Черкес 5. Спасти кавказского пленника - Greko

— Знакомые места, — буркнул я нелюбезно, еще до конца не проснувшись.

Буйнов не обиделся. Наоборот, добродушно похлопал меня по плечу.

— Просыпайтесь скорее. Я уже быков нанял, чтобы повозку втащить на гору. Пешком пойдем. Или на своем красавце поедете?

— Нет! Так дело не пойдет! Поедете вы, а я рядом пойду за стремя держась, — мне не хотелось возиться с развьючиванием своего «черкеса».

Капитан спорить не стал. Было видно, что ему, с его больными ногами, взбираться на гору будет нелегко.

Мы обогнули огромный персидский караван из верблюдов и ишаков, вставший на ночевку. Двинулись за своей повозкой. Осетины-проводники криками погоняли быков. В ночной тишине их возгласы разносились на много километров. Звезды освещали нам путь. Смотреть особо было не на что — пустынный край с редкими кустами и чернеющими провалами ущелий в стороне.

До почтовой станции добрались далеко за полночь. На втором этаже для нас нашлась комната. Спать уже не хотелось. Сидели у окна в ожидании восхода при свете жестяной лампы. Подкреплялись захваченными в дорогу припасами, запивая кахетинским из моего бурдюка. Вели неспешный разговор.

— Я, как услышал, что вы эриванец, сперва не хотел с вами дела иметь, — признался капитан. — Теперь же рад, что ошибся.

— Чем же вам эриванцы не угодили?

— А вы не знаете?

— Откуда? Я в полку не более нескольких часов провел.

Капитан скептически на меня посмотрел. Сделал свои выводы, догадавшись о роде моих занятий. Объяснил все, как по полочкам разложил.

— Эриванский и Грузинский полки были раньше кунаками. Но, как Дадиана вашего назначали, все изменилось в одночасье. Нет ныне былой дружбы и взаимовыручки!

— Как могут быть кунаками полки? — удивился я не на шутку.

— На Кавказе чего не бывает! И полки могут побрататься, и даже враги. Куринцы, славные егеря, издавна враждуют с апшеронцами. Раз на местном базаре вышла драка апшеронцев с чеченами. И как вы думаете, чью сторону взяли куринцы?

— Неужто чеченцев?

— Именно! Кричали егеря: мы с чеченами все время воюем! Они нам как братья!

— Что за дичь?

— Кавказ! — развел руками капитан и поморщился от боли. Потер ноющее колено.

— Вы мне при знакомстве сказали, что в казармах ревматизм подцепили. В Манглисе, где мне довелось побывать, все добротно, хоть и тесновато. Без сырости.

— По вопросу вашему понятно, что вы в армии новичок. Штаб-квартира и у нас, в Белом ключе, дюже хороша. А под Гори местность болотистая. Только зимовать там можно. Мой флигель при казарме всем ветрам открыт. Сотворен на-фифи. Не нашлось хороших мастеров…

— Плохие строители из грузин?

Капитан заливисто рассмеялся.

— На азиатцев нет надежды. Все солдатскими руками спроворено. В полках принято свое хозяйство держать. Отряд, запертый в укреплении, сам должен хлопотать о своем благополучии. Отпускает нам казна сырой материал для пищи и одежу. И деньги. А что на них купишь? Потребного и под свечей не сыщешь! Вот и выходит: без артели никак. 25 портных и сапожников у меня в роте. Покосы свои. Стада. Солдаты — и погонщики, и пастухи, и огородники.

— Дармовая рабочая сила?

— Почитай — так. Пять копеек в сутки солдату положено. За поход доплачивают гроши. А хороший солдат должен быть отменно кормлен. Иначе ноги протянет в горах. В Тифлисе, сказывают, балуются со справочными ценами на продукты с ведома баронессы Розен. Завышают. Кто-то на этом руки греет.

«Не иначе как князь Дадиани», — предположил я.

— Светает! Пора выдвигаться!

— Как думаете, проскочим за день перевал?

— Гуд-гора ныне покойна, — указал в окно Буйнов на предстоящий нам подъем. В утренних лучах его вершина отсвечивала снежными заносами — Бог даст, не застрянем. И на Крестовом должны уже обвалы основные сойти. Я нарочно это время выбрал для поездки. Выехал бы раньше, мог и застрять. Бывает так завалит, до трех недель народ кукует, пока расчистят. Спят сидя. Дров нет. Горячку подхватить — плевое дело! Иных намертво заваливает, если не повезет![2]

— Может, отправимся верхами? — спросил я без задней мысли. — Наймете вьючную лошадь. Перекинем на нее мой скудный скарб и ваши чемоданы. А вы поедете на моем «кабардинце»?

— Широкой души вы человек! Я рад, что выбрал вас в товарищи! Подъем с тележкой — нелегкое дело. Пришлось бы камни под колеса подкладывать.

Осетина с повозкой отпустили и тронулись в гору. Петляющий подъем легко не давался. На середине спешились и погнали лошадей перед собой. Одолели две версты за два часа.

На вершине лежал снег, хрустел под ногами. Ветер кидал его в лицо. Уши закладывало. Слепило так, что вспомнил о пороховом растворе, которым мазали веки в прошлом году при переходе в Сванетию. Хорошо подморозило. Мне не верилось, что за спиной остались цветущие сады, виноградники и зеленеющие луга.

— Внизу — Чертова долина, старая граница Грузии. Считают, Крестовый перевал отделяет Закавказье, — показал Буйнов на черный крест на вершине впереди лежащей горы и, словно подслушав мои мысли, сказал. — Как по мне, так граница здесь. Позади — мир ярких красок. А нас ждут теснины каменные, жизни лишенные.

— Да вы поэт, господин капитан!

— Довелось прочесть очерк блистательного Пушкина «Военная грузинская дорога» — застеснявшись, пояснил Буйнов. — Говорят, он вошел в его новую книгу «Путешествие в Арзрум». До нас еще не добралось это сокровище!

Спуск был ужасен. Узкую тропу заливали ручьи от таявшего на вершине снега. Лошадей пришлось вести под уздцы. Падения стали нашим спутником и нашим проклятьем. Каждый раз сердце замирало в предчувствии беды. Оставалось лишь восхищаться бесстрашием возниц повозок, игнорировавших пропасть.

В холодной долине, продуваемой всеми ветрами, ютился небольшой осетинский аул. Все его жители зарабатывали на жизнь проводами путешественников через Крестовой перевал и расчисткой снега. В каменной сакле, крытой шифером, где мы решили перевести дух, было холоднее, чем на улице. Дров не было. Еду готовили, используя жалкие пучки травы и чудом занесенные ветром веточки. Уверен, местные радовались любой сорвавшейся с кручи повозке, остатки которой могли согреть зимними ночами.

— Дальше верхом — я на попятный двор! — признался Буйнов. Спуск его вымотал окончательно, а его словесный конструкт означал не иначе, как полный отказ. — Поеду на санях.

Я бы тоже не отказался. Но за лошадьми требовался пригляд. Выехал за санями, стараясь не отставать.