Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова

Служка попытался было переложить свои чувства на слова, но не справился, а потому бумага была пронесена через весь кабинет и положена на рабочий стол в полной тишине и с превеликой осторожностью, аки ядовитая змея.

Отец-настоятель пододвинул лист поближе к себе и начал водить взглядом по строчкам. Водил долго, с заметными остановками и даже некоторыми паузами для явного ухода в себя. А когда закончил чтение, растерянно воздел очи в мою сторону.

– Дарли, дорогая…

– Чегось?

– Не будешь ли так любезна пояснить, какую именно работу и как ты выполнила, если контесса Абруцци обвинила тебя в совращении своего несовершеннолетнего сына?

И вот теперь я, наконец-то, почувствовала.

Как моя левая бровь начинает карабкаться на лоб. Все выше, и выше, и выше.

Глава 3. Гора родила мышь.

Петер

Я очнулся вместе с приступом то ли чиха, то ли кашля, но такого конкретного, что меня согнуло пополам, заставляя сесть, а потом снова распластало по лежаку. Ровному и…

По поводу температуры окружающего мира кожа не чувствовала совершенно ничего. Даже кафель на стене, выглядящий почти ледяным, при прикосновении не пожелал сообщить о себе хоть что-то сверх визуальной составляющей. Если приплюсовать сюда же химический привкус вишни на языке, за выводом далеко ходить не надо. Можно даже вовсе не шевелиться.

Консервация, значит? Осталось понять, зачем и о чем эта заморочка.

Несомненное удобство только одно: полный пофигизм относительно внешних условий. Правда, по итогу все обычно заканчивается кучей синяков, и это только в случае, если будешь крайне внимательным. Расслабишься больше допустимого – сам себе злобный дурак.

Жаль, нет способа определить, как сильно меня накачали. Потому что внутренние ощущения беззастенчиво врут. Может, обошлись стартовой дозой, а может, вкатили по полной. Но в любом случае двигаться сейчас лучше медленно и печально, чтобы не порваться. А то было дело. И если тогда сшили хоть на живую нитку, но оперативно, то в сложившихся обстоятельствах вполне могут надолго оставить без скорой помощи. Тем более, обстановка располагает.

Комната, выложенная кафелем по всем направлениям. Не припомню таких помещений в Управлении. Даже в тех же изоляторах дизайн хоть и промышленный, но все же обитаемый, а здешний навевает какое-то совсем не жилое настроение. И живописно раскиданные сеточки трещин тоже. Довольно прозрачно, скажем так, намекают. А если повернуть голову ещё больше и скосить глаза, можно разглядеть в полу желобки и прекратить, наконец, задаваться глупыми вопросами.

Хотя, чем тогда вообще заниматься? Например, все-таки попробовать поменять положение тела на более пригодное для осмотра этого же самого тела, благо, ничего не мешает: как раздели для проведения предписанных процедур, так и оставили.

Синяки… синие. Значит, в отключке я пробыл достаточно долго. И следы датчиков уже даже не красноватые. И звездочки от инъекторов. И дырки в венах. Если со мной что-то и творили, то немалое количество часов назад. Видимо, сразу после шокера. А потом внезапно спохватились и вспомнили, что мне, вообще-то, полагается полный покой?

Ну, чисто технически место спокойное, не поспоришь. Предположения, которые по его поводу возникают – это, как говорится, мои личные проблемы. Как, впрочем, и все остальное.

Так, в положении сидя чуть освоился. Теперь можно попробовать повернуться и спустить ноги на…

Наверняка красивая была стопочка. И какой-то аккуратист ведь озаботился, а толку? Чтобы я небрежным движением ноги разметал комплект формы по полу?

Курсантская. Новехонькая. А как там с опознавательными?

Нет, наклоняться не надо. Было. Придется снова прилечь и ноги обратно на лежак, пожалуй, лучше не закидывать. Значит, боком.

О, с этого ракурса можно смотреть на дверь. Тоже тихую и спокойную. Без какой-либо фурнитуры и даже вроде без смотровых приблуд. Скрытые камеры по стенам, стало быть? Скорее всего. Должны же все мои вялые перформансы как-то и кем-то наблюдаться. Хотя, может и не должны. В медчасти проводить наблюдение куда проще, да и эффективнее, с их-то аппаратурой. Говорят, при особом усердии могут даже отдельные мысли отлавливать. Но видимо тех, кто меня сюда притащил, интересует что-то совсем другое. И учитывая любезно оставленную одежду, когда я изволю её на себя натянуть, представление и начнется.

Не, понять их можно. Одевать меня, как куклу, явно никому не сдалось, а если смогу справиться сам, особенно со шнуровкой, значит, здоров и годен. Поэтому полежу ещё, пока никто не гонит.

Хотя, сомнительно, что будут гнать, если поверх компресса накатили консерву. Скорее, возьмут измором, им-то торопиться некуда. Тут уж мне лучше не тянуть никого за хвост, иначе госпитализация будет обязательно, и очень неприятная.

Они знаю, что я знаю, что они знают, что я…

Так, голова снова успешно закружилась. Впору вообще гнать из неё любые размышления. Я бы так и сделал, если бы можно было сосредоточиться хоть на чем-то. Но навязанная скудость ощущений совсем не помогала расслабиться.

Хорошо понятно только одно: ничего простого в сложившейся ситуации нет. Иначе обошлись бы без этой заковыристой церемонии. То ли шахматная партия, то ли какой-то странный танец, где каждый по очереди должен сделать полагающееся ему па. Намеки, нюансы, детали. С расчетом на явное понимание с моей стороны?

Черта с два я что-либо понимаю! Легко могу поклясться, что здесь и сейчас все имеет значение. Но какое? И для кого оно больше предназначено, для меня или для тех, кто прячется за дверью?

Можно ещё полежать. Столько, сколько влезет. А можно плюнуть и сыграть. Ну хоть в поддавки. Желаете, чтобы я прикрыл наготу? Да пожалуйста.

Если бы такой норматив вообще практиковался, я бы его сейчас с треском провалил. Потому что наклоняться все ещё было опасно – голова сразу тянула вниз, поближе к любой горизонтальной поверхности. Пришлось подпихивать одежду ногами поближе, а потом уже слепо нашаривать все подряд и надевать. Начиная с верха, которого было мало: на куртку почему-то пожадничали. С низом прошло гораздо медленнее и вдумчивее, а перед ботинками и вовсе пришлось делать очень большую паузу.

Но, как я и предполагал, стоило мне затянуть последний узел и обессиленно выдохнуть, дверь отворилась, пропуская в кафельную комнату трех сейфов. Может, тех же самых, может новых – кто их в полном обвесе разберет? Зато ассоциация с шахматами стала ярче некуда: белые клеточки, черные фигуры.

Реально ведь, стояли в коридоре и ждали, может быть, даже все время после моего пробуждения. Уж не знаю, то ли хохотнуть, то ли посочувствовать.

– Очухался?

Допустим, нет. И не особо старался. Но кого это