Белая ласточка - Ольга Коренева

Вдоль всей улицы с обеих сторон, у каждой калитки, сидело по длинношеему мордастому псу. Псы были таких дорогих пород, что даже не лаяли на чужого Мухина, не снисходили до вульгарного лая, только поворачивали вслед ему коробчатые мохнатые головы.

Мухин ускорил шаги, ему было душно. Он шагал мимо домиков-кабинок, мимо шеренги неподвижных псов, похожих на идолов острова Пасхи. Они, как по команде, поворачивали головы и смотрели ему вслед.

Роща стала редеть. Пошли места захудалые, сараи и свинарники, и началась деревня. В начале деревни встретился мужик: здоровенный, черноволосый с проседью, в пестрой трикотажной тенниске навыпуск. Рожа его показалась Мухину зверской, опереточно-разбойничьей. Все дело в том, что мужик был рябой, его красное лицо было усеяно оспинами, как стенка в тире.

— Не скажете, — спросил Мухин, — где тут Козел живет?

— Я Козел, а чего? — ответил мужик.

Он заулыбался, и его «зверская рожа» оказалась довольно симпатичным, добродушным лицом славного дядьки-балагура.

— Ты чего, ко мне, что ль? — спросил мужик.

— Да я за молоком, — Мухин показал на бидон, — мне сказали, у Козловых есть, дом Козловых... — он смущенно мямлил, стараясь исправить свою невольную грубость.

— Ой, браток, а у нас сегодня, кажись, и нет, гости приехали. Родня, понимаешь. А знаешь что, вон второй дом, спроси у хозяйки.

— Ага, ага, спасибо! — заторопился Мухин.

Козел размашисто пошел дальше. Потом обернулся и крикнул издали Оське:

— Если хозяйки нет... там дочка... У нее спроси... Жми дальше, браток!

«Ну и рожа, как стенка в тире. А славный дядька», — подумал Мухин, и стал «жать дальше».

Оська откинул калитку и вошел во двор. Его облаял черный и лохматый пес: выкатился из яблоневого сада и бросился к Мухину.

— Назад, Цыган, ко мне! — раздалось с крыльца. — Смирно, Цыган!.. Да вы не бойтесь, он смирный.

На верхней ступеньке крыльца сидела девушка и глядела на Мухина.

Оська поздоровался. Девушка тоже.

С огородов, из дальнего конца деревни, слышалось пение: «...и с плеча ее бросает в набежавшую волну».

— А сегодня что, деревенский праздник какой-нибудь? — спросил Оскар.

— Праздник вчера был, — ответила девушка, яблочный спас. А это гости наши поют, дядя мой приехал, пошел к родне.

Девушка послюнила палец, провела по пушистым серым бровям, потом пригладила волосы на висках. Рядом с ней на ступеньке стояло прямоугольное зеркало и лежал гребешок. Как видно, она тоже собиралась в гости. Она спросила:

— А вы к нам?

— А я к Козлу за молоком пришел, — сострил Оскар и сам по-глупому рассмеялся.

Тут, рядом с этой простецкой девушкой, он сразу освоился и чувствовал себя свободно. Словно он сам заразился от только что встреченного дядьки его добродушием и балагурством. А может, в этом доме сам дух был такой — веселый, простой и дружеский — и он сразу же охватил и Мухина. Однако его шутка — «к Козлу за молоком», он сам почувствовал, — была действительно глуповата, но девушка, казалось, этого не заметила.

— Да? — она взглянула на Мухина и вздохнула. — А вы знаете, у нас сегодня нет молока. Все ушло на еду... Да вы садитесь, — она подвинулась на ступеньке. — Может, чего придумаем.

Оскар сел рядом. Девушка протянула ему зеркало, а сама взяла расческу.

— Подержите вот так, ага?

Оскар приподнял зеркало, а девушка стала, глядя в него, причесываться.

— Да не так, повыше, повыше! Вот теперь так. — Она отвела его руку немного влево и вверх.

Ладонь ее была жестковатая и теплая. От волос и нежной здоровой шеи пахло парным молоком и сеном.

Она поплевала на гребень и принялась начесывать волосы.

— Ну, вот так, спасибо! — взяла из рук Мухина зеркало, отложила зеркало и расческу в сторону и протянула ему ладошку: — Познакомимся?

— Мухин. Ося.

— Галя... А вас... Вася? Ой! Я не расслышала, —. переспросила девушка.

— О-ся... В общем, Оскар, — передернул плечами Мухин, — такое имя...

С девчонкой было хорошо. Она разговаривала весело, удивляла Мухина простодушием. Чистое скуластенькое ее лицо все время вспыхивало улыбкой.

— Вы всегда здесь живете? — спросил Мухин.

— Раньше жила, а теперь я в городе, в общежитии, — она широко заулыбалась. — Я в техникуме учусь.

— В каком?

— А в строительном техникуме. Сейчас я на практике.

— Где? На стройке? — не сразу сообразил Мухин.

— Прям, на стройке! Тут наш лагерь недалёко, в лесу. Может, видали?

— А, видел, знаю, — соврал Мухин. Лагеря он не видел.

— Ну и вот. У нас танцы там каждый вечер, дачники приходят. А вы почему не приходите? — она посмотрела Мухину в лицо и расширила глаза. Мухин усмехнулся:

— А откуда вы знаете, что не прихожу?

— Чего-то я вас не помню.

— А вы всех помните?.. У вас, наверно, феноменальная память.

— Всех не всех, а вас бы запомнила.

— Э-э... — Мухин пригладил пятерней челку. — Правда?

— Ага. У вас запоминающаяся внешность. А вы женаты?

Мухин поперхнулся от неожиданности:

— И да, и нет...

«Ну и простота святая! — подумал он. — А почему «и да, и нет»? А ладно, пусть поломает голову». Он и сам не знал, почему он так ответил. «Ну и девчонка! Ну, дает!» Мухин хотел было презрительно пофыркать в душе, но, сам того не замечая, с интересом слушал самоуверенные реплики этой простушки, и уже ждал их, втянулся в игру. Девчонка не умолкала. Ясная, крепкая, вся на виду. Все это было так непривычно.

— Эх, — она откинулась и потянулась, — знаете, о чем я думала сейчас?

— Откуда же я могу знать?

— О наших ребятах.

— О студентах?

— Ага! Вот практика была у нас зимой. На стройке. Ой, вот смех-то был! У нас в бригаде шесть девчонок, из стройтеха нашего, — затарахтела Галя. — Значит, практика, зимние каникулы. Вот прораб и говорит нам: «Белите, ребята, стены», — она опять расширила глаза и приблизила к Мухину лицо.

«Странная манера кокетничать», — подумал Оскар.

— А в январе белить, это, значит, мартышкин труд. Стены не просохнут, и вся побелка отвалится. Мы и говорим: «Не будем, говорим, белить, не просохнут стены-то!» А он говорит: «Белите!» А мы: «Не будем!» А он: «Мажьте, а то практику не зачту!» А мы, — она еще больше удивленно округлила глаза, — а мы: «Ну и черт с тобой, не зачитывай!!!» Это по-тихому, конечно, а вслух: «Ладно, говорим, побелим стены, сам ответишь», и побелили.

— Ну, еще бы! — кивнул Мухин. — Раз начальство велит... Ты бы посмотрела, как в армии...

— Ты понимаешь, Оскар! Вот, говорим, побелка отвалится, сам будешь отвечать. А так и вышло. Она и отвалилась. Прораб говорит: «Белите снова!» Мы белим, а она обратно отваливается.

— Глупо! — Мухин захохотал. — Кукольный театр у вас, что ли?

— Чего глупо! Не глупо, а здОрово! — Галины глаза стали совсем круглые, как яйцо, от восторженного испуга.

Вообще, показалось Мухину, Галины глаза обладали способностью расширяться до бесконечности, по нарастающей.

— Белим — отваливается. Белим — отваливается, — повторила Галя.

— Ну, а дальше? — спросил Оскар. Не терпелось узнать, чем же все это кончилось.

— А вот, значит, так всё и белили, а она так все и отваливалась. Покуда практика не кончилась... Ух, и весело было!

Она обхватила руками колени.

— Ну, и ответил прораб? — спросил Мухин.

— Не-а. А чего ему будет-то? Поставил: нам — зачеты, кому надо — пол-литра! И порядок. А еще мы батареи ставили, — продолжала Галя. — Где ставили? — она опять округлила глаза и вытянула губы трубочкой. — В жилом доме... Вернее, ставят мужики да наши парни из техникума. А мы, девчонки, только сидим себе на подоконнике да песни поем. А работяги тяпнули раз, тяпнули два, да еще жильцы-то им в каждой квартире подносят...

«Зачем?» — хотел спросить Мухин, но Галя опередила :

— Это чтобы в комнате побольше секций поставили, чтоб теплее было. Ну вот и накачались. Все у них из рук валится. Стали батареи варить, а у них ка-ак сварка из рук вырвется, ка-ак полыхнет огонь во все стороны, прям гиперболоид инженера Гарина, все жильцы ка-ак побегут, паркет сожгли, кресло, обои — в дым, у одних был сервант заграничный — в дым закоптили... жуть! Вот была потеха!

— Ух ты!

— Ну, а потом уж мы, девчонки, после них мигом батареи поставили, — она послюнила палец и пригладила волосы на висках. — Во как. Не то что ваш брат.

— Да ну? — сказал Мухин. Мужская честь его была задета. «Однако, гордая, — подумал он. — Мастера, парни — все дураки. А вот девчонки всё могут».

— Ага, — Галя поджала ноги и подбородком оперлась о колени. Кожа на коленных чашках натянулась, розово заблестела, коленки стали сильными, квадратными, как лбы у собак боксеров. И вся Галя, видел Мухин, была не гибкая, но сильная, ладная.

Когда она вот так сидела, с ногами, на ступеньке, изгибы ее спины и ног еще больше показывали, какое это крепко сработанное тело. Хотелось глядеть на него, на Галины бедра и ноги, но Мухин стеснялся глядеть и отводил глаза.