Argumentum ad hominem - Вероника Евгеньевна Иванова

– Может быть, проблема в национальной принадлежности?

Чья проблема? Её? Моя? С какой стати? Или подразумевается, что…

Нет. Ну нет же. Не может быть.

– Вы ведь провели свое отрочество и юность среди, скажем так, её соотечественников. И эти годы наверняка оставили о себе память. Разного рода.

Разный род – это у тех, кто жил и сейчас живет на террасах. И индейцы попадались, и бушмены. Да, латиноязычных там, если речь именно об этом, было намного больше. В подавляющем количестве. Район такой выдался. А все прочее…

Даже тогда я какой-то частью мозга понимал: они не злые. В каноническом смысле. Не злые, а скорее любопытные. Ведомые неудержимой тягой к исследованиям. Ну а то, что подопытным животным приходилось быть именно мне… Огорчало, конечно.

Сначала я думал, они поймут сами. Потом, чуть подросши, пытался объяснять. В основном, самому себе, потому что меня никто не собирался слушать. Разве что, кроме Консуэлы, но и она искренне считала, что во мне тоже есть какая-то проблема, и все получится, стоит только нам всем пойти навстречу друг другу.

И я ходил. Столько, сколько мог. Делал столько шагов, насколько хватало сил. Зализывал раны, отлеживался, отдыхивался, пробовал снова. И ни хрена не преуспел, как мне кажется. Зато, в конце концов, они позволили просто жить рядом, и это уже было хорошо. Пусть всего лишь на одну ступеньку повыше, чем первый уровень моего «плохо».

– Вы должны были привлекать внимание противоположного пола, мистер Тауб. Непременно должны были.

Чем? Своей мастью или своей неприспособленностью к жизни Террас?

О, сколько там было и есть правил! Неписаных, разумеется, иначе неинтересно. Но когда правильные ответы на вопросы входят в тебя, что называется, с молоком матери, и мысли не возникает, что кто-то другой может только тупо стоять и ждать указаний, как поступить. Любых, даже нарочно глупых и унизительных. Потому что выбора нет и нет путей отхода. Никуда.

А с местными девушками… Там правил было просто безумное количество! И для той стороны, и для этой. Нет, только не моей. Я в этом отношении не котировался. Даже в плане экзотики. Плюс нежелание подводить ту единственную женщину, которая хоть как-то заботилась обо мне.

Можно было либо стать членом всеобщего клана, либо вечно стоять особняком. Но такое решение мало зависело от меня и моих потребностей. Да вообще никак не зависело. И невинность я потерял гораздо позже. В одном из курсантских походов по увеселительным заведениям.

– Конечно, вы запомнили все, что было сделано и не сделано, не так ли? И старые обиды нашли свой выход.

К чему она клонит? Я всего лишь наорал. Некрасиво поступил, согласен. Непрофессионально. Но на кон было поставлено слишком многое, чтобы бесконечно и бессмысленно разводить реверансы.

– Я готов принести извинения, если это необходимо.

Сзади фыркнули.

– Извинения? Неудачная шутка, мистер Тауб.

– Я не…

Вместо продолжения беседы что-то пискнуло, и справа от меня высветился экран проектора, расположенный то ли прямо на стене, то ли в нише книжного шкафа.

Сначала побежали строчки служебной информации о дате, месте записи и прочей формально-технической дребедени, потом возникло изображение. Картинка из привычной медицинской палаты, кажется, даже знакомой. Ну да, этот молдинг ни с чем не спутаешь. Палата на втором этаже, диагностическое отделение. Номер не запоминал, но как пройти от входа и через все Управление, нарисую с закрытыми глазами.

Передний план – кто-то из докторов. Больше спиной, но все равно незнакомый. Зато медсестры, снующие мимо камеры, примелькавшиеся, что называется. Частенько работали на осмотрах. Вот и в последнюю вахту…

Звук я услышал с запозданием, но не потому, что качество записи хромало: видно все было совершенно идеально. Просто первые секунды женщина, вокруг которой все хлопотали, видимо, делала передышку и набирала воздуха в легкие. А когда завыла, сомнений не осталось.

Лахудра. Её вой ни с чем не спутаю.

– Мазки, док? – это кто-то из медсестер интересуется.

– По протоколу. Хотя… Нет, пусть будут. Для сравнения. Пробы на пьянку готовы?

– Отрицательные.

– Все?

– Полностью.

– Токсины, грибы и прочее?

– Частично готовы, но в целом все то же.

– Альтернативное ощущение реальности исключаем, - доктор устало выпрямился и повернулся к кому-то, остававшемуся за кадром. – Если она и занималась рукоблудием, то при полном и ясном сознании.

– Хотите сказать, мисс Лопес не могла нанести себе эти повреждения самостоятельно?

– Ну, если не засовывала в себя хлопушку и не дергала за веревочку. Конфетти внутри, кстати, нет, если вы об этом.

– И насколько велики…

– Экстрагенитальных нет, за исключением тех ссадин и синяков, которые она набила уже после начала истерики. Зато внутри все разорвано капитально. Но вот что любопытно…

Доктор приспустил маску, сверился с записями, пролистнул несколько страниц, убористо заполненных буквами и цифрами.

– Вектор повреждений нехарактерный.

– Что вы имеете в виду?

– Что имею, то и… Надеюсь, вы себе процесс представляете? Воздействие хоть и происходит внутри, но все равно остается внешним. А здесь все наоборот.

– Как прикажете это понимать?

– А как хотите. Но если эту даму реально кто-то насиловал, то делал это, прямо скажем, нетрадиционным способом.

– А именно?

Доктор скривился:

– Вот честно, сейчас даже не хочу об этом задумываться. У меня впереди семейный ужин и годовщина свадьбы. То есть, сначала годовщина, а потом…

– И все-таки?

– Слышали о ложной беременности? Редкая, но крайне занятная штука. На чистом самовнушении доходит вплоть до родовых схваток. Как возникает, неясно, рассасывается тоже сама собой. Проистекает от желания иметь или не иметь детей, на фоне заметных проблем с психикой. Так вот, в данном случае ситуация чем-то похожа. Только последствия вполне реальные, а не ложные.

– Полагаете, имеет место самовнушение?

Доктор повернулся, взглянул на кровать с завывающей Лахудрой и пожал плечами:

– Когда острая фаза психоза закончится, попробуйте её расспросить. Но лично я не представляю, что могло сподвигнуть молодую женщину, вернее, учитывая анамнез, девушку, на такую странную и весьма болезненную фантазию.

В кадре ещё немного помельтешил медперсонал, промелькнули окровавленные тряпки и тампоны, экран погас, и наступила тишина. У меня в голове тоже стало тихо. Совсем-совсем.

– Все ещё желаете извиниться, мистер Тауб?

– Пожалуй, нет. То, что вы показали, из области чудес и чудотоворцев, а это не ко мне.

– И у вас нет ни малейшего сочувствия к пострадавшей?

Если все это нелепый спектакль, о сочувствии говорить просто смешно. Если все-таки правда…

Сонги славятся своей дурковатостью, это известно, но я-то здесь причем? Прикрикнул пару раз, потому что меня в тот