Девочка-медведь - Софи Андерсон

в лесу полянку, посадил золотой орех и дивится, как на том месте замок огромный вырастает, стены всеми цветами радуги переливаются, купол золотом пламенеет. Затрепетал дровосек от счастья, на замок свой прекрасный не налюбуется. А мыслишка-червячок опять его точит. И снова понесли его ноги к чудо-дереву.

— Дерево, а дерево, — канючит дровосек, — всем сынок мой хорош да пригож, а всё равно как был, так и есть простого рода-племени. Желаю царём быть и чтоб жена моя царицей стала, тогда будут сыночку нашему везде почёт и уважение.

Закачало дерево листьями, вздохнуло тяжело и молвит:

— Ступай домой и тем удовольствуйся, что имеешь.

Но вцепилась уже жадность в дровосека когтями острыми, изглодала сердце его, как рысь голодная добычу, аж топор у него в руках трясётся. Закричал не своим голосом:

— Не исполнишь желание моё, порублю тебя в щепки!

А дерево и слушать не желает, отвернулось от него и поёт себе, заливается.

Зарычал дровосек от злобы лютой, взмахнул топором…

Хрясь…

И срубил ветку у самого основания.

Закричало дерево от боли.

Спохватился дровосек, да поздно. Заплакало дерево, сок из него слезами полился и прямо на дровосека, на веки вечные проклиная его. Побежал он домой, совестью жгучей угрызаясь, прижал к себе жену с сыном, горюет.

И слёзы дерева с него на жену и сына попали.

Просыпаются дровосек и его жена в замке своём поутру, едва солнце встало. Еле головы тяжёлые от подушек оторвали. Глядь, а они медведями стали, а сынок их — неуклюжим мохнатым медвежонком.

Много лун сменилось, прежде чем привыкли дровосек с женой к доле своей медвежьей, а как привыкли, вдруг поняли, какая жизнь у них счастливая настала. Всё-то у них есть: воля вольная, пища да кров надёжный, леса красота и сказки его таинственные, любовь их взаимная. Мало того, величали их теперь Царь-Медведь и Царица-Медведица, а всё зверьё лесное почёт им оказывало и уважение.

О том, как людьми были, всё реже вспоминали, и души их в медвежьи переродились. Только сын-медвежонок сохранил душу человека, и одолевало его желание снова стать человеком и зажить среди людей. Разгорелась в нём борьба жестокая между желанием заветным и проклятием, на его род наложенным, так с тех пор и не кончается.

Глава 6. Зов снегиря

Я заканчиваю рассказ и с досадой замечаю, что Мышеловчик, вместо того чтобы слушать меня, дрыхнет без задних ног, только посапывает.

Порыв ветра влетает в открытое окно и разом смывает всё моё раздражение. Я мечтаю, как выберусь из дома и полной грудью вдохну холодный ночной воздух, как пройду по сверкающему в лунном свете нетронутому снегу и скользну в глубокую тень под деревьями. Мне верится, что там, в лесу, я открою тайну своего рождения, узнаю, откуда я взялась и что со мной сейчас творится.

Мечта сбежать жжёт меня изнутри, но усилием воли я прогоняю её. Нельзя это, взять и вот так бросить Мамочку. К тому же опасно соваться в чащу одной, тем более среди ночи. Но мысль о побеге в лес созревает во мне, электризует воздух, словно перед грозой.

На ветку сосны в дальнем конце сада слетает снегирь, обрушивая на землю каскады пушистых снежинок. Ерошит пёрышки и уставляется мне в глаза. Не этот ли снегирь вчера разговаривал со мной?

— Янка! — зовёт он, словно в ответ на мой безмолвный вопрос. — Янка-Медведь!

Снегирь перелетает на мой подоконник.

— Идём в лес? — фьюкает он и вопросительно склоняет головку.

Теперь мне ещё сильнее хочется сбежать, но я заставляю себя помотать головой в знак того, что не иду.

— Не могу я бросить Мамочку. Нельзя мне, — шепчу я снегирю. — Молчи уж. Не уговаривай.

— Хочешь, заткну его, и дело с концом? — звучит у моего уха тоненький, но решительный голосок. В удивлении верчу головой и едва не сшибаю Мышеловчика с плеча. А я и не почувствовала, как он туда забрался. Разинув рот смотрю в его блестящие глазки, и ум у меня заходит за разум.

— Что ты сказал?

— Я спросил, хочешь ли ты, чтобы я заткнул эту птицу? — с расстановкой повторяет Мышеловчик и облизывает крошечные заострённые зубки.

— Не вздумай! — выкрикиваю я в ужасе от его кровожадного предложения.

Мышеловчик отрывает взгляд от снегиря, сбегает по моей руке и исчезает в щели между половицами. Я зачарованно смотрю ему вслед. Мышеловчик тоже умеет разговаривать? В сущности, он издал несколько цыкающих звуков, но я поняла их смысл.

Снегирь улетает прочь, а я тру глаза, словно только что пробудилась. Луна стоит высоко над Снежным лесом, её призрачный свет окутывает деревья таинственным серебристо-голубым сиянием. Кажется, что макушки деревьев достают до самых звёзд, их ветви шепчут неведомые тайны. Я не слышу зов снегиря, зато теперь меня манит в лес другая сила, куда более могущественная, и обещает открыть мне секрет моего рождения. И сопротивляться её властному зову я не в силах.

В голове калейдоскопом кружатся мысли и планы. У меня есть копия карты Анатолия. И значит, я смогу найти дорогу ко всем местам, о которых он рассказывал, и отыскать ключики к своему прошлому. Надо прихватить из дома немного еды, а отдохнуть, если понадобится, я смогу в хижине Анатолия, тем более что их у него в Снежном лесу целых пять и все отмечены у меня на карте.

Очередной порыв ветра врывается в окно, ерошит густую шерсть у меня на ногах, и я понимаю, что не могу больше медлить ни секунды. Надо идти. Сейчас же. Я спускаю на пол ноги, и мои округлые ступни улавливают тончайшие колебания половиц. Это возится где-то под полом Мышеловчик. Я даже знаю, в каком месте он притаился, и знаю кое-что ещё… Ага, вон там прячется испуганная серая мышка. Неповторимые ощущения, словно я приобрела ещё один орган чувств. Интересно, каково будет шлёпать голыми ступнями по снегу?

Я неуклюже ковыляю через комнату, ноги всё ещё кажутся мне чужими. Затаив дыхание прокрадываюсь на лестницу. Я не боюсь потревожить Мамочку; вчера она так устала, что наверняка сейчас её и пушками не разбудишь. К тому же валериановый настой даёт крепкий сон. Но я всё равно дрожу от страха, как бы она не застукала меня. Я не переживу, если сейчас же, сию минуту не окажусь в лесу.

Вот незадача: с