На руинах «Колдовства» - Вирджиния Нильсен Вирджиния Нильсен

Он не засмеялся.

— Ваши информаторы не подвели вас, — признал Арист. — Симона сама руководит разведением своих великолепных арабских скакунов.

— Но это не подобает женщине!

— Очень необычно, — согласился он.

Но от взгляда его полуприкрытых глаз у нее холодок пробежал по коже. Его рассеянность исчезла, и, хотя он не шевельнулся, он казался более оживленным. Она немедленно насторожилась. Значит, эта Арчер — угроза. Элен слишком тщательно и слишком долго строила планы, чтобы потерять Ариста теперь, когда месье де Ларж с каждым днем становился все слабее.

Она наклонилась вперед, привлекая внимание к своему декольте, почти обнажившему роскошные груди, и сказала:

— Арист, вы не останетесь пообедать со мной? — Прежде чем он успел ответить, она добавила: — Я буду одна, если вы не останетесь. Месье уже попросил снотворное.

— Сожалею, мадам, — беспечно сказал он. — Сожалею, но у меня встреча с друзьями в клубе.

Арист поставил на стол чашку и встал.

Элен постаралась не показать, как унижена небрежным отказом, и протянула ему руку для поцелуя. С едва заметным раздражением в голосе она сказала:

— Ну что же, я не должна мешать вашей карточной игре. До свидания, мой друг.

Наблюдая за его уверенной походкой, она решила познакомиться с этой Арчер и выяснить о ней как можно больше. Она давно предвидела возможность того, что Арист заинтересуется более молодой женщиной, и выработала свою стратегию. Но Симона Арчер — не молоденькая девица. Она представляла совершенно иную проблему.

Ее охватили дурные предчувствия. Месье де Ларж уже одной ногой в могиле, в любой момент он может оказаться там полностью.

В ужасе от этой мысли, она пошла в спальню к своей скамеечке для молитв и попросила прощения у Девы Марии. Затем стала обдумывать, как очернить Симону Арчер в глазах Ариста. Она не собиралась терять его, когда брак с ним был так близко, что, казалось, до него можно дотянуться.

Арист шел к клубу, поздравляя себя с избавлением. Мысль о том, чтобы лечь в постель с Элен, когда-то такая соблазнительная, была странно неприятной теперь, когда ее муж, этот великодушный старый джентльмен, возможно, умирал. Пришла пора порвать эту связь, и раньше представлявшую для Ариста не больше чем промежуточный эпизод, приносивший удовольствие и молчаливо одобренный его старым другом, любящим и заботливым мужем, который больше не мог удовлетворять свою молодую жену.

Арист подумал, что, наверное, следует выполнить свое обещание прокатиться верхом с этой восхитительной искренней мадемуазель, так забавлявшей его и гостей во время охоты. Он представил, что бы подумал его отец, услышав, как она защищала оленя, и громко рассмеялся. Старик бы рассвирепел, если еще вспомнить, что она обогнала его сына на своем прекрасном арабском скакуне.

Мысли об отце напомнили ему, что, если бы тот был жив сегодня, он бы сказал, что Аристу пора завести семью. Он попросит Элен начать подыскивать ту юную и послушную, воспитанную в монастыре жену, которую выбрал бы ему отец. Элен будет польщена и искусно предупреждена, что ей не стоит рассчитывать на слишком многое.

Оставалась одна проблема. Послушные шестнадцатилетние девицы оставляли его холодным. Его привлекали непокорные. Такие, как сама Элен и жизнерадостная Симона Арчер.

Симона вернулась на конюшенный двор и огорчилась, увидев чужой экипаж. Значит, в Беллемонте к обеду, как часто это случалось, — гости. Ее мысли кружились, как мутная вода Миссисипи во время весеннего разлива, и ей не терпелось расспросить мать, но теперь все откладывалось. Симона вошла в дом через заднюю галерею и, услышав в салоне голоса, поднялась по черной лестнице. Она нашла Ханну в спальне. Служанка раскладывала на кровати ее темно-синее платье с кружевной черной верхней юбкой и черными кружевами на рукавах.

— Я опаздываю, Ханна, но я должна вымыться.

— Да, мамзель, вы пахнете лошадьми.

— Побыстрее. Кто внизу?

— Родители господина Робера. Они останутся на ночь и завтра поедут к господину Роберу, мадам и внукам.

— Это хорошо, — сказала Симона, но сама расстроилась.

Сегодня вечером не будет возможности поговорить с матерью, зато и не придется рассказывать о присутствии на земле Беллемонта Чичеро Латура и сбежавшей горничной месье Бруно. Она решит, что делать с этим после того, как пообщается с матерью.

Почему такой порядок вещей показался ей логичным, она не знала и не задумывалась. Ее первой задачей было пережить семейный обед с родителями мужа Тони и вести себя так, чтобы никто не догадался о том, какой шок она испытала…

— Вот и она! — воскликнула мать.

— Я уже собирался послать грума, чтобы посмотреть, не сбросила ли тебя кобылка в канаву, — пошутил отец.

— Эта кобылка прыгает прекрасно, папа. Извините за опоздание. Я не сдерживала ее, и мы ускакали гораздо дальше, чем я представляла себе. — Она присела в реверансе перед гостями. — Месье. Мадам.

Месье Робишо, представительный джентльмен с военной выправкой человека, проводящего большую часть своего досуга в добровольной луизианской полиции, подал ей руку и расцеловал в обе щеки, затем мадам Робишо также тепло приветствовала ее.

— Обед готов, — сказала Мелодия Арчер, взглянув на мужа.

Тот предложил руку мадам Робишо. Мелодия последовала за ними через холл в столовую с месье Робишо. Алекс предложил одну руку своей юной жене, а другую сестре. Они разместились за длинным столом, и Мелодия позвонила в колокольчик, чтобы принесли еду.

Симона изучала мать, мило болтавшую с мадам Робишо об их общих бесценных внуках, и старалась увидеть в любимой матери семейства, чью красоту до блеска отполировали годы, юную девушку, внушившую роковую любовь окторону, считавшему себя наследником французского титула и луизианского состояния.

Увлеченная своими беспорядочными мыслями и воспоминаниями о странной встрече в старом особняке, она почти не уделяла внимания разговору за столом.

Алекс и его молодая жена шептались и успешно находили предлоги, чтобы коснуться друг друга. Симона и Тони называли их «наши влюбленные».

Жаль, что сестры не было. Было бы легче задать вопросы Тони, а не матери.

Ароматный вечерний воздух вливался в комнату через высокие открытые окна, выходившие на галерею. Неожиданно раздались суматошные звуки: лай собак, крики мужчин и топот лошадиных копыт на подъездной аллее. Пламя свечей на столе заколыхалось. Все перестали есть и прислушались.

Лошади не остановились у дома, а проскакали дальше по аллее к жилищам рабов. Собаки лаяли и выли, истерично визжа, когда пугающий свист хлыстов рассекал воздух.