Черкес 5. Спасти кавказского пленника - Greko

кабинке на канатах. В другой раз под завалом погиб целый эскадрон.

Глава 5

На жизнь поэта

Большое каменное строение являлось не только трактиром, расположенном в бельэтаже. Вывеска у входа оповещала, что сдаются в наем комнаты. Также можно приобрести билеты на организуемые по вечерам балы. И перекинуться в картишки, но не на интерес!

В общем, не ресторация, а клуб для курортников, язвенников-трезвенников. И заправлял им грек Найтаки!

Это обстоятельство меня выручило. Дресс-код я не прошел. Не хотели меня пускать, приняв за горца. Пришлось взывать к долгу перед диаспорой, благо управляющий был на месте.

Узнав, что я тоже грек, он распорядился пропустить.

— Будете в Ставрополе, милости просим, господин офицер, в мою гостиницу. Лучшая в городе!

Вошел в ресторацию. Почти забита. В основном, пары. Только за двумя столами расположилась компания офицеров. Человек десять. Слушали рассказ какого-то прапорщика-драгуна, сидевшего ко мне спиной. Когда вошёл, как раз дружно загоготали. Что вызвало такой их смех, не расслышал.

Свободными были только два столика. За один из них и присел. Тот, который был подальше от разгулявшейся компании вояк. Заказал еду. Откинулся на стуле. Прислушался к диалогу офицеров. Даже если бы и не хотел, не получилось бы. Уж больно шумная орава!

— Воля, конечно, твоя, Миша, — обратился один из них к рассказчику, утирая слезы, — но ты бы уж придержал коней! Нельзя же так!

— Савва, — к прослезившемуся обратился другой офицер, — тебе коли не любо — не слушай! А врать не мешай!

Опять раздался дружный гогот десятка глоток. Офицер, дождавшись тишины, обратился теперь к драгуну.

— Продолжайте, Михаил Юрьевич!

Тут-то я и подскочил на стуле.

«Михаил Юрьевич⁈»

Разглядеть лица рассказчика с моего места не было никакой возможности.

«Нет! Не может быть таких совпадений! — я уже поднимался со стула. — Матерь Владычица! Неужели это Лермонтов⁈ Господи, Господи, не обмани! Не сыграй со мной злой шутки! Стоп! Конечно, не он! Лермонтов же лейб-гусаром был! Ментик этот его знаменитый красный на растиражированных миллионами фотографиях. А этот не в красном. Придурок ты, Коста! Учил бы биографии гениев лучше, сейчас бы не сомневался! Все равно нужно проверить!»

Я уже медленными шажками двигался чуть в сторону, не приближаясь к столу офицеров. Не мог позволить себе столь явного любопытства. Сидящие за соседними столиками, конечно, обратили внимание на мои странные действия. Но я придал лицу безразличное выражение. Мало ли что мне вздумалось? Гуляю! Иду тудой! Потом пойду обратно!

Лицо рассказчика медленно открывалось. Сердце уже билось на запредельных частотах. Еще полшажочка…

«Господи! Сподобился! Я единственный человек из семи миллиардов жителей Земли XXI века, который видел живого Лермонтова! Да только ради одной этой встречи (Упс! Хорошо, что Тамара не слышит) стоило попасть в это время!»

Я застыл. Не обращал внимания на недовольные взгляды пары за столиком сбоку, которым загородил весь вид. Наверное, глупо улыбался. Нет, наверняка, глупо. Судя по тем мыслям, которые сейчас проносились у меня в голове. Смотрел, не отрываясь. Только сразу отметил, что все известные портреты очень точно передали черты лица гения. С фотографической точностью.

«Он, действительно, совсем не красавец! — отмечал я. — Нервный. Вон, как жестикулирует. Речь тоже с небольшим надрывом… Хех! Лермонтов! Люди! Я вижу живого гения русской литературы! Смотрите, завидуйте, я…»

— Вы сейчас во мне дырку протрёте, сударь!

Я рухнул с облаков на землю. Лермонтов пристально смотрел на меня. Был на взводе.

«Мамочки! Ко мне лично обратился сам Лермонтов!» — я не мог реагировать должным образом, продолжал глупо улыбаться, совсем не отдавая себе отчёта в том, как сейчас может быть воспринята эта улыбка.

— Я вас чем-то рассмешил? — Лермонтов вскочил со стула.

«Как он быстро вспыхнул! Вон, уже ус дергается! Эх, Михаил Юрьевич, понятно, почему всё дуэлью закончилось. Совсем себя в руках держать не можете!»

— Миша, Миша! — бросился к нему тот, кого звали Саввой.

— Савва! — Лермонтов отмахнулся. — И почему вы молчите? Считаете ниже своего достоинства отвечать мне, говорить со мной?

«Эээээ. Этак и я до дуэли допрыгаюсь с ним! И исход будет очевидным. Сгинет моя головушка! Не буду же я стрелять в Лермонтова⁈»

— Или, может, вы не понимаете русского языка? Горец? Дикарь?

— Михаил Юрьевич! Зря вы так. Сразу же видно, что наш человек. Геройский! — сказал кто-то из круга за столом.

Но остановить эти слова Михаила Юрьевича уже не могли. Наоборот, еще больше распалили. Он бросил взгляд на мою потрепанную черкеску. Перевел на свою — щегольскую, с газырями на золотых цепочках. Сравнение ему не понравилось: оно было не в его пользу. Еще бы мгновение — и непонятно, что бы произошло. Благо, я, наконец, пришёл в себя. Губы разлепились, рот открылся, язык задвигался. Полилась горячая речь.

— Господа! Господа! Михаил Юрьевич! Простите меня, ради Бога! Простите и поймите! Я просто дар речи потерял! Но сами посудите, как не потерять его, когда лицом к лицу сталкиваешься с гением русской словесности⁈ Не поверите, я слышу ваши слова, понимаю, что дело уже худо, а сказать ничего не могу! Язык к нёбу прилип!

Мои слова были настолько искренни и сказаны с такой детской непосредственностью (что никак не вязалось с моим, в общем-то, грозным видом), что на мгновение лишили всех дара речи. И только через паузу раздался первый смешок, потом другой. Потом Лермонтов неожиданно засмущался, оглянулся на друзей, потом обратно посмотрел на меня, покачал головой, улыбнулся. Савва уже захохотал во весь голос. К нему, кажется, присоединилась вся ресторация, до этого с затаившимся дыханием наблюдавшая за этой сценой. Я же ничего не мог с собой поделать, продолжал пожирать Лермонтова глазами.

Он сделал шаг ко мне. Протянул руку.

— Ну, меня, гения, — усмехнулся, — вы уже знаете, как зовут. А вас?

Я пожал его руку. Маленькая. Но пожатие было крепким.

— Константин. Коста.

— Грек?

— Да.

— Прошу к нашему столу.

— Благодарю покорно! Признаться, я и так уже изрядно подпортил вам веселье. Стоит ли?

— Подпортил? — воскликнул Савва. — Да ты, Константин — надеюсь, позволительно по-дружески? — я кивнул, — наоборот, стал автором лучшей истории сегодняшнего дня. Не правда ли, господа?

Все одобрительно зашумели.

— Прошу, прошу! — улыбаясь, Лермонтов взял меня под локоть, подвёл к столу.

— Официант! — позвал я. — Всем вина за