Отель одиноких сердец - Хезер О’Нил

поведать двум сиротам свои истории. А какому городу не хочется себя похвалить? Фавны на горгульях тянулись с фронтонов зданий, нашептывая о своих любовных похождениях. Толстый сом в оранжерее божился, что знает секреты фондовой биржи. Кони на скаку поднимали головы, готовясь к битве со статуями русалок на пруду. В витрине магазина игрушек электрический поезд без устали обегал вокруг малюсенькой горы, а внутри вагончиков дремали лилипутики-пассажиры в малюсеньких беретиках. В то время чувства Розы и Пьеро друг к другу становились все сильнее и глубже.

Так прошли два года. В 1929 году им исполнилось по пятнадцать лет, и то, что вскоре случилось, видимо, было неизбежно.

Когда они находились в приюте, их часто разлучали, как обычно разделяют девочек и мальчиков. Роза шла в спальню после причастия, когда увидела Пьеро. Он сидел на скамье у стены рядом с раздевалкой для посетителей. Лицо его расплывалось в широкой глуповатой улыбке.

– О чем ты думаешь? – осведомилась Роза.

– Не хочу тебе говорить, потому что, если скажу, ты можешь огорчиться и сильно разозлиться.

– Да ладно, скажи мне просто, о чем ты думал, и прекрати разыгрывать этот смешной спектакль.

– Можно я скажу тебе это на ушко? Мне не хочется, чтобы кто-нибудь, проходя мимо, услышал, что я тебе скажу.

– Никто нас не услышит.

– Если кто-нибудь еще узнает, о чем я думаю, я сгорю от стыда.

Роза наклонилась, чтобы ему было удобнее придвинуться поближе. Она чувствовала его губы рядом со своим ухом. Его дыхание касалось ее слуха раньше слов. Ей одновременно хотелось и отпрянуть от Пьеро, чтобы предотвратить неприятность, о которой он говорил, и приникнуть к нему. Двойственность этого ощущения донельзя ее озадачила.

– Мне хочется снять с тебя чулки, чтобы увидеть все твои пальчики на ногах. И каждый пальчик хочется поцеловать.

Эти слова Розу просто потрясли. Они ее потрясли потому, что она не вполне им поверила. Она, конечно, слышала всякие разговоры о том, что такие слова иногда произносят. Но Роза не приняла их за чистую монету. Ощущение у нее было такое, как будто он держал в руках стеклянную банку, в которой плескалась русалка. Или шел по улице и вел на поводке единорога.

Она уже разомкнула губы, чтобы ему ответить, но во рту у нее пересохло, а горло оказалось пустым, там совсем не было слов. Как будто она открыла холодильник, чтобы взять бутылку с молоком, а там было пусто.

– А еще мне хочется, чтобы ты коснулась моего члена. Просто взяла бы его в руку и очень сильно сжала.

Она бросила взгляд вниз и увидела, что его штаны вздулись.

– Он набухает и твердеет каждый раз, когда я думаю о том, что делаю с тобой такие вещи.

Сестра Элоиза заметила, что они шепчутся. Она быстренько проскользнула в часовню и зашла в раздевалку через заднюю дверь. Там она села на скамью и через вентиляционное окно стала слушать, о чем говорили Пьеро с Розой по другую сторону стены. Такие вентиляционные устройства были сделаны в каждом помещении, чтобы никто не мог остаться в уединении.

На самом деле Пьеро не шептал на ушко Розе. Он только произносил слова чуть тише, и голос его звучал более хрипло, чем обычно. Почти так, будто слова скинули с себя одежду. И потому сестра Элоиза слышала каждое из них.

Она очень рассердилась. Это был так пошло. Пьеро не хотел иметь с ней никакого физического контакта, делая вид, что он чистое создание, стремящееся к невинному и святому союзу. А теперь он изъяснялся языком маркиза де Сада, да так искусно и складно, как мог бы говорить Казанова.

В монахине вскипела ужасная бесконтрольная ярость. Но, как обычно, ее гнев был направлен не против Пьеро. Ее переполняла ненависть к Розе, которая на деле была лишь пассивной слушательницей. Роза даже ответить была не в состоянии. Как будто Розу угощали вишней в шоколаде. Как будто Роза собиралась получить все то, от чего сестра Элоиза всегда уговаривала себя отказаться.

По другую сторону стены Роза быстро выпрямилась, испуганная словами Пьеро. Хотя на самом деле это был не испуг, его слова вызвали у нее такое чувство, будто она делает что-то странное. Как будто ее тело обрело собственный разум. Ей хотелось снять с себя всю одежду. Ей хотелось, чтобы он назвал ее миссис Пьеро.

Розе надо было подумать над этими странными непроизвольными реакциями перед тем, как действовать в соответствии с ними. Новые ощущения и желания, которые ее будоражили, одновременно восхищали девочку и сбивали с толку. Именно поэтому она вскочила и умчалась прочь. Она успела войти в спальню и прислониться к стене, когда сестра Элоиза вошла по ее душу.

Сестра Элоиза ненавидела даже выражение на лице Розы – таким оно было спокойным и невозмутимым, всему открытым. В такое лицо самые разные люди могут влюбиться до безумия. Ей всегда хотелось взять Розино лицо в руки, как будто это мягкая глина, и вылепить на нем другое выражение – горькое, озлобленное и раздраженное. Но что бы она ни делала с Розой, потом та всегда смотрела на нее с прежним выражением лица, которое ничуть не изменилось, будто ничего не произошло.

В этот самый момент Элоиза сумела пресечь свой порыв и остановилась, не причинив Розе никакого вреда. Она поняла, что если тут же не оставит ее в покое, то убьет девочку. Милосердная сестра повернулась и стремглав сбежала вниз по лестнице.

Роза смотрела вслед Элоизе. Эту монахиню она никогда не могла понять.

Роза мыла пол в вестибюле приюта у главного входа. Пол у подножия лестницы был выложен плитками коричневого и белого цвета. Витраж в окне изображал агнца Божьего, сквозь него проходил свет. Он падал прямо на Розу, которая старательно терла именно эти плитки, поскольку там башмаки оставляли больше всего следов, похожих на пойманную в сети рыбу.

Сестра Элоиза терпеливо ждала, когда Роза допустит какую-нибудь оплошность, чтобы наказать ее за нарушение порядка. Обычно ее ожидание не затягивалось. Как правило, достаточно было последить за ребенком несколько минут, и тот делал какую-нибудь нелепую ошибку. Разве есть в нашем мире что-то столь же ущербное и далекое от совершенства, как ребенок? Ей нужно было, чтобы Роза сделала что-нибудь не так, допустила ошибку, – не только для того, чтобы оправдать перед другими детьми наказание, которому она собиралась подвергнуть девочку, но еще и для того, чтобы оправдаться перед самой собой.

Солнечный свет пьянил