Семь престолов - Маттео Струкул

мной, дать мне почувствовать, что и в этой каменной могиле можно жить! Неужели вы не понимаете, что я готова умереть, лишь бы услышать от вас доброе слово и добиться простой ласки? Как вы можете быть таким жестоким?

Филиппо Мария Висконти смотрел на свою молодую супругу с безжалостным равнодушием. Он не понимал, на что надеялась эта женщина: она не отличалась ни красотой, ни даже очарованием. Герцога уверили, что Мария невероятно набожна, и этого ему было достаточно. Вот уже четыре года она обитала в замке Порта-Джовиа, но привычки Филиппо Марии оставались неизменными. Висконти держал супругу взаперти в одной из башен, лишь изредка заглядывая проверить, жива ли она еще. В глубине души он надеялся, что рано или поздно она умрет от тоски и одиночества. Филиппо Мария женился исключительно по расчету, и хотя тесть постоянно спрашивал о здоровье и благополучии своей дочери, герцог не чувствовал себя чем-то обязанным старику. Приданное которое тот дал за жалкой девицей, не принесло ни богатства, ни земель. А что до союза с Амадеем Савойским, то и от него толку оказалось немного: одни разговоры и никакой существенной помощи за четыре года, если не считать пары мелких схваток, на которые Амадей отправил в поддержку Нисконти слабенькие, наспех собранные отряды.

— Я ничего не должен вам объяснять, мадонна. — холодно бросил герцог. — Приходить в вашу постель или нет мое решение. Если я этого не делаю, значит, у меня есть на то причины, а больше вам знать не следует.

— Да как вы смеете говорить со мной в таком тоне?! — возмутилась Мария. — Я из рода герцогов Савойских! Мой отец — король! Во время венчания вы перед лицом Господа поклялись сделать меня своей женой. Вы же знаете, что отсутствие супружеских отношений — законное основание для признания брака недействительным. Если я расскажу об этом…

Герцог неожиданно ринулся к Марии, опираясь на костыли, и через мгновение уже был рядом. Он схватил ее за плечо, уронив на землю одну из своих палок, и резко ударил супругу по щеке. Женщина упала на кровать, и герцог навалился на нее сверху, тяжело дыша.

— Что же вы никак не успокоитесь? Хотите, чтобы я совокуплялся с вами? Думаете, я на это не способен? — придавив бедняжку всем своим весом, прохрипел Филиппо Мария и рванул на ней платье.

Мария пыталась отбиваться, но герцог уже обнажил ее грудь. Герцогиня вскрикнула, и супруг, красный от злости, зажал ей рот рукой:

— Тихо, замолчите! Если осмелитесь разговаривать или, хуже того, снова угрожать мне, то. Богом клянусь, отведаете моего кнута. Я уже отрубил голову своей первой жене, легко разделаюсь и с вами! Так что, мадонна, постарайтесь не расстраивать меня, понятно?

Будто желая навеки вбить в голову непослушной супруги эти слова, герцог навалился на нее еще сильнее, и лицо Марии начало приобретать синеватый оттенок. Поняв, что женщина вот-вот лишится чувств, Филиппо Мария остановился. С невероятным усилием он сполз с нее, прокатился по постели, точно бочонок, и растянулся на спине. Постепенно герцог сумел придвинуться к краю кровати и дотянуться до костыля.

Вцепившись в него правой рукой и уперев основание в пол, Филиппо Мария подтянул вторую руку и кое-как поднялся на ноги, тяжело переводя дух. Почувствовав в себе достаточно сил, герцог захромал ко второму костылю, который валялся на полу. Что до Марии, то она не двигалась и не произносила ни слова. Герцог слышал лишь ее тяжелое дыхание, которое будто вторило его собственному, пока он пытался поднять костыль с пола. Висконти выругался про себя, проклиная страдания, которые ему приходилось терпеть, выполняя самые простые действия. Чертовы ноги! Будь его воля, он давно переломал бы их! Он отчаянно ненавидел себя за врожденные увечья: не настолько тяжелые, чтобы приковать его к постели, но и не настолько легкие, чтобы счесть их обычным недостатком внешности.

Филиппо Мария издал звериный рык.

От этого сразу стало легче. Злость выплеснулась наружу, будто фонтан крови из открытой раны. Герцог засмеялся и снова взглянул на несчастную женщину, которая смотрела на него растерянно, но в то же время со жгучей ненавистью.

— Ни слова! — рявкнул Филиппо Мария, теперь уже твердо стоявший на ногах благодаря костылям. — Если не хотите оказаться на дне Навильо-Гранде с перерезанным горлом!

* * *

Аньезе смотрела на Бьянку Марию и не могла нарадоваться очарованию собственной дочки. Одетая в теплое шерстяное платьице, девочка радостно носилась по двору замка Аббья-те. За плечами у нее развевалась меховая накидка, придающая девочке вид крошечной великосветской дамы. Бьянка Мария обладала бледной алебастровой кожей, румяными щечками и умными живыми глазами, которые сверкали так, словно хотели вобрать в себя весь зимний свет, лившийся с перламутрового неба. На улице стоял мороз, устилавшие двор камни покрылись слоем снега, но Бьянка Мария, невероятно довольная, продолжала кружиться под падающими снежинками. Она поймала несколько белых звездочек и побежала показать их матери, но когда маленький кулачок раскрылся, внутри оказались только капли воды.

— Мама! Куда же делись снежинки? — воскликнула девочка, широко распахнув огромные зеленые глаза, которые были выразительнее слов.

Аньезе обняла дочь:

— Они растаяли, Бьянка. Тепло твоих пальчиков превратило их в воду. — Мать взяла девочку за руки и закружилась вместе с ней, приговаривая: — Ты красавица, малышка моя.

— А когда придет папа? — спросила та с лукавой улыбкой.

— Скоро. Но сейчас мы поднимемся наверх и попьем чего-нибудь горячего, хорошо?

— Да! — закричала девочка.

Аньезе повела дочь через арку внутреннего двора, а потом по ступенькам на второй этаж.

Наконец они оказались в просторной гостиной, освещенной теплым светом десятков свечей в кованых люстрах. В центре зала уже ждал накрытый стол. На белой кружевной скатерти возвышались разноцветные пудинги, имбирное печенье, башни из блинчиков, бисквиты, а посередине стоял поднос, полный засахаренного миндаля и звездчатого аниса. Кубки с пряным вином и горячими отварами из трав и лепестков роз распространяли чудесный аромат.

Виночерпий и стольник стояли рядом, готовые прислуживать во время трапезы. Бьянка Мария со всех ног кинулась к столу и забралась на стул.

Аньезе было приятно видеть дочь такой довольной и проголодавшейся, но все же она мягко заметила:

— Бьянка Мария, что за поведение, дорогая? Неужели тебя воспитывали варвары?

— Вы хотите сказать, гельветы[10]? Или германцы? Или те народы, которые победил Гай Юлий Цезарь и потом написал об этом в «Записках о Галльской войне»?

— Святые угодники, Бьянка Мария! Не надо, пожалуйста, сейчас хвастаться познаниями в истории, — строго заметила Аньезе. — Я хочу сказать, что сначала, прежде чем нестись