Черкес 5. Спасти кавказского пленника - Greko

class="p1">Дорога шла кругом, огибая белоснежную вершину. Ее намечали воткнутые в снег высокие шесты. Шаг в сторону — и лошадь могла провалиться по уши. Но мои «кабардинцы» шли ходко, четко по следу салазок, и хлопот не доставляли.

Присоединившимся к нам трем гребенским казакам на косматых лошадях приходилось труднее. Их кони упирались, фыркали и боялись ступать по насту.

— Хорошие скакуны у вас, Ваше Благородие! — сказал один из них. — За перевалом глядите за ними в оба! Ингуши-разбойники балуют! Такой конь — знатная добыча. Не приведи, Господи, накинутся на конвой.

Он странно перекрестился.

— Какой ты веры, братец? — заинтересовался я.

— Староверы мы. Федосеевцы. Без попа живем — лебеду жуем!

— Как же вы женитесь?

Казак искоса на меня взглянул. Ни слова не ответив, приотстал, пропуская вперед.

Женитьба, Крестовая гора, Тамара… Ассоциация возникла сразу. Лермонтовский Демон! Ведь здесь он пролетал! Казбек, Дарьял и Терек! До них уже рукой подать.

Сегодня пятница. Моя Тамара и Бахадур должны перебраться во Дворец. Как у нее все сложится? Сердце сладко заныло.

Казенный дом в Коби, у подножия Крестовой, оказался жуткой дырой. Чад, угар, холод. Вместо мебели — дощатые нары, лишившиеся тюфяков со времен Вселенского Потопа.

— Не отчаивайтесь, Константин, — успокоил меня капитан. — Доберемся до Казбека и отдохнем. Там станция устроена не в пример лучше этой.

Я особо и не отчаивался. Если бы не вонь от сохнущего у огромной печи мокрого белья, выспался бы даже с удовольствием в своей бурке. Уже привык к таким ночевкам.

Переход от Коби до Казбека-Степанцминды, одноименного с пиком селения, тоже оказался не из простых. Чего стоила одна только переправа через Байдары, где лошадям оказалось воды по брюхо! Мечтал о духане с шашлыком и обсушить ноги.

Не вышло!

Духанов с барашком и молодым кипианским, которые встретились Кисе и Осе, еще не построили. И времени на обогрев не оказалось. Застали самый момент отправления почтовой кареты. Капитан пересел в нее. Я же решил задержаться на часок, чтобы вернуть вьючную лошадь и немного передохнуть. Хотелось выпить чаю и полюбоваться на Казбек и шикарный вид с храмом Гергети на одинокой горе.

Особо не волновался. Буйнов предупредил меня, что перед входом в Дарьяльское ущелье стоит редут. Там проверяют подорожные и формируют оказии — военные конвои до Владикавказа. Обыкновенно там все застревают на пару часов.

Когда я добрался до редута и казарм блок-поста, никакого конвоя не увидел.

— Минут сорок, как уехали, — «обрадовал» меня офицер, изучая мои бумаги.

— Одного пропустите?

— Отчаянный? — хмыкнул офицер. — Дерзайте!

Я полетел галопом. Копыта моих коней прогрохотали по чугунному мосту. Вдоль дороги бесновался Терек. Скалы нависали над дорогой. Одна так и вовсе грозила перегородить мне путь. Не даром ее прозвали «Пронеси, Господи».

Вскоре показался хвост конвоя. Двигался он неторопливо. Впереди под грохот барабана шагала пехота, окружившая пушку. Длинный ряд повозок разных мастей растянулся бесконечной змеей.

Я поравнялся с почтовой каретой. Поприветствовал Буйнова. Вдруг над головой брызнули в стороны каменные осколки.

— Стреляют? — удивился капитан. За грохотом колес и шумом реки выстрелов мы не услыхали. — Видимо, вы раздразнили горцев, пока скакали в одиночку одвуконь. Они вас приняли за храбреца, решившего поживиться в тылах конвоя. Черкеска. Ружье в меховом чехле. Не мудрено спутать! А теперь вымещают свою досаду. Лучше укройтесь за высокой повозкой.

Вечерний Владикавказ встретил нас тесными форштадтами, земляными валами крепости — и балом в общественном саду, выходившему к реке! Над головами весело танцующих офицеров и пестрого дамского общества изредка пролетали пули с левого берега Терека. Привлеченные музыкой и бумажными фонариками, горцы вяло перестреливались с ротами Новагинского полка. Пехотинцы развернулись в цепь, выставили секреты, чтобы «гопота» с другого берега не подкралась тайком и не испортила праздник.

Веселились до утра (я, конечно, стенку подпирал). Потом отправились провожать дам — с хором музыки и песенниками. Нас забрали на свою квартиру офицеры, знавшие Буйнова по какому-то походу. Даже проситься на постой не пришлось. Здесь все жили как одна семья — безыскусно, радушно и просто.

— Душа моя! — обнимая Платона Платоновича за плечи делился с нами прихрамывающий поручик. — Только представь, какая вышла намедни оказия! Танцевали у коменданта. Приехал с Линии офицер. Прямо с почтовых, весь в пыли, заявился на бал и ангажировал даму. Ему сделал замечание местный заседатель суда. Офицер, ни слова не говоря, пырнул его в живот кинжалом.

— И что же? — ахнул я.

— Кровь песочком присыпали. Тело вынесли. И бал продолжился как ни в чем не бывало. Правда, офицера арестовали. Комендант его ругал. Ох, ругал! «Не мог, балда ты этакая, на улицу вывести и там кольнуть? — возмущался он. — Дело бы кануло в воду».

— А что комендант? Все тот же старичок, которого из собственного сада чечены на носилках утащили, а потом за выкуп вернули? — поинтересовался зевающий Буйнов.

— Нет, уж полтора года новый. Но из наших. Из кавказцев.

Ну и нравы здесь, на фронтире!

Думал, ничему уже не удивлюсь. Наивный! Пока ехали в Пятигорск, Буйнов мне поведал сокровенное. Оказывается, в полках остро стояла проблема с женитьбой. Офицеры, отправлявшиеся в отпуск в Ставрополь, получали от командира незаполненный бланк с разрешением на брак. Сами вписывали в него фамилию суженной, если таковая находилась.

— Хуже всего приходится юнкерам, которые в Ставрополь приезжают экзамены сдавать. Бедные, как церковные мыши, они живут в долг. А потом их заставляют расплачиваться женитьбой на перезрелых дочерях и родственницах хозяев квартир. Иногда и с детьми. Такие браки у нас прозвали «женитьбой по расписке».

Я присвистнул.

— А как же вы? Женаты?

— Бог не сподобил! Вот, питаю надежды в Пятигорске встретить даму своего сердца!

— Вот и я питаю надежды! — сказал сердито, не поясняя капитану свои сложности.

Эти разговоры о женитьбе… бесили!

Вдали показалась пятигорская долина и разноцветные крыши нарядных домиков, притулившиеся к зеленому склону большой горы. Машук! Добрались!

[1] ] Черной розой Тифлиса называли Нино Чавчавадзе-Грибоедову, которая после смерти мужа не снимала вдовий наряд.

[2] Самый страшный обвал случился в 1832 г. Ущелье завалило на 8 верст. На время снег и камни перекрыли Терек, и горцы собирали рыбу в пересохшем русле. Несколько лет переход через этот завал был истинной пыткой. Пришлось рубить дорогу выше (ее следы сохранились до н/в). Через глубокие трещины в снегу переправляли в