мучает приступ дизентерии.

Похоже, это гораздо хуже, чем приступ: если судить по его виду, он умрет самое большее через день. Людмила знала, что нацисты держатся за свои посты с таким мужеством и преданностью — или фанатизмом, — как никто другой. Временами, когда она видела это собственными глазами, она удивлялась: как такие приличные люди могут подчиняться такой системе?

Это заставило ее вспомнить о Генрихе Ягере, и через мгновение щеки ее залил румянец. Генерал Брокдорф-Алефельдт изучал послание генерала Шилла. К ее облегчению, он не заметил, как она покраснела. Пару раз он хмыкнул, тихо и сердито. Наконец он поднял взор от письма и сказал:

— Мне очень жаль, старший лейтенант, но я не могу сделать того, что просит немецкий комендант Пскова.

Она и представить не могла, чтобы немец говорил с такой деликатностью. Он, конечно, был гитлеровцем, но культурным гитлеровцем.

— А о чем просит генерал Шилл? — спросила она, затем поспешила добавить: — Если, конечно, это не слишком секретно для моего уровня?

— Ни в коей мере. — Он говорил по-русски, как аристократ. — Он хотел, чтобы я помог ему боеприпасами… Он сделал паузу и кашлянул.

— То есть он не хотел бы зависеть от советских поставок, вы это имеете в виду? — спросила Людмила.

— Именно так, — подтвердил Брокдорф-Алефельдт. — Вы ведь видели дым над гаванью? — Он вежливо дождался ее кивка, прежде чем продолжить. — Это все еще горят грузовые суда, которые разбомбили ящеры, суда, которые были доверху нагружены всевозможным оружием и боеприпасами. Теперь у нас самих жестокая нехватка всего, и поделиться с соседом мне нечем.

— Мне жаль слышать это, — сказала Людмила.

К своему удивлению, она поняла, что говорит не только из вежливости. Ей не хотелось, чтобы немцы в Пскове стали сильнее, чем советские войска, но и ослабление немцев по сравнению с силами ящеров было тоже нежелательным. Найти баланс сил, который устраивал бы ее, было непросто. Она продолжила:

— У вас будет ответ генералу Шиллу, который вы отправите со мной?

— Я подготовлю ответ, — ответил Брокдорф-Алефельдт, — но вначале… Бек! — повысил он голос. В кабинет быстро вошел адъютант.

— Принесите что-нибудь старшему лейтенанту из столовой, — приказал Брокдорф-Алефельдт, — она проделала долгий путь с бессмысленным поручением и, несомненно, не откажется от чего-нибудь горячего.

— Слушаюсь, герр генерал-лейтенант! — сказал Бек и повернулся к Людмиле. — Если вы будете добры подождать, старший лейтенант Горбунова.

Он пригнул голову, словно метрдотель странного декадентского капиталистического ресторана, и спешно удалился. Если его начальник отнесся к Людмиле с уважением, значит, точно так же к ней отнесется и он.

Когда капитан Бек вернулся, в руках он держал поднос с большой дымящейся тарелкой.

— Майзес зупе ар путукрейму, латышское блюдо, — объяснил он, — суп из крупы со взбитыми сливками.

— Благодарю вас, — сказала Людмила и принялась за еду.

Суп был горячим, густым, питательным и по вкусу не казался непривычным. В русской кухне тоже обычно много сливок, правда чаще кислых, то есть сметаны, а не свежих.

Пока Людмила насыщалась, Бек вышел в свой кабинет и вскоре вернулся с листом бумаги, который положил перед генералом Брокдорф-Алефельдтом. Немецкий комендант Риги изучил письмо, затем посмотрел на Людмилу, но продолжал молчать и заговорил, только когда она отставила тарелку.

— Я хочу попросить вас об одолжении, если вы не возражаете.

— Это зависит от того, какого рода одолжение, — настороженно ответила она.

Улыбка графа Брокдорф-Алефельдта делала его похожим на скелет, который только что услышал хорошую шутку.

— Уверяю вас, старший лейтенант, я не имел никаких непристойных намерений в отношении вашего, несомненно прекрасного, тела. Это чисто военный вопрос, в котором вы могли бы помочь нам.

— Я и не думала о непристойных намерениях в отношении меня, — ответила Людмила.

— Нет? — Немецкий генерал снова улыбнулся. — Как это разочаровывает.

Пока Людмила обдумывала, как следует воспринять это высказывание, Брокдорф-Алефельдт вернулся к деловому разговору.

— Мы поддерживаем контакт с несколькими партизанскими группами в Польше. — Он сделал паузу, дав ей усвоить сказанное. — Полагаю, я должен заметить, что это партизанская война против ящеров, а не против рейха. В группах есть немцы, поляки, евреи — я слышал, что есть даже несколько русских. Одна из таких групп, а именно под Хрубешовом, передала нам, что готова, в частности, пустить в ход противотанковые мины. Вы могли бы доставить им эти мины быстрее, чем кто бы то ни было из наших людей. Что вы на это скажете?

— Я не знаю, — ответила Людмила. — Я ведь вам не подчинена. А своих самолетов у вас нет?

— Самолеты — да, несколько штук, но ничего похожего на «летающую швейную машинку», на которой вы прибыли, — сказал Брокдорф-Алефельдт.

Людмила и прежде слышала эту немецкую кличку самолета «У-2», и всегда в таких случаях лукавая гордость наполняла ее. Генерал продолжил:

— Эту задачу мог бы выполнить мой последний связной самолет, «Физелер-Шторх», но он был сбит две недели назад. Вы ведь знаете, как ящеры разделываются с более крупными и заметными машинами. Хрубешов находится отсюда примерно в пятистах километрах к югу и немного западнее. Вы можете выполнить это задание? Могу добавить, что уничтожение танков благодаря вашей помощи, вероятно, будет полезно как для советских вооруженных сил, так и для вермахта.

С тех пор как немцы оттеснили организованные — в отличие от партизан — советские вооруженные силы в глубь России, Людмила сомневалась в этом. С другой стороны, ситуация после вторжения ящеров стала довольно зыбкой, и, кроме того, старшего лейтенанта ВВС не информируют о развертывании войск.

Людмила спросила:

— А вы сможете передать ваш ответ генералу Шиллу, если я не полечу с письмом обратно?

— Думаю, мы сможем организовать это, — ответил Брокдорф-Алефельдт. — Если это — единственное, что препятствует вам в выполнении задания, я уверен, что мы решим этот вопрос.