Девочка-медведь - Софи Андерсон

Он раздосадованно причмокивает.

— И коли ты в одиночку отправилась в лес, так и быть, пойду с тобой. Вдруг тебя придётся защищать?

Не удержавшись, я хмыкаю.

— Что смешного я сказал? — Мышеловчик распрямляет спинку и упирается коготками мне в щёку. В его чёрных глазках-бусинках искрится лунный свет.

— Что ты, и в мыслях не было обидеть тебя, — заверяю я, — но сам подумай: я такая огромная и сильная, а ты маленький домашний зверёк. Как ты меня защитишь?

— Эх ты, человечья девочка, что ты можешь знать о Снежном лесе? Ещё задолго до того, как сюда пришли люди, здесь охотились мои предки, и в моих жилах не только их кровь, но и мудрость! — Мышеловчик вздёргивает подбородок, его крохотные ноздри раздуваются от гордости. — Пускай моя прабабка переселилась к вам, чтобы избавить вас от мышиного засилья, это не помешало ей и её потомкам унаследовать дарованные нам природой охотничьи доблести. Ты хоть понимаешь, сколько нужно сноровки, чтобы ловить мышей под этими вашими жутко скрипучими половицами?

— Я и не сомневаюсь, что ты искусный охотник, — киваю я, — но не очень-то понимаю, как ты собрался защищать меня в лесу.

— Я повидал врагов пострашнее, чем ты можешь вообразить. — Мышеловчик откидывается на моё плечо, как на спинку дивана, и внимательно изучает свои коготки. В свете луны они отливают металлическим блеском и остры как иглы. — Однажды в вашем саду гнался я за кроликом, и вдруг с неба на меня камнем падает филин. Громадина, раза в три больше тебя. Когтищи жуткие, подлиннее да поострее этих ваших тесаков, и уже изготовились вонзиться в меня. А я как подпрыгну, как перевернусь в воздухе — и прямо ему на спину. Впился ему в шею, он аж взвизгнул от боли. Крыльями захлопал как ненормальный, думал, сбросит меня. Но хватка у меня железная, не вырвешься. Вцепился в него и держусь, даже когда он взлетел. Три дня и три ночи он мотал меня над Снежным лесом.

— Да ну? — поднимаю я брови. Таких громадных филинов не бывает, а если б были, я всё равно не могу представить Мышеловчика верхом на таком чудище.

— Ты что, не веришь? — Мышеловчик выпячивает свою узенькую грудь.

Я вспыхиваю от стыда. В самом деле, если мои ноги превратились в медвежьи, а я разговариваю с лаской, нечестно с моей стороны не верить байкам Мышеловчика.

— Что ты, я просто удивляюсь, вот и всё.

Я неуклюже перелезаю на четвереньках через перегородивший тропу ствол кедра. Мои ноги настолько массивнее рук, что я опасаюсь, как бы не перевернуться вверх тормашками.

— За те три дня я от и до изучил Снежный лес, он расстилался подо мной без конца и края, — Мышеловчик водит туда-сюда лапкой, изображая эту картину, — лес такой огромный, что, когда на его восточном краю утро, на западном ещё глухая ночь. Он простирается в такие дали, что хоть месяцами иди, конца-края не достигнешь. Но ты мне так и не ответила, в какие такие места ты намылилась?

Я тайком сую руку в карман и сжимаю карту. Прикосновение к ней успокаивает меня. Пускай лес и правда бескрайний, а я пока не знаю точно, куда иду, но карта укажет мне верную дорогу.

— Эта тропа ведёт на север, — уверенно заявляю я, — и где-то возле неё есть хижина Анатолия. Думаю, как дойдём, сделаем там привал.

— И возьмём чуток налима из его припасов, да? — облизывается Мышеловчик. — Хорошее дело, не спорю. Далеко ещё?

— Ты же говорил, что знаешь лес как свои пять пальцев. — Я скашиваю глаза на Мышеловчика, стараясь сдержать улыбку.

— Ещё как знаю! — Мышеловчик перескакивает с моего плеча на ближайший сук. — Но не забиваю голову всякими пустяками вроде точного местоположения чьих-то хижин.

— Думаю, за час-другой дойдём, — говорю я, надеясь, что права. Я не очень понимаю, как расстояния на карте Анатолия соотносятся с реальными.

— Думаешь? — Мышеловчик во все глаза глядит на меня. — Хочешь сказать, что раньше никогда здесь не бывала?!

— Допустим, бывала, но очень-очень давно.

Пытаюсь вспомнить, когда Мамочка в последний раз брала меня в гости к Анатолию. Мне лет пять было, и я помчалась вслед за птичкой, а Мамочка не могла за мной угнаться и жутко нервничала, что я пропаду. Конечно же, она нашла меня, но уже тогда решила, что лучше держаться подальше от леса, а Анатолий пускай сам навещает нас.

У меня внутри всё сжимается при мысли, что Мамочка проснётся одна-одинёшенька. У неё и так сердце не на месте из-за моих медвежьих ног, а мой побег, боюсь, совсем подкосит её. Я задираю голову и вглядываюсь в кроны деревьев, надеясь на что-нибудь отвлечься. Но угрызения совести такие же приставучие, как голод или жажда, — если уж вцепились в тебя, ничем не отгонишь, и попробуй не заметь их!

Мышеловчик перепрыгивает мне на плечо и отряхивает с лапок снег.

— Ну, раз до его хибары так далеко, разбуди меня, когда дойдём. — Он сбегает по переду моего тулупчика в отороченный мехом карман.

— И кто будет защищать меня?

— В этой части леса никто опасный не водится, — сонно бормочет Мышеловчик и протяжным писклявым зевком даёт понять, что разговор окончен.

Деревья теснее обступают тропу, смыкаются над головой, заслоняют светлую полоску усеянного звёздами неба, и я останавливаюсь, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте. «Летучую мышь» зажигать пока не буду — не хочу, чтобы её пшиканье и вонь горелого масла заслоняли от меня звуки и запахи леса.

Только сейчас, когда Мышеловчик умолк, я осознаю, как мало внимания уделяю окружающему лесу. А надо всё время быть начеку, мало ли какие опасности попадутся на пути. Останавливаюсь и затаив дыхание вслушиваюсь. Над головой шуршит хвоя. По ветке прыгает птичка, настороженно замирает, потом улетает прочь. Похрустывает мороз, потрескивают сосульки. Какая-то мелкая живность скребёт по коре коготками, шустро взбегая по стволу. Ночной лес полнится чужими, незнакомыми шорохами. Звуки совсем по-другому, чем я привыкла, проходят сквозь ветви деревьев, громче отдаются в ушах. Всё вокруг словно наэлектризовано страхами и угрозами.

Заставляю себя сделать несколько шагов. Тяжёлые медвежьи ноги и ощущение длинных когтей на их кончиках возвращают мне присутствие духа, и я вспоминаю, что сильна. Даже сильнее, чем прежде. Какие бы опасности ни подстерегали меня в лесу, я не спасую перед ними.

Тропка ведёт в густой сосняк, куда не проникает свет звёзд. Я снова останавливаюсь, вглядываюсь в темноту и пытаюсь нашарить в кармане спички. И еле сдерживаю стон досады, вспомнив, что забыла прихватить их из дома.

И тут впереди меня возникает какое-то движение.