Искатель, 1999 №3 - Керен Певзнер

магнитофон оказался пустой, а то они бы узнали, о чем перед смертью говорил доктор.

— И где же сейчас эта кассета? — спросила я.

— Как где? — госпожа Айзенберг удивилась. — У вас, конечно. Вы же нашли тело. Отдайте мне ее, и я заплачу вам хорошие деньги. Вы же все равно хотели меня шантажировать. Все знают, что мы люди состоятельные.

Тут настала моя очередь удивляться.

— Что за бред? — я возмутилась не на шутку. — Зачем мне ваша дурацкая кассета? Тогда уж вас будет шантажировать кто-нибудь другой, убийца, например!

— Нет, он не мог ее забрать, иначе он бы испачкал магнитофон кровью, ее там в комнате натекло много.

— Откуда вы знаете, что магнитофон не был испачкан кровью?

— Меня сегодня утром вызвали в полицию и спросили, была ли я на приеме у доктора Когана. Я ответила, что была. И тогда они сказали, что кассеты всех, кто был в тот день на приеме, лежали в шкафу пронумерованные, а моей не было. И еще они сказали, что я была последней, преступник пришел сразу же за мной… — тут она вдруг испуганно захлопала глазами. — Ой… — голос ее мгновенно сел. — Я только сейчас поняла… Он же мог меня убить!.. — взвизгнула она так, что я подпрыгнула на месте. «Звонить доктору Рабиновичу», — мелькнуло в голове.

Но мадам мгновенно успокоилась. Думаю, тот факт, что убили все-таки не ее, а кого-то другого, прибавил ей оптимизма.

— И еще они сказали, — прежним тоном закончила она, — что если бы преступник захотел взять ее, то он бы запачкал магнитофон. А магнитофон был чистый и пустой.

— Но если я бы взяла, то на нем остались бы мои отпечатки, — возразила я, а про себя подумала: «Черт побери, я уже начинаю оправдываться».

Это меня разозлило, и я сказала официальным тоном:

— Госпожа Айзенберг, прошу вас уйти. У меня нет вашей кассеты и нет никакого желания вас шантажировать.

Дама встала и направилась к выходу. Мой взгляд упал на визитку, которую я машинально крутила в руках.

— Постойте, госпожа Айзенберг, скажите, пожалуйста, ваш фонд финансирует клинику «Ткума» для реабилитации наркоманов?

— Не помню, кажется, да, — сухо ответила Шарон Айзенберг и вышла из моего кабинета.

На кой черт мне лишняя информация?

После ее ухода я поняла, что никакой работы мне сегодня не выполнить. Все! Не могу больше! Как там у классиков: «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов!» Я закрыла дверь своей конторы и выбежала на улицу, быстро завела «Сузуки» и попыталась выехать со стоянки. Какой-то идиот закрыл мне выезд. Нахальный зеленый «Форд» стоял у меня перед носом, а водитель где-то шлялся. Я так нажимала на клаксон, что сбежалась половина владельцев машин на этой стоянке. Кое-как развернувшись, меня выпустили, и я поехала домой, ругая всех подряд: миллионершу с мужем-импотентом, владельца зеленого «Форда», себя за умение попадать в переделки. «Сарочка, я сегодня вступил в партию». — «Абраша, ты вечно куда-нибудь вступаешь».

Дашки не было дома, на столе лежала записка, написанная корявыми русскими буквами: «Мамочка, я у Юли, приду в семь, я ела суп». Идиллия. Нет, хорошо, что ее нет дома, а то я на нее разоралась бы за что-нибудь, например, что грязную тарелку оставила на столе, а не положила в раковину. Нет, на детях разряжаться нельзя. Может быть, боксерскую грушу в коридоре повесить?

Я начала хозяйничать. Закинула пакет с фаршем в микроволновку размораживаться и вытащила овощи. Благо все в холодильнике было еще с четверга. Обычно мы с Дарьей ездим раз в неделю на базар и затариваемся там по макушку. Я люблю местные базары. Просто когда я вспоминаю крытые рынки моего родного Питера, где все было привозное с южных краев и стоило бешеных денег, я еще более начинаю уважать местное изобилие.

Я уложила нафаршированные овощи на сковороду и поставила на огонь. Ну все, можно пойти искупаться и привести себя в порядок.

Телефонный звонок прервал мои планы.

— Алло.

— Валерия, шалом, это Габриэль, — услышала я совсем невеселый голос веселой секретарши Когана.

— Здравствуй, как дела?

— Меня вызывали в полицию, — зарыдала она в трубку, — а Чико забрали!

Пусть меня накажут, но при этих словах я почувствовала облегчение. Все. Не надо больше ломать себе голову, выискивая убийцу, бояться собственной тени — полиция знает, что делает. Убийца найден, и все добропорядочные граждане могут вздохнуть спокойно.

— Ну не нужно так, — сказала я, ведь надо было что-то сказать, — ты можешь объяснить по порядку, что произошло?

— У него не было… этого… алиби, — Габриэль запнулась на последнем слове.

— То есть он не может доказать, что не был на месте преступления в момент убийства?

— Да… — Габриэль зарыдала еще сильнее. Успокоитель-ница из меня еще та. Но только стоило мне вспомнить этот сладкий угрожающий голос по телефону, говорящий с непонятным акцентом, как я с трудом смогла удержаться от мстительных интонаций.

Я помнила красавца Чико. Толстогубый, с вечным шелковым кашне на шее, даже в самую жару, он часто заходил в наше здание за своей женой. Ревниво озираясь по сторонам, он, по-видимому, искал любой, даже самый незначительный повод придраться к бедняжке. И эти два скандала, который он закатил на моей памяти, были связаны с незначительными пустяками. Первый раз один из клиентов поцеловал на прощание руку Габи, а второй — Чико показалось, что другой пялится на открытый вырез ее блузки. В общем, придурок недоделанный. А сам как-то окинул меня таким масляным взглядом, что я бы его на месте убила!

— А что он сам говорит, где был в тот вечер?

— Он не говорит ничего! Обычно каждый вечер он проводит в пивном баре с приятелями. А когда доктора убили, Чико в баре не было. Друзья говорят, что он заглянул на минутку и тут же выскочил. Валерия, милая, что делать? Его же будут судить!

— Но, Габриэль… — я просто не знала, как продолжить разговор. Я жалела бедняжку, но к ее мужу относилась резко отрицательно.

Перебив меня, она лихорадочно продолжила:

— У нас давно шли дома ссоры. Он злился, что я работаю, так как представлял всякие глупые вещи обо мне, докторе и клиентах. Хотя совсем не возражал против денег. Ты знаешь, Валерия, когда мы с ним познакомились, я работала в урологическом отделении больницы «Барзилай». Так он, еще даже не жених, сказал, что не женское это дело — лечить мужикам их места!

— Да уж… — я могла вставлять в ее стремительную речь только междометия.

— А в тот вечер, когда я как обычно пришла домой в четверть